Лекарство от любви – любовь - Егорова Ольга И. (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
До самого конца – в полном одиночестве. Отчаянно не хотелось с этим мириться.
– Знаешь, я вчера весь вечер пытался до тебя дозвониться. И сегодня с утра звонил несколько раз. Пожалел, что не взял у тебя номер мобильного.
Варя молчала. Молчала, видимо, потому, что последняя его фраза не содержала в себе семантической побудительной основы – ни вопроса, ни какого-либо суждения, с которым можно было бы согласиться или которое можно было бы опровергнуть. Свалив причину ее молчания на неправильное построение предложения, Герман добавил:
– Как у тебя дела?
Конечно, трудно было представить себе что-нибудь более тривиальное и более беспомощное, чем этот вопрос. И наверное, трудно было рассчитывать услышать в ответ что-нибудь более развернутое.
– Нормально, – ответила Варя и снова замолчала.
Если бы она поинтересовалась в ответ, как идут дела у него, было бы уже проще. Но она не поинтересовалась.
Это становилось невыносимым. Он снова попытался найти слова, гоня прочь нехорошее предчувствие, что никакие слова уже не помогут. И даже те, которые нашептывало сердце, затихшее теперь, притаившееся на самом дне пропасти. Он готов был уже озвучить все те глупости, которые еще минуту назад считал произносить вслух просто недопустимым – и про встречу, которой он ждал так долго, и про тяжкие испытания, и про аромат ее губ, и про цепи, и про печати…
Теперь все это уже не казалось глупым, а казалось единственно правильным, и завершающая фраза: «А знаешь, я, наверное, просто влюбился в тебя, с первого взгляда, с той самой минуты…»
Герман уже набрал в легкие воздуха, чтобы кинуться с головой в ту же пропасть, вслед за собственным сердцем. И разбиться, если так решит судьба.
Но она опередила его – в тот момент, когда Герман уже зажмурился перед прыжком, он снова услышал ее голос:
– Ты извини, мне сейчас некогда. Меня Никита ждет, мы с ним собирались…
Она не закончила фразу. Впрочем, это было не важно – чем именно Варя собиралась заняться с сыном, мало ли чем.
– Да-да, конечно, – поспешил с ответом Герман. – Конечно, Варя, я понимаю. Я только хотел спросить: может быть, мы увидимся вечером? Если ты не против, сегодня вечером?
– Сегодня вечером я не могу, Герман.
– Хорошо, тогда, может быть… Может быть, завтра? Завтра вечером, в парке…
– Нет, не получится, – ответила она. Было сразу понятно, что над ответом она даже не раздумывала. Шансов на подтверждение реальности вчерашнего вечера практически не оставалось. Вероятно, он и в самом деле просто приснился Герману. Ему часто снятся сны.
И все же он предпринял последнюю отчаянную попытку:
– Тогда скажи, когда тебе удобно? Может быть, в другое время или в другой день? Скажи…
– Я думаю, – ответила она почти сразу, – это не самая лучшая идея.
«That is not good idea», – почему-то сразу всплыла в памяти фраза, так часто слышащаяся за голосом переводчика в американских фильмах. Немного расплывчатая, в высшей степени корректная фраза, убийственная в деликатности. Она не оставляла ему никаких шансов. Она была безнадежной.
Он рискнул и попытался опровергнуть эту безнадежность. Возможно, он просто не так понял Варю, и тупая действительность американских боевиков здесь ни при чем.
– У тебя какие-то неотложные дела?
Ох, как же беспомощно это прозвучало! Сердце снова забилось, торопливо подсказывая слова – те самые слова, которые нужно было сейчас сказать.
Но почему-то он не смог их расслышать. Подсказка оказалась напрасной, сердце могло бы не напрягаться, не прерывать затянувшейся паузы, продолжая притворяться мертвым.
– Я просто не думаю, что нам стоит встречаться. Извини… Извини, Герман, – сказала Варя и повесила трубку.
А он остался стоять, продолжая сжимать в руке мобильник, остановив неподвижный взгляд на противоположной стене здания.
Вот ведь как бывает. Впрочем, разве бывает по-другому? Разве жизнь не идет по привычному и, вероятно, единственно возможному пути? Наивно было бы полагать, что что-то могло измениться. Дожив до тридцати лет, пора уже привыкнуть к истинному лицу этой жизни и не пугаться каждый раз, столкнувшись с ним близко. Вот как сейчас…
И все-таки – почему?
Едва ли стоит пытаться найти ответ на этот вопрос. Придется смириться с тем, что из плена собственного прошлого ему не вырваться никогда.
– Никогда, – повторил Герман вслух и медленно перевел взгляд, почувствовав неприятное жжение между пальцами левой руки.
Это дотлевшая до основания фильтра сигарета обожгла кожу. Герман затушил окурок в пепельнице и вернулся в кабинет. Предстояло заняться текущими делами.
– …Извини, Герман, – сказала Варя и повесила трубку.
Последние слова дались ей с трудом. В который раз она пожалела о том, что вообще подошла к телефону. Ведь знала же, догадывалась о том, что он позвонит. Мучительно пыталась подобрать нужные слова для разговора, даже, отыскав в ящике стола листок бумаги и ручку, пробовала записать все то, что нужно будет сказать, – как писала в детстве план школьных сочинений. Впрочем, в этот раз ей не удалось написать ни слова – в комнату зашел Никита, и Варя сделала вид, что она что-то рисует. Кстати, неплохой рисунок получился. Забавная Красная Шапочка, потешный Волк – Никите понравилось, и он уже успел прицепить его скотчем над письменным столом.
И вот теперь, сжимая в руке телефонную трубку и глядя на этот рисунок, она никак не могла подобрать слова. Слова давались ей с трудом – было такое чувство, что она учится говорить заново, прожив несколько десятков лет в полной немоте, храня все эти годы странный обет молчания. Словно за эти годы она и забыла о том, как это просто – говорить, произносить звуки, из которых складываются слова, комбинировать из слов фразы, наполняя их смыслом.
Но с другой стороны, что она могла еще сказать? Напомнить ему, что он встречается с ее подругой, намекнуть на то, что она знает о степени близости их отношений, и пристыдить – мол, разве так можно, ты уж определись, парень, с какой девкой гуляешь.
Ерунда все это, глупости. Нет у нее права читать ему нотации. Ведь по большому счету отношения Германа и Кристины ее никак не касаются. Они встретились раньше, сблизились раньше. А та искра, что пробежала между ними вчера, – наверное, это был просто отблеск далекой молнии, ведь тучи на небе были грозовыми.
А может быть, и не было никакой искры и все это только плод ее воображения, продукт расшатавшейся нервной системы, галлюцинация, вызванная чередой бессонных ночей. Бред, сон…
Тогда откуда эта боль?
Боль – такая нестерпимая, такая новая и острая, совсем не похожая на ту, другую, затаившуюся в глубине, ручную, присмиревшую боль?
– Мама!
В дверном проеме показался силуэт Никиты. Варя отмахнулась:
– Ну, что опять?
Получилось немного грубо – мысленно она проклинала себя за эту грубость по отношению к сыну, но справиться с собственными эмоциями не могла.
– Мы будем еще рисовать?
– Будем… Не сейчас, малыш. Подожди немного…
– У тебя голова болит? – В голосе сына сквозила тревога. При других обстоятельствах она тронула бы Варю, заставила бы подойти к Никитке, сгрести его в охапку, прижаться губами к жесткому ежику волос на макушке и прошептать, сглотнув комок слез: «Со мной все в порядке, малыш…»
– Со мной все в порядке, – сказала она почти отстраненно и опустилась на диван, пытаясь справиться с нахлынувшей болью.
Получалось плохо. Можно даже сказать, вообще не получалось. Кажется, она вообще не знала средства, как избавиться от этой непривычной, новой боли. Возможно, нужно было просто отвлечься. Попытаться подумать о чем-то другом.
Она вспомнила про Кристину. Про ее бесконечные портреты, неожиданно обнаруженные в ящике стола у Артема. Вспомнила о том, что собиралась ей позвонить, и увидела в руках у себя телефонную трубку.
Пожалуй, и в самом деле нужно позвонить Кристине. Заглушить это неуместное чувство ревности, это отвратительное, недопустимое чувство зависти, и позвонить. Рассказать о своей находке в ящике стола, уточнить, состоится ли сегодня их прогулка втроем – ведь накануне вечером они договорились сходить куда-нибудь вместе с Никитой.
