Я страдаю по тирану (СИ) - Веммер Анна (книги без сокращений .txt) 📗
Блядь. Голос матери режет по живому. Архипову кажется, он физически не способен на нее посмотреть. И часть его понимает, что это лишь бессильная ярость на собственную ошибку, но сил отказаться от взращиваемой годами ненависти просто нет.
Затем мать говорит нечто совсем неожиданное:
— Не ругай Лесеньку. Я пойду.
— Можно тебя на пару слов? — просит Леся.
Проклятье, этот вечер не может стать хуже: в ее глазах снова застыл страх. Будто Олененок ждет, что он сейчас отправит ее вслед за матерью.
— Не злись, пожалуйста! Мне стало ее жалко! Я знаю, что ты не общаешься с родителями и злишься, но… там понимаешь, твой папа болеет, у него сотрясение, мама приехала, подумала, вдруг ты захочешь повидаться, узнать, как дела?
— Не захочу.
— Влад, — жалобно тянет Леська.
Для нее, бедного брошеного ребенка, непонятно, как можно ненавидеть родителей, которые к тебе тянутся.
— Олененок, ты молодец. Ты добрая и ласковая девочка. Но я не хочу иметь с ними ничего общего. У отца есть хороший врач. Это не забытые всеми старички в убогом домике в деревне. Это акционеры крупных фирм, получающие космические дивиденты. Они живут в элитном поселке, где врач приезжает за пару минут. Им не нужна нянька.
— Да, я знаю. Просто… извини. Я подумала, что если ты решился попробовать впустить в свою жизнь меня, то решишься и им дать второй шанс.
— Им не нужен шанс, Леся. Им нужно просто чтобы я все делал, как они хотят. Они рады, что все так вышло.
— Неправда.
— Олененок…
— Ни одна мать не будет рада такому! А та, что будет, не станет ездить на другой конец города, чтобы пару секунд посмотреть на тебя в супермаркете.
— Ты не знаешь моих родителей. Давай не будем ссориться, Лесь, — устало произносит он. — Просто забудем и поедем в бассейн. Я бы сейчас не отказался поплавать.
— Можно я у тебя кое-что попрошу? Пожалуйста! Давай отвезем ее домой? А потом поедем, куда скажешь!
— Ее отвезет водитель.
— Влад.
Смотрит. Душу выворачивает своим взглядом.
— Если я ее отвезу, ты пообещаешь больше не уговаривать меня с ними общаться?
— Да!
Он ей не верит. Но почему-то вдруг эта мысль вызывает улыбку. Забота Олененка отзывается теплом внутри.
В машине царит напряженное молчание. До поселка час езды и этот час — самый долгий и унылый в его жизни. Олененок притихшая, грустная и задумчивая. Владу хочется прогнать с ее лица грусть, но на заднем сидении мать, а при ней он не хочет даже смотреть в сторону Леси. Кажется, что если он даст понять, что влюблен, все снова превратится в ночной кошмар.
И вот уже не Лена, а Леся будет плакать, сидя на крылечке. От обиды и бессилия, от желания понравиться семье жениха и страха перед немотивированным презрением. Она была не их круга, но, черт подери, она была нужна ему! Так же, как сейчас нужна Леся!
Никакая мать не будет рада смерти неугодной невестки? Так почему же она говорила такие вещи, что он был готов увезти Лену на край света, лишь бы спрятать от родителей и никогда больше не слышать в их голосе ненависть? Почему они, люди, говорившие о своей любви к нему, не смогли довериться его выбору? Отказали в праве любить ту, которую он выбрал?
Ответа нет. И сколько бы Влад ни пытался его найти, не будет.
Он останавливается у ворот дома и Леся вдруг жалобно стонет.
— Олененок?
А потом ее рвет, она едва успевает выскочить из машины. С лечением и диетой приступы почти прекратились, но ее часто укачивает в машинах. И, похоже, сейчас укачало не на шутку: Леся вся зеленая и даже пошатывается, когда возвращается.
— Лесенька, ты как? — Мама с присущей ей женской суетливостью бегает вокруг. — Идем в дом, я тебе водички принесу.
Владу ничего не остается, как стиснуть зубы и идти следом. Стоять у крыльца, пока Леся пьет и сидит под вентилятором в ожидании действия таблетки от тошноты.
Здесь почти ничего не изменилось. Только маминых любимых розовых кустов стало меньше. Возраст уже не позволяет возиться с ними, а садовнику нежные растения не доверишь.
Атмосфера в доме заставляет ежиться: кажется, будто вот-вот оживут призраки прошлого и сад наполнится их голосами.
— Сыночек… может, останетесь? — осторожно спрашивает мама, появляясь на крыльце.
— Нет, — отрезает он.
— Лесеньке плохо…
— ЛЕСЕНЬКЕ?! — срывается он. — Лесеньке, блядь?! Значит, она Лесенька? А точно? Не шаболда? Не приживалка? Не содержанка? Точно Лесенька? Вы посовещайтесь! Уточните там, родословную ее разберите!
— Владик, ты теперь до смерти моей будешь так? — Мама плачет. — Ну что мне сделать? Что? Я каждый день проклинаю себя за то, что случилось!
— Да, как и я.
Осторожно гладит его по руке. Невесомо, готовая тут же отдернуть руку. Но Влад не двигается с места, он словно оцепенел.
— Останься… на одну ночь всего. Ну куда вы по темноте, по… той дороге. Пусть Олеся поспит. Я обещаю, я вам даже на глаза не попадусь! Буду у себя, а вы отдохните… утром поедете.
Он не знает, что лучше. Повторить тот путь с Леськой, снова промчаться по роковой трассе, мимо того самого кювета, где умирала Лена и где до сих пор висит венок. Или остаться в доме людей, которых он поклялся забыть навсегда.
— Я был хорошим сыном, — вдруг вырывается у него. — Учился. Помогал. взял на себя фирму и дела. Не проебал ни доллара вашего гребаного капитала. Почему вы так поступили? Почему вы не приняли мой выбор?
— Возраст, Владик, совсем не означает мудрость. Я никогда не смогу простить себя за то, что мы сделали. Но и исправить ничего не смогу. Я никогда не желала смерти бедной девочке. И конечно я и в кошмаре не могла увидеть, через что ты пройдешь. Любая мать отдала бы жизнь, чтобы ее ребенок никогда не испытал подобного. Но я не знаю, нужна ли тебе она.
— И я не знаю. Не знаю, кто вы. Не знаю, могу ли доверять. Могу ли спать в вашем доме. Доверить Лесю. В один момент наша семья просто закончилась. Собрать ее по кускам уже не получится, мама.
Ему ничего не остается, как войти в дом. Олененок сидит на диване в гостиной, прижимая ко лбу запотевший стакан с холодной водой.
— Ты как, чудо? — спрашивает он.
— Купи ПАЗик, а?
— Что?
— ПАЗик. Такая старая скрипящая маршрутка, в которой воняет бензином. Чем лучше машина — тем сильнее меня в ней укачивает! А во всяких ПАЗиках и ГАЗелях как будто всю жизнь ездила.
— Олененок, мы так все контракты потеряем. Разоримся и будем жить в однокомнатной квартире на окраине.
— Смешно тебе. А у меня голова кругом. Можно я еще посижу полчасика? А потом поедем. Иначе меня снова стошнит.
— Мы останемся. Переночуем здесь.
Леся бросает на него обеспокоенный взгляд. Потом закусывает губу и осторожно интересуется:
— Ты уверен?
— Да. Я хорошо усваиваю уроки и не повезу тебя домой в и темноте после тяжелого дня на работе. На втором этаже есть комната, там поспим.
— Влад.
— М?
— Я тебя люблю.
Она вдруг обнимает его, утыкается носом в шею и всхлипывает.
— Прости меня. Прости, что все время лезу не в свое дело!
— Тихо, Лесь. Не плачь. Все хорошо. Все будет хорошо.
— Я еще совсем недавно все отдала бы, чтобы мама хотя бы позвонила, понимаешь? Ничего не могу с собой поделать. Смотрю на тебя и сердце на кусочки рассыпается. Пожалуйста, Влад! Не отталкивай их! Не можешь полюбить, хотя бы прими. Я с ума сойду, если твоя мама будет приезжать в супермаркет, чтобы мельком на тебя взглянуть. Я не смогу сидеть за забором, пока она часами стоит под дождем и надеется, что ты ее впустишь. Ты не хочешь, знаю, ты не готов дать им шанс, но… может, попробуешь? Хотя бы разок?
— Добрая ты, Олененок. Добрая.
Они слышат шаги и оборачиваются. Мама стоит на пороге гостиной: принесла постельное белье и полотенце.
— Пижамку еще для Лесеньки достала. Новая, с ярлычком. Подружка привезла из Франции.
— Спасибо, — улыбается Олененок.
Мама снова бросает на него быстрый — чтобы не заметил и не разозлился — но безумно счастливый взгляд. Только от того, что сын хоть на одну ночь, но остался, ей хочется улыбаться.
