Природа жестокости (ЛП) - Косвей Л Х (читать книги без TXT) 📗

Я подхожу и кладу руку ему на плечо, а затем легонько целую затылок, и он вздрагивает.

— Возможно, Саша не единственная, кому нужно поискать новую работу, — шепчу я.

Роб поворачивается, и его взгляд пронзает меня.

— Что это значит?

Я поднимаю руки.

— Эй, успокойся. Я просто думаю, что работа с членом семьи может быть тяжёлой, потому что это профессиональное и личное одновременно. Если бы ты не работал со своим отцом, ты бы не имел дело с личной стороной дела.

Его взгляд останавливается на мне, но он ничего не говорит. Молчание затягивается, пока становится невыносимым, поэтому я нарушаю тишину и говорю:

— Слушай, давай постараемся забыть обо всём, что произошло сегодня, а? Возможно, я спою сегодня на вечере открытого микрофона, в конце концов. Мне нужно преодолеть свои страхи на каком-то этапе, и сейчас самый подходящий момент.

Роберт кивает и возвращается к приготовлению еды.

— Я пойду, приму душ, а потом вернусь, и мы сможем поесть

— Да, конечно, иди, — отвечает он, но, похоже, мужчина менее дружелюбен, чем обычно.

Приняв лекарство, я провожу много времени в душе, смывая грязь этого дня. Когда выхожу, то заплетаю волосы во французскую косу и надеваю кремовое винтажное платье в тёмно-синий горошек и тонкий чёрный кардиган вместе с парой тёмно-синих балеток. Спустившись, я нахожу Роберта, который сервирует ужин, состоящий из утки, приготовленной в собственном соку с красным вином, морковного пюре и покрытого карамелью пастернака.

Кто-то, определенно, знает, как готовить.

Он всё ещё ведёт себя молчаливо и задумчиво, и неважно, насколько ласковой я стараюсь быть с ним, это не помогает изменить его настроение. Как только доедаю, я откидываюсь на спинку стула, закрываю глаза и нежусь в последних лучах солнца. Я отказываюсь от попыток развеселить Роберта и просто довольствуюсь отдыхом.

Несколько минут спустя слышу, как он говорит.

— Твои волосы выглядят прекрасно.

По-моему, комплимент — это окольный путь его извинений за малоприятное поведение.

Открыв глаза, я бросаю на него взгляд.

— Спасибо.

— Хочешь десерт? — спрашивает он.

— Конечно. А что это?

— Я приготовил лимонный сорбет.

— Да ну? Ну, ты просто полон сюрпризов, — криво улыбаюсь я.

Роб прикусывает нижнюю губу и поднимается, чтобы принести десерт. Когда он возвращается, мы едим в менее напряжённой тишине, чем прежде, но всё равно, это не игривая теплота, к которой я привыкла. Перед тем, как уйти, мы вместе моем посуду и берём свои вещи. Всё ещё не могу поверить, что я, на самом деле, сказала, что буду петь сегодня вечером просто, чтобы развеселить Роберта. Но всё равно это действительно не развеселило Роберта настолько, как я надеялась.

Я беру рюкзачок, засовывая в него свою деревянную коробку и барабанную палочку. Это — поддержка, но я не смогу петь без них. У меня также есть диск с минусовками некоторых моих любимых песен, подготовленных специально для этого знаменательного события. Если бы Саша знала об этом, она бы сказала, что я — бедолага, и была бы права.

Я вхожу в комнату Роберта и вижу, как он вешает ремень камеры себе на шею.

— Ты берёшь камеру? — с любопытством спрашиваю я.

Роб бросает на меня взгляд и кивает.

— У меня настроение, подходящее для фотосъемки

Интересно, какие фотографии он планирует сделать.

— Пошли, — говорит он, взяв меня за руку, и тянет по лестнице. — Я хочу выбраться отсюда на некоторое время. Я не отвечал на звонки моего отца, и у меня такое чувство, что он вот-вот объявится, чтобы отругать меня лицом к лицу. Он присылает сообщение, говоря, что я — пустоголовый, и всё, что меня заботит — это моя внешность и попытки быть смешным развратником.

Я изумлённо смотрю на него.

— Он действительно сказал это?

— Да. Очень хороший родительский подход намекать на то, что твой сын — глупый самовлюбленный недоумок.

На мгновение, в душе чувствую себя виноватой, ведь у меня раньше были подобные мысли о Роберте.

— Тебя огорчает, что он сказал это?

— Конечно, да, — восклицает Роб, проводя рукой по своему лицу. — Всё, что я когда-либо хотел — это чтобы он гордился мной, но единственное, что когда-либо впечатляет его, если я веду себя так же, как и он, или зарабатываю ему кучу денег.

Я притягиваю мужчину в объятия.

— Ты — это не то, что он думает о тебе, — шепчу я.

Роб крепко сжимает меня.

— Я знаю, — шепчет он в ответ, нежно касаясь губами моих волос, и отпускает меня.

Стоит тёплый вечер, и мы, взявшись за руки, направляемся к станции метро. Такое чувство, что солнце сильно сопротивляется, чтобы остаться в небе. Одна из моих любимых вещей летом — это то, что не темнеет допоздна. Вроде, как будто вы бесплатно получаете дополнительный кусочек дневного света.

Роберт отпускает мою руку, и я поворачиваюсь, чтобы обнаружить его с камерой, фотографирующего землю. Сначала смущённая, я опускаю взгляд и вижу, что кто-то разбил стеклянную бутылку на тротуаре, и она разлетелась на тысячи мелких кусочков. Свет солнца светит сквозь них и это выглядит так, будто земля сверкает.

— Прелестно, — говорю я, вставая рядом с Робертом, чтобы посмотреть снимки, которые он сделал. — А я думала, тебе нравится фотографировать только тела.

Роб сосредоточен на камере, и затем отвечает:

— Тела были тем, что ты бы назвала моей сильной стороной, но иногда и другие вещи будет привлекать мой взгляд. Мне также нравится снимать группы общающихся людей. Ты можешь многое почерпнуть от языка тела.

— Хмм. Это очень серьёзно.

— Мама раньше всегда говорила, что я слишком много думаю о разных вещах.

— Неужели? Я бы никогда так не подумала о тебе.

Он лукаво смотрит на меня, пока щёлкает фотографии.

Я иду на попятную.

— Не в плохом смысле. Ты просто похож на человека, который делает то, что чувствует, не думая слишком много. В хорошем смысле. Ты не связан запретами.

— Да, хорошо, — отвечает Роб с оттенком печали в голосе, — иногда люди много работают, чтобы отобразить реальную картину, когда в реальности всё наоборот.

Я изучаю его, думая, что в Роберте ещё так много, что мне предстоит узнать. Мы едем на метро и выходим на Пикадилли. Бар недалеко оттуда. Не ожидаю, что там будет много людей в понедельник вечером, но заведение полностью забито. С другой стороны, это Лондон для тебя. Это такое место, в котором всегда кажется, будто час-пик, и если ты слишком замешкаешься, то тебя растопчут.

— Стол регистрации там, — говорит Роберт. — Иди, внеси своё имя, пока я возьму нам напитки.

— Ладно, только для меня апельсиновый сок.

Он быстро кивает и уходит. Господи, не испорти его настроение сегодня вечером. Молодая женщина на сцене играет на пианино и поёт балладу. Когда я представляла себе вечер открытого микрофона, то рисовала какой-то рок клуб, полный экстравагантных персонажей, но это место больше подходит для деловых людей, выпивающих после долгого энергичного дня. Я с трудом сглатываю, чувствуя, как слегка пересыхает у меня в горле.

Трясущимися руками мне удаётся заставить себя написать своё имя на листе бумаги на столе. Принять участие стоит десять фунтов, и я неохотно протягиваю деньги. Куда катится мир, когда ты должен заплатить, чтобы сделать кое-что, что может быть потенциально унизительным?

Мне говорят, что передо мной ещё четыре участника, и я подаю парню свой диск, сказав ему поставить шестую дорожку. Я замечаю Роберта, сидящего в кабинке немного вдалеке от сцены. Он потягивает из стакана виски, без интереса водя глазами по залу. Дама за пианино в чёрных туфлях и тёмно-красном облегающем платье поёт о любви самым ничем не примечательным образом. Моя нервозность нарастает, и я всё больше и больше осознаю, что эта аудитория не для меня. В основном, люди говорят о ней, и когда она заканчивает, они награждают её хреновыми нерешительными аплодисментами.

— Я в этом не уверена, — говорю я Роберту, потягивая апельсиновый сок и беспокойно покусывая ногти.