Противоречие по сути - Голованивская Мария (бесплатные серии книг .TXT) 📗

То хотя бы под конец его?

В одном из писем Пушкин сообщил, что написал роман, мне посвященный. Назывался он "Анна Кореньева", и, как это очевидно всякому понимающему человеку, дело не только в совпадении инициалов, но и в зашифрованности моей фамилии в фамилии главной героини. Роман этот, как написал мне Пушкин, повествует о том, какая участь ожидала бы нас, если бы случай, а может быть, даже и само провидение не разорвали бы соединившей нас роковой связи. Прочитав роман, я была в сильнейшем потрясении и проплакала несколько дней. Воспаленными губами, с мокрым от слез лицом, я благодарила судьбу за спасение мое, а также Жоржа, оказавшегося прочной опорой и защитником от многих бед и искусов.

Через несколько лет неотступные воспоминания о прошлом, с которыми Пушкин боролся всей своей могучей натурой, но победить которые так и не смог, привели его к созданию утопического романа о судьбе Натальи Николаевны. Я думаю, что этот факт скрыт от глаз не только проницательных читателей, но и критиков. Сообщил мне об этом в письме сам Пушкин и добавил, что теперь наконец-то он надеется поставить последнюю точку, как в прямом, так и в переносном смысле. Он написал, что роман этот очень понравился Сонечке, хотя полная истина все же была от нее скрыта: она носила в чреве своем пятого ребенка, и Пушкин не хотел понапрасну тревожить ее. Прочитав роман, я явственно увидела, что Пушкин придал Наталье Николаевне многие Сонечкины черты, в одной из последних сцен Натали даже появляется с грязною пеленкой в руке, и совершенно успокоилась: воспоминания воспоминаниями, но Пушкин нашел, что искал, и теперь счастлив. Обычно на этом слове заканчиваются многие рассказанные истории, так же заканчивается и моя. Счастье – конец пути, сладкий привал, благословенный отдых. Счастье – сон, счастье – покой, именно к этому пришли и вы и я, дорогой мой А. П. Хорошо ли, плохо ли это – кто знает, кто ответит? Как бы то ни было, день догорает, пальцы мои испачканы чернилами, и вечер – третье время суток, третье время жизни, ожидает меня, и я, не страшась и не шарахаясь понапрасну, просто иду, иду…

"Дома с совершенно гладкими стенами…"

1

Как ни крути, но двадцатый век явно оказался никчемным. Спешить не хочется. И это нормально. Просто трудно представить себе, что где-то там, после тебя, еще что-то будет. Собственно, дело не в каких-то там открытиях, просто с каждым днем, бешено мчащимся тебе на встречу, все хужает, и в назначенный день. Да так вконец исхужает, что развалится вместе с тобой и будет смыто с фарфоровой поверхности сильной струей воды, и дальше не будет уже ничего. Так-то, дружок! Поэтому двадцатый век – сраная кошка с рахитичными ребрами, и ты правильно делаешь, швыряя в нее булыжниками, вы умрете, обнявшись, слившись в последнем, отслаивающемся от ваших тел поцелуе, она скажет тебе по-человечески: "Бай-бай!", и ты, сладко мурлыкая, в общем, ладно, неважно, главное, чтобы история была короткой.

Сон был объявлен последним. Красотка на ногах, принц без шеи, воротник мешает ему увидеть кончики собственных штиблетов. Он достает ей только до вспухших железок ("до прожилок, до детских припухших желез"), у красотки на ногах с утра разболелось горло, она думала уже не идти, но тяжелый дверной засов, с которым ей едва удалось справиться, разрешил все сомнения: "Надо идти. Принц будет ждать меня". Зеркало запотело, в тазу плавала пена и крошки пемзы, красотка закончила утренний туалет и принялась тяжелым гребнем расчесывать тяжелые локоны, и на душе у нее было тяжело.

2

Принца без шеи всю ночь мучали кошмары. То ему снилось, что он скачет на лошади, у которой отваливаются ноги, сначала их осталось три, потом две, потом одна, и ему с трудом удавалось удержать равновесие, чтобы не упасть, не повалиться кубарем на влажную траву, на мокрую лужайку к подножию дуба с бесконечно разросшейся кроной, потом он летел на дирижабле с фамильным гербом, ветер трепал корзину, и веревки, удерживающие ее, начали перетираться, таять на глазах, он сбрасывал мешки с песком, кричал и плакал от ужаса – "Она не придет сегодня", – подумал он, приподнимая набрякшие веки, жарко под тяжелым пологом, он, принц без шеи, был уверен, что если бы упал, так или иначе напоролся бы на корягу, она пронзила бы его насквозь, торчала бы из его обмякшей плоти окровавленным носорожьим острием, капли медленно ползли по стеклу, если не коряга, то он сломал бы ногу, охромел бы, на ладони бы его образовалась большая мутно-желтая мозоль от трости, на которую ему приходилось бы опираться при ходьбе, слава Богу, что жара, наконец, кончилась, будет легче дышать, если бы не этот полог, не эти влажные от пота подушки…

Принц без шеи медленно приподнялся. Сел. Стащил капризным движением ночной колпак, промакнул потное лицо. Как же медленно сегодня тянется время! Ползет на брюхе, как гигантский питон-переросток, едва касаясь кончиков пальцев прохладной кожей, обвивается вокруг шеи, он встал, позвонил в колокольчик, но слуга, как всегда, сразу не пришел, а только громко уронил что-то за дверью. Это был наглый слуга.

3

У него было рябое лицо, рыжие волосы, зеленые глаза. Как и подобает хорошему слуге, он никогда не смотрел в глаза хозяину, у него мерзли в перчатках руки, и поэтому движения пальцев были лишены необходимой ловкости. Он никогда не смотрел хозяину в глаза, но когда принц без шеи отворачивался, то чувствовал, как слуга сверлил глазами его затылок, он вошел в комнату с большим букетом белых цветов и поставил их на умывальный столик. "Откуда цветы?" – спросил принц без шеи. "Это секрет", – ответил слуга и ушел, не дождавшись распоряжений. "Дай рубашку!" – прокричал ему вслед принц без шеи. Слуга не дрогнул.

"Я не хочу думать о ней, – подумал принц без шеи, – всякая мысль о ней мучительна для меня. От моего взгляда плавятся свечи, трескается земля в цветочных горшках, я не хочу думать о ней, вспоминать ее ноги, ее самые длинные в мире ноги, ее кожу, пьянящую запахом амбры, ее теплый живот, но как выглядят ее глаза, как выглядят ее губы, тонка ли ее переносица? Как заглянуть мне в ее мысли, как увидеть, есть ли для меня место, для меня, принца без шеи, в штиблетах с острыми носами… Нет, я не могу думать о ней", – подумал принц. Он подошел к окну, открыл тяжелую, в восхитительных красно-сине-желтых витражах створку, в лицо ему ударил запах свежей листвы, скошенных трав. "Принеси мне газеты!" – крикнул принц без шеи садовнику.

4

"Зачем ты рассказываешь мне страшное?" – возмутилась красотка на ногах, когда принц без шеи сказал ей: "Без тебя я умру". Он не хотел испугать ее своими словами, он хотел лишь поведать ей о духоте кошмара, о холоде одиночества, о пространстве надежд. Черные тени страстно гуляли по его лицу.

В первый вечер их знакомства, летний, ясный, прохладный, они рассказали друг другу о родителях. "Мой отец был жуткий скряга, – говорила красавица на ногах, – он не захотел мне подарить белую лошадь в яблоках, замок над рекой, он все время повторял, что я плохо причесана, неаккуратно ем, он нашел мне учителей с холодными глазами, и мне приходилось часами заниматься геометрией". – "А моя мать, – говорил принц без шеи, – настолько была огорчена смертью новорожденного моего младшего брата, что сознание ее помутилось, она часами разговаривала сама с собой, не узнавала близких, у меня была молодая нянька, утром в комнату мою приходили музыканты, и я просыпался под звуки арфы". – "До чего же черствы мужчины, – думала красотка на ногах, когда принц без шеи впервые поцеловал ее в шею, – мужчины никогда до конца не понимают нас, женщин. Им не нужна наша красота, когда мы остаемся наедине, она радует их только когда есть чужие глаза". – "Я пропал, – подумал принц без шеи, когда во второй раз поцеловал красотку на ногах, но на этот раз уже в плечо, – пламя страсти пожрет меня". "Ты навсегда останешься в моем сердце, – сказал принц без шеи, прощаясь с красоткой на ногах, – но сейчас мне нужно идти".