Вулканы, любовь и прочие бедствия - Бьёрнсдоттир Сигридур Хагалин (читать книги без .txt, .fb2) 📗
— Нина, перестань! — останавливает ее сосед и поворачивается ко мне: — Пока ничего не ясно, милая, никто ничего не знает. Мы спасательный отряд «Надежда», выехали на вызов из Сандгерди. В столице уже полтора часа царит полный хаос. Все системы связи отрубились, электросеть рухнула, единственное, что работает, — это рации и длинноволновый диапазон радио, которым уже никто не пользуется. Жители пытаются спасаться бегством, но на дорогах такие пробки, что мы не знаем, как долго полиция сможет контролировать ситуацию. А это нехорошо.
Джип службы спасения ползет по дороге, мы трясемся в нем — семь мрачных голов в белых касках, а восьмая бесцельно болтается у меня на плечах, грязная, покрытая синяками и ссадинами, полная ужасом, мраком и сожалением. Я вонзаю взгляд в маленькое окошко, которое дворники отчаянно пытаются отскоблить от серой грязи, низвергающейся на машину, и тут меня обдает огнем: водитель права, это я в ответе за все! Люди имели глупость мне поверить. Почему же я это не предвидела? Мне открывается тот ужас, в который превратилась моя жизнь: я все погубила, изменила мужу, оттолкнула любовь; все, кого люблю, в опасности, и вина на мне. Я поверила компьютерным моделям и назвала их научными фактами, дала тщеславию обмануть себя, ослепленная глупой верой в собственный разум. Не слушала голосов, предупреждающих — на собрании, в моей голове, из прошлого; мне была вверена ответственность, а я ее не оправдала, не оправдала, не оправдала; я закрываю лицо руками, тихонько плачу от отчаяния.
— Успокойся, — спасатель, сидящий рядом со мной, похлопывает меня по плечу. — Все будет хорошо, постарайся отдохнуть.
Совсем молодой светлоглазый паренек, а все же в нем есть что-то глубоко-ласковое, отеческое, и я решаю внять его словам, чувствую, как расслабляюсь, волны отчаяния затихают и становятся отдаленным гулом в моей голове. Я кладу голову ему на плечо, закрываю истерзанные глаза, позволяю покачиваниям и усталости одолеть меня. Рация на приборной панели издает треск и шипение, по всей машине разносятся искаженные голоса службы оповещения гражданской обороны:
— Говорит Скоугархлид, ЧС, уровень черный. ЧС — черный.
— Внимание всем отрядам! Просим отозваться руководству действиями службы гражданской обороны на Скоугархлиде. Цвет — черный!
Повторяю: цвет черный. ЧС — черный.
* * *
я прихожу в себя перед координационным центром; не могу сказать, как долго мы пробирались сквозь пепельный мрак и заторы из сигналящих, газующих машин; как в тумане, передо мной мелькают злые, испуганные лица людей в других автомобилях. Нас пропускают через все заграждения и кордоны; полицейские суровы, в глазах у них страх. Фары посылают во мглу бледные световые конусы, в городе электричества нет.
Члены спасательного отряда помогают мне зайти в координационный центр и оставляют меня на попечение энергичной медсестры, которая делает мне укол в ногу, промывает и дезинфицирует ссадины на лице и руках, дает банку приторного напитка-энергетика и велит выпить все.
— Это вас взбодрит, — говорит она. — Если кому-то сейчас и надо ясно мыслить, так это вам.
Повсюду царит сосредоточенная суета, пространство кишмя кишит людьми, которые быстро ходят и тихо разговаривают, склоняются над компьютерными экранами и переговорными устройствами, стараются взять под контроль обстоятельства, над которыми люди в принципе не властны, отчаянно бьются, чтобы сберечь человеческие жизни, спасти все, что можно. Одни и те же сведения поступают службе гражданской обороны по рации от полиции, спасательных отрядов и пожарных, которые пытаются прорваться к цели, но им преграждают путь бегущие навстречу перепуганные жители горных районов столицы, спешащие прочь от озера, которое сейчас превратилось в бурлящий громогласный кратер.
— Анна! Слава богу!
На мое появление никто не обратил внимания, кроме Эббы, которая вскакивает, когда я, ковыляя, вхожу в зал, подбегает ко мне и обнимает со всей силой, и когда я стою в ее объятиях и дрожу, меня осеняет, что эта тихая умница в своем заношенном шерстяном свитере, судя по всему, единственная подруга, которая вообще была у меня в жизни.
Когда она отпускает меня, ее глаза мокры от слез.
— Боже мой, как я рада тебя видеть! — говорит она. — Ведь многих больше нет. Я уж думала, мы и тебя потеряли. Йоуханнес, Эйрик, Халльдоура, Жан и Моэнс, множество техников из Центра энергетики и Метеоцентра и еще бог знает сколько народу! Туристы. Все эти бедолаги, которые жили в тех районах. Вообще кошмар!
— Эбба, мне во что бы то ни стало нужно домой.
— Сейчас к озеру никто не проедет, кроме пожарных и спасателей. Лучше тебе остаться здесь, тут ты получишь всю информацию, какую только возможно. И тебя ждет Милан.
Он стоит в центре шторма, у пульта службы гражданской обороны, стриженый, уравновешенный и серьезный, в наушниках и с микрофоном перед лицом. Он позволяет себе поднять глаза и послать мне робкую улыбку, протягивает руку и берет мою, словно для того, чтобы убедиться, что это и в самом деле я.
— Хорошо, что ты пришла, — говорит он. — Подожди-ка. — И далее в микрофон: — Надо продолжать эвакуацию районов к западу от Западного шоссе и к югу от Рейкьянесского проспекта: входить в дома, проверять подвалы и гаражи. Ищите как следует, но осторожно, не рискуйте понапрасну.
— Милан, в том районе моя семья! Мне во что бы то ни стало нужно туда попасть!
Он смотрит на меня грустными серыми глазами:
— Не могу я вас отпустить, у нас столько ученых погибло! Это национальная катастрофа. У нас всех семьи, которым мы нужны. Мы не можем позволить себе предпочесть их. — Он указывает в другой угол. — Красный Крест начал составлять списки тех, кого нашли, кто объявился, кого отвезли в больницу или… Поговори-ка с ними. А потом тебе нужно нам помочь.
У Красного Креста должна быть информация об именах тех, кто пропал без вести, и их список можно сверить со списком объявившихся, воссоединять семьи и отправлять их в безопасное убежище. Но сотрудник разводит руками: компьютерную сеть еще не наладили, интернета нет, составление списков пока не начиналось. Я опускаюсь на стул, чтобы дать отдых трясущимся ногам, Эбба приносит мне бутерброд и чашку жидкого, очень горячего кофе, держит меня за руку, словно боится потерять.
— Сколько человек погибло?
— Мы не знаем, — она утирает нос.
Никто ничего не знает. Картина происходящего целиком не видна, но Эбба рассказывает о тех ее фрагментах, которые известны. О серии подземных толчков, которая началась ночью возле острова Эльдей, прокатилась на восток по всему полуострову, пока я выясняла отношения с Тоумасом, и достигла апогея под Ундирхлидаром, где сила толчков к десяти часам достигла целых семи баллов. Землетрясение растерзало в клочья всю землю: разверзло пропасти, испортило дорожную сеть, разрушило множество построек в столичном регионе; из-за него под Крисувикским шоссе провалилась земля и погребла под собой мою машину и автобус с китайскими туристами. Вскоре открылись новые трещины с кипящей лавой, началось эксплозивное извержение в озере Клейварватн и еще одно — в море возле бухты Кедлингарбаус, а потом новая, гораздо более мощная волна магмы проложила себе путь на восток по трещинной системе и вышла на поверхность у южной оконечности озера Эдлидаватн на окраине столицы.
Немного спустя после сильного подземного удара поступил вызов от группы, находящейся на месте происшествия в Крисувике. Они оказались в плену, окруженные со всех сторон новыми извергающимися трещинами.
— Мы… мы были уверены, что ты там. Все думали, что ты погибла вместе с остальными. Даже не представляешь, как мы обрадовались, когда услышали, что тебя нашли на Рейкьянесском шоссе. Наш единственный просвет во мраке.
— Их действительно невозможно было спасти? Почему их оттуда не забрали? А вертолеты?
— Анна, дорогая, все произошло так ужасно быстро. Повсюду был такой сильный пеплопад, сквозь него никто не мог пробиться. Это кошмар, но ничего нельзя было сделать. Услышали только, как с ними прервалась связь.
