Подсолнухи зимой - Вильмонт Екатерина Николаевна (бесплатные полные книги .TXT) 📗
– Это всегда катастрофа! Вай мэ, Нуцико, что ты говоришь!
– Ай, ладно, – махнула рукой Нуцико, – хочешь во всем видеть катастрофу, на здоровье! Я пошла курить.
Нуцико пребывала в смятении с того момента, как Марго затолкала под ее кровать картонный ящик с дневниками. Я должна это сделать, я обещала Марго, просто смешно… но мне жутко, нет, я не буду это читать. Марго приедет, я скажу – не могу… А ведь это такой пустяк, такая ерундовая просьба… А я… старая дура… Чего я боюсь? Узнать, что он был далек от совершенства? Как будто я этого и так не знаю… Нет, я должна хотя бы попытаться. Взять в руки хоть одну, первую попавшуюся тетрадку, раскрыть ее просто наугад… Да, Саша был легкомысленный человек, но он еще и великий композитор, попавший в тиски жестокой и несуразной власти, вот и жил как мог… И если я это заранее знаю, то чего боюсь? Что в этих дневниках он пишет о том, что убивал и насиловал младенцев? Глупости. Просто я боюсь прочитать что-то неприятное о себе… Я уверена, что он много неприятного писал обо мне, у нас были такие трудные отношения…
Нуцико потушила сигарету, бросила окурок в маленькую металлическую урну, стоявшую возле лавки, и пошла к себе. Заперла дверь, чего практически никогда не делала, и вытащила из-под кровати ящик.
Первая тетрадка была датирована пятьдесят девятым годом.
«Странно, казалось бы, я абсолютно русский человек, но алкоголь не приносит облегчения… Сколько раз я пытался, подобно многим коллегам, топить свои беды в алкоголе, но нет ни забвения, ни облегчения, наоборот, все только обостряется… Грузинское винное питие приносит радость, но лишь на считанные минуты… И к тому же когда рядом Н. Впрочем, рядом с ней и вина не надо, достаточно услышать ее голос, увидеть ее насмешливую улыбку – и я готов забыть обо всем. Удивительно, она самая некрасивая из сестер… Буря чувств! Я знаю, это великий грех, но что же делать… И так чудовищно редко удается остаться наедине, не скрывать своих чувств… Впрочем, она их скрывает почти всегда, даже когда мы вдвоем. Поспешишь – людей насмешишь, как это верно… Я поспешил… Если бы тогда, когда я впервые увидел ее, совсем юную, я не был бы уже женат на Этери и не родился бы Левка… Никогда не забуду, как она вдруг возникла на пороге – тоненькая, высокая, в пышной шуршащей юбке, совсем не похожая на красавиц-сестер… У меня тогда сразу заболело сердце… Я понял – вот моя женщина… А она как будто почувствовала что-то, отвернулась и стала рассказывать о том, что творится в Ленинградском университете, как оттуда выгоняют евреев-преподавателей… Говорила, ничего не боясь, хотя видела меня впервые в жизни…»
Нуцико выронила тетрадь. Не могу! Да и не хочу! С ума он, что ли, сошел так откровенно писать… А если кто-то это прочтет? Столько десятилетий хранить тайну, чтобы любой взявший в руки тетрадь все понял? А если Этери прочла это? Может, потому и ушла так рано? Какой ужас, какой неизбывный кошмар и какое преступное легкомыслие! Легкомыслие на грани злодейства, того самого, которое якобы несовместно с гением… Как можно было не уничтожить эти дневники? Он распорядился всем своим имуществом, а дневники… Или ему хотелось, чтобы потомки оценили его донжуанские подвиги? Он не подумал, каково это будет читать Марго, Тошке, мне, наконец? Что станут обо мне думать и говорить? Чудовищно… Конечно, это эгоцентризм творца, но разве творец не должен быть элементарно порядочным человеком? А ведь принадлежит к тому поколению, мужчины которого еще не хвастались в открытую своими женщинами или по крайней мере не называли их имен. Сейчас это даже не считается непорядочностью… Но Саша… Дворянин… Воображаю, сколько там еще подобных записей, и, может быть, куда более откровенных… Нуцико наугад вытащила другую тетрадь и сразу увидела: «Сцена была безобразная… Я повел себя не лучшим образом, наверное, надо было как-то иначе действовать, но у меня потемнело в глазах… Моя маленькая девочка, моя обожаемая Марго спит в объятиях мужика… Чудовищно! Мне кровь бросилась в голову, я себя не помнил от ярости… Выволок парня из постели, грязно ругался, орал… Парень тоже орал и ругался, в какой-то момент пихнул меня в кресло, я хотел опять броситься на него, но обессилел… Он потребовал, чтобы Марго сию минуту ушла с ним, но она, похоже, просто постеснялась встать при мне, на них, кажется, даже простыни не было, она сжалась в комочек, прикрылась руками… А этот наглец даже не отвернулся, натягивая штаны… Должен заметить, что у парня оказались выдающиеся мужские достоинства, даже завидно…»
О Господи, меня сейчас стошнит, – подумала Нуцико и отшвырнула тетрадь. Больше ни строчки не прочту. Надо сжечь к чертям эти дневники… Но как это сделать, чтобы никто не заметил? И я все-таки не имею права сжечь их без согласия Марго. Так вот, оказывается, что произошло у нее с Димой… Какая гадость, какая неделикатность и даже хамство со стороны Саши. Он испугался, что потеряет ее… Сломал ей жизнь, по сути, и Диме, похоже, заодно. Он вообще походя ломал жизни, словно мстя за свою поломанную жизнь или просто из соллепсизма? Он ведь и мне, когда я попыталась отойти в сторону, выйти замуж, устроил такое… Истерика, слезы, клятвы… Нет, я даже вспоминать это не хочу. Она взяла свой сотовый телефон, которым пользовалась нечасто, и набрала номер Дани.
Но тут же отключила телефон. Пусть девочка отдохнет, вырвалась всего-то на недельку, три дня уже прошло. Я дождусь ее и сумею убедить в том, что все это следует сжечь. Нуца решительно убрала дневники в коробку и ногой задвинула обратно под кровать.
– Тася, – позвала она, – пойдем погуляем!
– Иду! – обрадовалась Таська возможности поговорить о Воздвиженском. Она теперь все свободное время торчала в Интернете и многое знала о нем, в частности и то, что он женат. Этой ужасной новостью она как раз хотела поделиться с Нуцико, когда та позвала ее гулять.
Аля с Татьяной ехали на встречу с потенциальным клиентом, и вдруг позвонил Лев Александрович, впервые с того вечера, когда они ужинали в ресторане.
– Алечка, я соскучился, – прошептал он в трубку.
У нее по спине побежали мурашки.
– Я тоже, – еле слышно проговорила она под насмешливым взглядом Татьяны.
– Алечка, я думал, что смогу без тебя, я боролся с собой, но оказалось, это выше моих сил… Аля, что ты делаешь вечером? Или нет, лучше завтра… Завтра суббота, что, если я приеду к тебе утром, часов, допустим, в десять?
– В десять? Да, хорошо… Хотя я думала поехать на дачу…
– На дачу поедешь потом. В десять, Алечка.
– Да, хорошо, в десять… – едва слышно пролепетала она. – Господи, что же это делается…
– Свиданку назначил? – полюбопытствовала Татьяна.
– Ну да, почему-то на десять утра…
– Домой к тебе примчится?
– Да.
– Ну-ну.
– Танечка… Но почему с утра?
– Это-то как раз элементарно. С утра еще сил много. Да и мадам с утра спокойнее отпустит.
– Ой, Таня, я уж думала, он не позвонит…
– Так ты рада или нет?
– Сама не пойму… Я не знаю, я обещала Марго…
– Ну, это уж глупости! Вы взрослые люди, я бы даже сказала не первой молодости, при чем тут Марго? И Лева ей не муж, а старший брат. Ладно, не трясись. Лучше продумай все как следует. Подготовься, красоту наведи, завтрак приготовь отпадный…
– Тань…
– Ну что, горе мое?
– Тань, как мне его встретить?
– Поцелуем! Вы, кстати, с ним целовались хотя бы?
– Да… Но я не о том… Как думаешь, мне халат надеть или…
– Да чего там или, ясно же для чего он к тебе домой прется. Надевай халат.
– У меня нет такого… Лучше я джинсы надену…
– Еще чего, джинсы снимать колготно…
– Тань!
– Чего краснеешь, как девица? Вот что, на обратном пути завезу тебя в одно местечко, купишь там шелковый балахон, красивый и удобный. Для таких случаев идеально. Вроде бы ты и нарядная, а в то же время доступ к телу облегчен максимально. Я всегда такие надеваю в подобных случаях. Более того, я тебе его подарю, но за это ты мне потом все расскажешь!
