Работа над ошибками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна (список книг .TXT) 📗
— Ну, как? Ты подумала над моим предложением?
— Над каким?
— О, Господи! Замуж за меня пойдешь или нет? Учти, я уже развелся.
Я устало обвела взглядом директорский кабинет. Похоже на квартиру. Стенка темного дерева с зеркальными стеклами. Цветной телевизор. Музыкальный центр. Видеомагнитофон. Ксерокс. Низкие мягкие кресла. Гармонию нарушал только старый обшарпанный сейф, выкрашенный красно-коричневой краской. Интересно, зачем это все в директорском кабинете? И сколько денег на это угрохано? Раньше почему-то не обращала внимания, не задумывалась. Вон в туалете у мальчиков на третьем этаже стекло разбито. Целых два месяца. У школы нет денег, чтобы вставить новое. Да-а-а… Неплохо Котов устроился. Посмотрела на него. Он терпеливо ждал.
— Я ведь уже сказала: «Не пойду».
Он усмехнулся. Сунул руки в карманы. Это у него любимая поза для приватных бесед. Сказал гнусаво:
— Ну, да. Старая любовь не ржавеет. Лукин вернулся, и тебе больше никто не нужен.
У меня поплыли перед глазами цветные блесточки. Начался звон в ушах. Зря не пошла домой, когда Лидия Григорьевна меня отпускала. Медленно ответила Котову:
— Не понимаю, при чем здесь Лукин?
Котов достал из ящика стола пачку сигарет. Закурил. Мне предложить и не подумал. Придвинул ближе пепельницу. Вот гад. Нас, курящих училок, гоняет даже из подвала. А сам нахально, в открытую, курит прямо у себя в кабинете.
— Кажется, в январе я вас видел. Точно, в январе. За сигаретами к киоску ходил. И на остановке у АТС видел тебя с Димкой, с Иваном. Вы куда-то ехали. Всей семьей, так сказать.
— Это мы на кладбище ехали, — вспомнила я. — У меня бабушка с дедушкой, а у Ивана отец рядом похоронены.
— На кладбище? В январе? — театрально изумился Котов.
— Ну, и что? Захотели и поехали. А вообще, это мое личное дело.
Хлопнула ладонью по столу. Встала. Вышла, не попрощавшись. Немного постояла в вестибюле, размышляя, что делать дальше? Так ничего и не решив, заглянула к Татьяне в библиотеку. Выпила у нее чаю. Кофе мне запретили. Поболтала с ней немного и пошла к себе в кабинет — проверять тетради. Домой не торопилась. Отвыкла за два месяца приходить домой вовремя.
Наверное, у меня было какое-то предчувствие. Поэтому и не торопилась домой. Когда все-таки добралась туда — остолбенела. Дома меня ждали. Встревоженный Димка и Лукины всем семейством. Даже баня Маня заявилась. Оказывается, история с обмороком дошла все-таки до Димки. Он после школы прямой наводкой отправился к Лукиным — кляузничать на меня отцу и Лидусе. Ивана дома не было. А у Лидуси случился выходной или отгул, или нечто в этом роде. Они дождались возвращения с работы Сани и Ивана. Потрапезничали. И все вместе отправились к нам — воздействовать на непутевую Димкину мать.
Такой «пилежки» я не испытывала за всю свою жизнь ни разу. Одновременно пять человек долбили меня, как дятлы сухую лесину. Ругали на все корки. Ничего не оставалось, как покорно терпеть и со всем соглашаться. Тем более, что мне слова вообще не давали.
Меня уложили. Накормили ужином. Пока я ела, семейный совет распивал чаи и решал, как нам с Димкой жить дальше. На прощание меня предупредили, чтобы на работу утром не выходила. Они мне врача сами вызовут, поскольку не слишком доверяют. И вообще, я теперь у Лукиных на строгом контроле. Димка пошел провожать гостей на улицу.
После их ухода я сразу уснула. Спала беспокойно, тяжело. Только под утро стало легче. И приснился мне странный сон. Никогда не запоминала своих ночных видений. Они забывались, едва я спускала ноги с кровати. Но это! Такое яркое и отчетливое, оно просто потрясло меня своей реальностью. Снилась просторная, светлая горница в крепком деревенском доме. Окна распахнуты настежь. Легкий ветерок раздувает белые кисейные занавески. День ясный, ласковый. Пахнет не то сиренью, не то черемухой. За большим овальным столом, расположенным у открытого окна и покрытым белоснежной льняной скатертью, мы с Лидусей, не торопясь, пьем чай. Где-то у меня за спиной — Иван. Собирается уходить. Я краем глаза замечаю, как он стоит в дверях. Слышу его голос:
— Скоро вернусь. Вы меня дождитесь.
Лидуся кивает в ответ. Я молчу. Он тогда повторяет специально для меня:
— Слышь, Кать? Очень прошу, дождись. Без меня не уходи.
И я, испытывая странную неловкость, так же, как и Лидуся, киваю ему головой.
Потом картина меняется. Садовая дорожка, заросшая высокой травой. Впереди калитка из зеленого штакетника. Она — моя заветная цель. Я знаю, что мне нужно незамеченной добраться до калитки и выйти, тогда все будет в порядке, будет, как мне хочется. Удачно преодолеваю почти все расстояние. Остается всего два небольших шага, когда мне на плечо неожиданно ложится тяжелая, горячая рука и голос Ивана произносит:
— Ведь я же тебя просил. Я тебя по-хорошему просил меня дождаться. Ты же мне обещала. А сама? Удрать надумала?
Надо ответить ему. Но что? Сказать мне нечего. Действительно, он просил. Действительно, я обещала. Стыд переполняет меня. Стыд и неловкость.
Я проснулась в холодном поту, в панике отгоняя видение и медленно соображая — это только сон. Кинула беспокойный взгляд на часы. Хотела вскочить. Но вспомнила вчерашний вечер и немного успокоилась.
С кухни доносились разные утренние звуки: фырчанье чайника на плите, шум льющейся из крана воды, звяканье чайной ложечки о стакан. Догадалась, что это Димка осторожно, боясь разбудить меня, завтракает перед школой.
В дверь позвонили. Димка прямо в трусах и футболке пошлепал открывать. По дороге посмотрел на меня, буркнул:
— Ты не волнуйся, мам. Это отец пришел. Он вчера обещал.
Я плотнее закуталась в одеяло. Смотрела на то место, где мгновение назад стоял сын. Удивлялась. За глаза Димка храбро назвал Ивана отцом. Ни разу не споткнулся на этом слове. В глаза же говорил Ивану вежливо-неопределенное «Вы». Почему? Стеснялся? Не мог привыкнуть?
Это действительно оказался Иван. Вошел в комнату, блестя глазами. Чисто выбритый. С влажными еще колечками волос на висках и у лба. Весело поздоровался:
— Доброе утро.
По-хозяйски прошел к окну. Раздернул шторы. Распахнул форточку. Деловито заметил Димке:
— Ты в школу не опоздаешь? Собирайся скорей.
Димка радостной мухой полетел по комнате, собирая свои манатки. Иван повернулся ко мне.
— Завтракать пора.
Я высунула нос из одеяла:
— Не хочу.
Действительно не хотела. Обычно перед работой выпивала чашку кофе. И только. У Ивана лицо сделалось лениво-наглым, в уголках губ заплескалась насмешка.
— Я тебя и спрашивать не буду, чего ты хочешь. Это я раньше дураком был. Всю жизнь ходил у тебя на поводке. Хотела ты меня видеть — вот он, я, рядом. Не хотела — исчезал. Теперь довольно. Походи и ты в моей упряжке.
Мне бы поругаться с ним. Да слишком заразительно сиял серо-синий перламутр его глаз. Промолчала. Молчать было выгодно. Так проще скрыть неизвестно по какой причине возникшую и лавиной нараставшую радость. Позволила принести себе халат, помочь умыться. Позволила приготовить себе яичницу на сале, хотя терпеть ее не могла. Даже покормить себя в постели позволила.
Иван что-то делал все время. Готовил завтрак, мыл посуду, вытирал пыль, подметал, менял набойки на моих демисезонных туфлях, прибивал, привинчивал. И говорил, говорил… Без остановки. Всегда он был довольно скуп на слова. А тут такое словоизвержение! Нечаянно меня осенило: он боится замолчать, боится тишины между нами. Сама не знаю почему, пришла ему на выручку. Спросила сначала, пойдет ли он на работу? Нет, не пойдет. Взял неделю за свой счет по семейным обстоятельствам. Потом мне стало интересно, где он пропадал столько лет и чем занимался? Ну… где он только не был. Нефть добывал. Тайгу валил. Шоферил немного. Успел институт закончить.
— Вечернее отделение, правда. И не московский, — смущенно отвернулся Иван.
— И я вечернее заканчивала, — мне хотелось подбодрить Ивана.
— Ты училась, потому что тебе это нравилось. А я, потому что хотел доказать сам себе, что ничуть не хуже тебя.
