Большие люди (СИ) - Волкова Дарья (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
— У меня дочь незамужняя.
— Я разведенная, — поправляет Антонина мать. — И потом, я уже вышла из призывного возраста. Да и не хочется. Привыкла я одна.
— Привыкла она! — фыркает Фаина Семеновна. — А о других подумать? Так и будешь ему только пироги таскать?
Тоня мгновенно грустнеет.
— Мам, он к себе не подпускает. Ты же знаешь — гордый. И жизнью битый. Помнишь, его жена бросила после того, как он…
— Тем более! Хватит Валентину бобылем жить. Да и нам тоскливо без Люси будет.
— Мам, он не согласится. Говорю же — гордый. Жалости к себе не терпит.
— А кто о жалости говорит? — мать садится за стол, напротив. — Не жалость это.
— А что?
— Ох, Тоня, Тоня… люди тем от зверей и отличаются. Что руку могут протянуть, плечо подставить. И не обидеть человека при том.
— Нет, — Антонина невесело качает головой. — Не согласится он. Точно тебе говорю.
— А ты спроси! Не переломишься. За спрос денег не берут.
Он стоит лицом к окну. Как будто смотрит на то, что там, за стеклом. А там, на улице, уже совсем весна, яркое солнце и капель. Но он этого не видит.
— Здравствуй, Тоня, — Валентин говорит первым.
— Здравствуй, Валентин, — она проходит в кабинет. — Слушай, все спросить хочу. Как ты узнаешь, что это я?
— Походка, — он оборачивается на звук ее голоса. — Я шаги твои знаю.
У Валентина светлые глаза. Голубые. Красивые, если бы не этот неподвижный взгляд. Который он, как правило, прячет за темными очками.
— Сегодня твои любимые. С картошкой и грибами, — Антонина кладет пакет с пирогами на стол.
— Фаине Семеновне мое почтение.
— Передам. Я пойду, чайник поставлю, пообедаешь?
— Хорошо.
Но Антонина медлит отчего-то. Если решаться на этот разговор, то почему не сейчас? Пока есть хоть какая-то смелость после вчерашних слов матери.
— Валь, я поговорить с тобой хочу.
— Ну, давай поговорим.
— Иди сюда, — она садится на массажную кушетку, хлопает рядом, чтобы он услышал. А потом, уже почти не удивляясь, смотрит, как он уверенно проходит к месту. Он как-то рассказывал ей, что знает свой рабочий кабинет с точностью до полшага. И все меряет шагами.
А начать страшно. Вот страшно и все тут. Она вздыхает. Взрослая женщина, мать тоже уже взрослой, замужней дочери. А волнуется, как девчонка.
— Тоня, если тебе неприятен этот разговор, то и не начинай.
Ее всегда удивляло, как много он слышит. Как угадывает только по голосу, какое у нее настроение.
— Дело не в том, что разговор неприятный.
— Но ты боишься чего-то.
— Я боюсь, что ты… откажешься, — слова вылетели сами собой.
Валентин молчит какое-то время. Сидит неподвижно. А потом произносит ровно:
— Вот ты о чем… Да, откажусь.
— Валя!
— Антонина, не начинай, прошу.
— Почему?!
— Скажи мне, Тоня, — он поворачивает к ней лицо. — А еще лучше — внимательно посмотри на меня, Тоня. Я слеп. Я инвалид. Я буду только обузой. И… я привык один.
— Может быть, я хочу о тебе заботиться! Если хочешь быть один — так и скажи. Но не решай за меня, чего хочу я!
— Тоня… Ну зачем?..
— Я тебе все сказала, — Антонина чувствует, как на глаза наворачиваются слеза. Но он их не увидит.
— Тонечка… ты плачешь?
— Нет.
— Плачешь. Неужели из-за того, что…
— Между прочим, — она вздыхает, вытирает слезы со щек, — это мужчине положено уговаривать женщину, а не наоборот.
— Я бы уговаривал, Тонь. Если бы имел право… Если бы мог рассчитывать… Между прочим, ты мне еще в студенчестве нравилась. А ты так скоропалительно выскочила замуж.
— Быстрее соображать надо было, Валентин Алексеевич! И вообще, ты сдал себя с потрохами, ты знаешь? Твои слова я воспринимаю как капитуляцию.
— Тонечка, не надо…
— Тонечкой будешь меня называть, когда жить к нам переедешь!
— Тоня… — он грустно усмехается. — Ну, вот скажи мне, зачем тебе я?
— Между прочим, ты очень привлекательный мужчина. До сих пор. Вон, стройный какой, не чета мне.
— Очень привлекательный… просто до слепоты.
— Дурак ты, Валька. Кстати, в этом есть и плюсы.
— Да? И какие это?
— Во-первых, ты не будешь замечать, если дома беспорядок. И что на мне бигуди, нет косметики и старый халат. А во-вторых, ты помнишь меня тридцативосьмилетней. И не знаешь, как я постарела.
— Тоня… — Валентин горько улыбается, качает головой. — Ох, Тоня, Тоня…
— Если я сейчас уйду, — произносит она чуть слышно, — то больше не приду сюда.
— Не надо, — он безошибочно находит ее ладонь на массажной кушетке. — Не уходи.
Григорий любит просыпаться раньше и смотреть на нее спящую. Вот сейчас Люся лежит, повернувшись к нему спиной, хотя так бывает редко. По подушке растекся водопад ее волос. Тоненькая бретелька пересекает округлое плечо, норовя сползти. Гриша потерпел сокрушительное поражение в борьбе с ее пижамами, так и не добившись желанной обнаженности любимой женщины в постели. Ну, за исключением очевидных случаев. Но, по крайней мере, кошмарные пижамы с зайцами сменили шелковые сорочки, которые были приятны на ощупь. Да и на взгляд — тоже.
Он легко трогает бретельку пальцем, и она сползает окончательно, совсем оголяя плечо. Красиво. Он прикасается к теплой коже губами, Люся сонно вздыхает, поворачивается на спину.
— Уже пора? — бормочет она, не открывая глаз.
— Через пару минут будильник зазвонит, — он изучает такое знакомое лицо: аккуратный нос, мягкие губы, заметный только на ощупь детский пушок над верхней. Открываются серо-голубые глаза. Улыбается ему.
— Доброе утро, Гришенька.
— Доброе, — на сожаление ему краткий поцелуй в теплые, еще сонные губы. — Вставай. Я пойду кофеварку включать и крокодила выгуливать. Уже скребется под дверью.
Кофе по утрам всегда готовит он. Им нравится одинаковый — умеренно крепкий и без сахара. Пока Гриша гулял с собакой, Люся сделала бутерброды. А во время завтрака звонит ее телефон. Это что-то совсем из ряда вон выходящее — когда работа начинает ее беспокоить в полвосьмого. Если это не родные, конечно. В любом случае, этот ранний звонок ему не нравится, и он внимательно прислушивается к разговору. Кажется, все-таки с работы. Совсем обнаглели!
— Что случилось? — едва она успевает закончить разговор.
— Заведующая звонила. У нас там авария рядом с «Фламинго», воду отключили. Сказала, что мы сегодня не работаем — без воды там делать нечего, не положено по нормам санитарным.
— То есть, тебе на работу не надо?
— Только в два, — она слегка растеряна. — Когда первый сеанс на дому. А до двух… окно, получается.
— Так это же хорошо. Иди, поспи. Не высыпаешься же.
— А ты?
— А я поеду на работу, — со вздохом. — Кто же меня отпустит?
— Жаль, — Людмила встает со своего места, подходит к нему, обнимает за плечи. И, наклонившись к уху: — Не хочешь сеанс массажа? Индивидуальный? Я могла бы… очень тщательно надо тобой поработать…
— Люся… — стонет он. — Прекрати! У меня на девять совещание назначено!
— Прости-прости, — целуя его в макушку и разгибаясь. — Конечно, езжай. А я, пожалуй, и правда пойду, попробую поспать, раз уж такой шанс выпал.
Она не спеша выходит из комнаты, на ходу расстегивая пуговки на синем джемпере. Он остается один и смотрит на телефон, лежащий тут же, на столе. Размышляет Григорий недолго.
— Олеся, отмени совещание, у меня срочные дела. Буду позже.
— Людмила, ты мне обещала! Что никаких сеансов после семи! — любимый мужчина, он же теперь — законный супруг, не стесняется в демонстрации негодования.
— Гриша, это особый случай. И особый клиент.
— Мужчина?
Его ревность была бы так лестна, если бы не доставляла ей столько проблем. И так пришлось существенно пересмотреть свою клиентскую базу, потому что реально же до скандалов доходило. Смешно… и не смешно одновременно. Когда Гришка злится, это выглядит очень не смешно. И объяснять ему бесполезно, собственник чертов.