Игроки и жертвы (СИ) - Костадинова Весела (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt, fb2) 📗
- Девушки, ради бога, - Кир поднялся на ноги, - не добавляйте мне головной боли и инспекций Ростехнадзора в случае травмы…. – он критически посмотрел на нас. – Каски выдам на выходе, без стонов надеваем.
- Кир, надо чтоб ее волосы видно было – они ее визитная карточка!
- Илона или каска, или остаетесь здесь, - в этот раз тон Кирилла был таким, что мы обе поняли – это его последнее слово.
- Илона, - откашлялась я, - не спорь. Здесь травму получить – на раз, два. Кирилл прав – не нарывайся. Я два раза была в цехах, это не шутки.
Кирилл был не просто генеральным директором – он был живым символом дисциплины и требовательности на своём предприятии. Его выезды в цеха и на участки стали почти легендой среди работников. Он мог появиться в самый неожиданный момент, проверяя как ключевые узлы производства, так и мелкие детали, на которые, казалось бы, не каждый руководитель обратил бы внимание. Работники понимали: Кирилл всегда знает, что происходит на комбинате, и скрыть от него небрежность или ошибки было невозможно. Такая система постоянного контроля не давала шансов для расхлябанности или «расслабления» на рабочих местах.
Сотрудники, от начальников цехов до рядовых инженеров и мастеров, чувствовали себя под пристальным взглядом Кирилла, и это мотивировало их работать безупречно. Он ненавидел халатность в любом её проявлении, и об этом знали все. Один только слух о том, что Кирилл недоволен чьей-то работой, заставлял сотрудников тут же мобилизовать все свои силы, чтобы не допустить проблем. Сотрудники понимали, что любое упущение может обернуться строгим выговором, а в худшем случае – увольнением. Для тех же, кто осмеливался взять с комбината хоть что-то не принадлежащее им, Кирилл не оставлял ни шанса. Его принципиальность в таких вопросах была непоколебимой, и все знали – любой проступок будет строго наказан.
Его требовательность порой доходила до жестокости. Но даже в трудные времена, когда многие предприятия сокращали штаты и урезали зарплаты, Кирилл платил. В самые сложные годы он умел выстроить работу так, что зарплаты всегда приходили вовремя, а увольнения были редкостью. Люди на комбинате знали: место работы у Кирилла – это стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Постепенно предприятие набирало обороты, улучшались условия, зарплаты росли, а вместе с ними росло и уважение к Кириллу.
Теперь, когда дела пошли в гору, каждый работник мог рассчитывать не только на своевременные выплаты, но и на достойные премии за хорошие показатели. Люди дорожили этими местами, знали, что их труд ценится и вознаграждается. Они боялись его как строгого руководителя, но одновременно уважали его за честность и справедливость. В этом сочетании – страха и уважения – заключалась та сила, которая позволила Кириллу не просто удержаться в 90-е, но и создать по-настоящему сильное, эффективное предприятие, где каждый знал своё место и свою ответственность.
По мере того как мы приближались к основному производственному корпусу, я ощущала, как напряжение нарастает. Сегодня мне предстояло стать невольной точкой притяжения для всех взглядов – от рабочих на смене до начальников, которым я еще недавно была почти незаметна.
Люди были дезориентированы скандалом, не знали, что думать. Кирилл был для них символом стабильности и уважения, а внезапно предстал…. Насильником и самодуром. Слухи о его поступке расползлись как лесной пожар, обрастая новыми, зачастую преувеличенными деталями. Люди, которые вчера ещё уважали его и видели в нём сильного лидера, теперь испытывали смесь разочарования, недоверия и даже презрения. Я это видела в их взглядах, которые скользили по Кириллу сдержанно, но явно выражая осуждение. В некоторых взглядах читалась даже скрытая злоба, как будто люди не могли простить того, что их символ надёжности мог быть замешан в чём-то столь омерзительном.
Но их глаза тут же находили меня и…. люди не знали, что думать.
Меня узнавали сразу. Многие помнили еще по работе в отделе кадров, и уж тем более мое лицо отлично можно было разглядеть на злосчастной записи. Люди смотрели на меня, пытаясь уловить малейшие намёки на то, что происходит между мной и Кириллом, что скрывается за моей ролью, и что я делаю здесь, рядом с человеком, которого, казалось, должна ненавидеть.
Мы шли по территории, кивая знакомым. Кирилл внимательно слушал доклад своих начальников цехов, я шла чуть позади него. Илона завершала нашу процессию, но оставаясь на расстоянии, лицо ее оставалось каменным и спокойным, глаза продолжали анализировать все вокруг. Они подмечали злые, недовольные взгляды, то, как многие люди отворачивались от Кирилла, отвечали на его вопросы сквозь зубы. Даже увидев меня рядом они продолжали высказывать ему свое молчаливое отвращение и презрение.
Мое сердце упало. Если даже здесь, где Кирилла знали долгие годы, эта запись произвела такой эффект, то что будет в других местах?
Кир тоже чувствовал атмосферу. Я видела как каменеет его лицо, становясь бледным, как все сильнее напрягаются мышцы спины. Речь его становилась отрывистой, холодной, будто он держал себя в стальных тисках, чтобы не сорваться, не позволить эмоциям взять верх. Я видела, как он изо всех сил старается не показывать слабость, не поддаваться давлению. Но каждый взгляд, каждое натянутое приветствие, каждый шёпот за спиной подтачивали его, словно волна за волной подтачивали скалу.
Я шагнула к нему ближе, хотела взять за руку.
- Алексеич! – внезапно раздалось позади нас.
Кирилл мгновенно обернулся на голос, его лицо все еще было непроницаемым, но в глазах мелькнула тень настороженности. Сзади нас стоял мужчина лет пятидесяти, в рабочей спецовке, крепкий, с проседью на висках — один из старожилов комбината, кого Кирилл знал уже много лет. Я тоже знала его, судорожно пытаясь вспомнить имя.
- Получи, сука! – он с размаху ударил Кирилла прямо в лицо, отчего тот, не ожидая нападения, не удержался на ногах.
. – Кир! – ноги сами понесли меня вперед, я упала перед Кириллом на колени. Каска слетела с головы, волосы рассыпались по спине. Охрана уже неслась к нам с целью скурить мужика. Но путь им перегородила Илона.
- Михаил Игнатьевич, - меня аж трясло от злости, имя вспыхнуло в голове огнем. – Ты совсем охренел?
- Агата, - Кирилл поднялся на ноги, морщась от боли и как бы оттирая меня назад.
- Ты спятил? – кричала я на рабочего, который только сейчас разобрал, кто перед ним.
- Но… он… он же… - мужчина растерялся, не в силах поверить в то, что видит.
Вокруг нас уже собралась приличная толпа людей, охрана была настолько на пределе, что малейшая искра и произойдет катастрофа.
- Да что с вами всеми? – заорала я, едва сдерживая слезы, - что вы творите вообще?
- Он же тебя…
- Да ничего он со мной не делал! Вы серьезно думаете, что я бы тут стояла? Сколько лет вы работаете с ним? Многие уже 20 перешагнули! Вы что, дети малые? Не знаете, как можно человека больнее всего ударить? Нанести удар по тем, кого он любит – и его это сломает!
- Агата, - Кирилл задел меня за плечи.
- Вы видели запись! Всего лишь запись! На которую можно наложить все что угодно. И вы поверили? Зная столько лет этого человека, поверили единственной подлой, мерзкой записи, сделанной только для одного – ослабить Кирилла! Вывернуть наизнанку наши отношения, растоптать, унизить! Народ, вы люди или вы бараны? Михаил Игнатьевич, давай у тебя дома камеру поставим и сольем как ты с женой ругаешься, а потом миришься! Что тогда будет, а?
Толпа застыла в полном молчании, как будто мои слова отрезвили каждого из них. Глаза Михаила Игнатьевича, которые еще секунду назад сверкали гневом и смятением, стали менее уверенными, он едва заметно отступил назад, словно только теперь осознав, что ударил не того врага, а человека, с которым проработал десятки лет.
— Я… не думал об этом так, Агата, — пробормотал он, опуская взгляд, — но, ты понимаешь, все эти слухи, видео… Оно выглядело… ужасно.
