Латинист и его женщины (СИ) - Полуботко Владимир Юрьевич (читать книги без TXT) 📗
— Nimia fiducia, моя дорогая Зиночка, tibi calamitati est!
— Господи, что это такое ты сказал? Да ты можешь говорить по-русски?
— Могу. Я сказал: слишком большая самоуверенность служит тебе во вред.
— Ой, Пашенька, рыженький ты мой! Что правда, то правда. Эти твои древние латиняне умные были. И зачем только я проявила такую строгость — сама же теперь и жалею. С мужчинами ведь нужно — нежно, осторожно! Они ведь все такие ранимые — разве ж я не знаю!
— Отмени карательные санкции — вот и всё решение проблемы.
— Я отменю, а он потом мне на голову сядет!
— Ну, тогда терпи, — тут я не выдержал и рассмеялся-таки.
— А ты — смеёшься! Тебе бы только смеяться надо мной! Ну разве же я виновата, что мне так хочется мужчины? А ему — женщины!
— Но разве же я виноват, что ты такая дура? Потому и смеюсь.
И в это время в комнату заглянула моя Валентина и спросила нас обоих:
— А я уже пельмени приготовила. Кушать будете?
— Не будем! — закричал я, оторвавшись от холодного оконного стекла. — Не мешай нам — у нас тут важный разговор.
— Пока горяченькие — и покушали бы!
Зинаида вздохнула тяжело и сказала:
— Ой, Валечка, спасибо. Тут так тошно на душе, что ничего и не хочется.
Взглянув на наши лица и что-то поняв своё собственное, моя Валентина молча вышла и закрыла за собою дверь.
Зинаида продолжала:
— Тебе-то хорошо рассуждать! Ты так все эти дни будешь с женщиной, будешь с нею в постели получать удовольствие… Вон она у тебя вся какая — фигуристая! Молодая! Мужчинам — только таких и подавай!.. А мой бедный Лёнчик… — у Зинаиды противно покраснел, а потом и захлюпал нос; снова появились на глазах слёзы. — Ему-то как быть?
— Да пусть как хочет, так и будет!
— Между прочим, моему Лёнчику врачи предписали строгое соблюдение графика и строго-настрого предостерегали от неумеренного воздержания! Тебе бы так — целую неделю или даже полторы — и без женщины!
Я посерьёзнел.
— Да кто ж твоему Лёнчику виноват? Пусть бы, поскудник, не ругался с тобою! Пусть бы не обвинял тебя в фарисействе и уважал бы твои религиозные традиции.
— Но ведь он — мужчина! Как ты не понимаешь этого! Мужчина! А все мужчины — они ведь такие непредсказуемые! Они все немножечко дурные.
Внимательно наблюдавший за нами карликовый пудель Дымок наконец-таки пришёл к выводу, что с его хозяйкой происходит что-то плохое, и во всём виноват я. Подошёл ко мне и гневно залаял.
Я на него даже не взглянул. А от этих последних слов Зинаиды просто помрачнел. Отпихнул собачонка ногой и отошёл от окна. Подавляя в себе бешенство, спокойно уселся в одно из красивых Зиночкиных кресел. Закинул ногу за ногу. Локти упёр в подлокотники и сложным образом сплёл перед собою пальцы обеих рук. Затем поместил между собою и Зинаидой невидимое двустороннее зеркало. Всё плохое, что исходит от неё, отразится от зеркала и к ней же и вернётся! А вся моя энергия не будет на неё расходоваться, а отразится и вернётся ко мне.
И только потом я пристально посмотрел на хозяйку комнаты, стараясь что-то разглядеть в её заплаканном покрасневшем лице. Главное, что мне хотелось прочесть там, — это ответ на вопрос, идиотка ли она полная или законченная сволочь?
— Ну чего ты на меня так странно смотришь? Я что-то не так сказала, да? Ну, извини, я же не хотела тебя ничем обидеть!
— Извиняю, — спокойно сказал я.
— Ну и чего же ты молчишь? И чего так всё смотришь и смотришь? Скажи же мне теперь что-нибудь!
— Мне нужно хорошенько подумать, прежде чем сказать.
— Ну тогда подумай.
И я стал думать.
Итак: идиотка или сволочь? Но ведь это двухмерное изображение по принципу «или — или». А в природе всё существует в объёме. Здесь нужен какой-то другой подход. Сам мой вопрос уже содержит в себе ответ: она ИЛИ идиотка, ИЛИ сволочь. И зачем тогда задаваться вопросом, если я наперёд наметил себе ответ? А если эта женщина совсем не то и не другое? Она просто инопланетянка, и я её никогда не пойму. И даже и пытаться не стоит. Может быть, кто другой и поймёт, но мне моих мозгов — ну точно что не хватит! И надо смириться с этим. Мне не дано постичь эту женщину, а списать всё на то, что я умный, а она — дура, я хороший, а она — сволочь, это самое простое…
— Ну и ты надумал что-нибудь? — с надеждой спросила Зинаида.
— Ты должна меня извинить, Зиночка, но мне ничего не приходит в голову. Я отупел от этой своей латыни и не знаю, чем могу тебе помочь в твоей ситуации.
— А я знаю чем!
— Чем — скажи!
— Ты должен дописать то, что начал.
— Я думал, ты сейчас скажешь: ты должен срочно переспать со мною. А я, оказывается, должен что-то там дописать. Это ты историю своей жизни имеешь в виду?
— Да.
— Но ведь я и так написал всё, что ты мне рассказала. Разве что не придумал того продолжения о счастливом будущем, которое ты заказывала. А так — всё исполнено. Если хочешь, я в таком виде отошлю эту писанину в Питер или в Москву — там есть два-три журнала, с главными редакторами которых я поддерживаю отношения.
— Да, хочу! И пусть печатают! Но я тебе ещё не всё рассказала про себя. Я хочу, чтобы ты написал всё, как было. Без пропусков и по-честному.
— И тогда — все прочтут и узнают, какая ты дура.
— Ну вот и пусть!
— Это что — будет какое-то публичное покаяние?
— Вовсе нет. Мне все не важны. Мне важен только один. Тот, который услышит меня. Я знаю: он меня любит, и он меня не бросит!
— Я так понимаю, ты имеешь в виду Господа Бога?
— Да! И ты не смейся!
— А я и не смеюсь.
— Я знаю, что ты, хотя и посмеиваешься надо мной, но зла мне не желаешь, — сказала Зинаида, подходя ко мне всё ближе и ближе. — Ты там напишешь про моё будущее — чтобы мой Лёнечка всегда был рядом со мною, чтобы не приходил ко мне дважды в неделю, а чтобы женился на мне. И чтобы мы с ним жили хорошо, богато… Вот когда всё это напишешь, вот тогда и посылай.
— Не подходи ближе! — закричал я. — Держись от меня на расстоянии!
— Это почему же? — удивилась Зинаида и, ломая невидимое зеркало, подсела на широкий и мягкий подлокотник моего кресла. — Ты — добрый! Ты расскажешь про меня правильно, и тебя Господь услышит!..
Я перестал улыбаться и смутился.
— Зиночка, это большая ответственность. Дай мне сперва разобраться с самим собою.
— Ну при чём здесь ты? Речь идёт обо мне!
— Но если я и напишу такое ходатайство перед Господом Богом, то основным его героем буду всё-таки я, а не ты.
— Я ничего не понимаю: ну с какой стати там будешь ты? Кто ты такой в моей жизни? Ведь когда ты писал книгу по заказу того среднеазиатского феодала, ты не упоминал о себе?
— Не упоминал, — согласился я. — Я просто написал то, что он мне велел и ничего больше.
— Ну вот и сейчас — твоё дело написать обо мне и ничего больше!
— Но я же тебе не какой-нибудь чернорабочий или там служащий по доставке корреспонденции в надлежащие инстанции. И потом пойми простую вещь: я не обязан.
— Ты у меня безотказный, — Зиночка ласково погладила меня по голове. — Мой ты рыженький… Ты — обязан. И ты — напишешь. И Господь услышит тебя. И тогда всё в моей жизни будет хорошо. Я так хочу. И будет так.
Намотанная на голове тяжеленная светло-русая коса не удержалась на своих заколках и соскочила вниз, ударившись об меня. Я подержал её в руке — ну просто канат какой-то.
— У меня такое впечатление, что ты просто меня используешь.
— Да, использую. — Зинаида взяла свою косу и обмотала мне вокруг шеи. — А тебе что — жалко, что я буду счастлива? У тебя так Валентина есть! Красивая — бюст один чего стоит! И молодая! А у неё — есть ты!.. А я так что же — и не имею права на счастье?
Я подумал: «Хорошенькое счастье! От меня, как от последнего идиота, ушла жена; моя Валентина до встречи со мною потеряла на войне мужа и ребёнка! И сейчас — у меня никаких перспектив, беспросветная бедность!..» Вслух же я сказал:
