Искусство проклинать (СИ) - Аристова Наталья Петровна (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
— В воду надо падать, дурачок! — злобно-ласково проворковала Маринка совершенно трезвым голосом и обратила свой взгляд на Дана.
— Дан! Это Дан пришёл. Я всё ждала, ждала и он пришёл. Я не зря старалась! Я собирала-собирала-собирала волоски и ниточки. Я украла-украла-украла платочек. Я отнесла всё маме Асте… Я сама выбирала для Дана травки… И Дан пришёл! — затянула она плаксивым голосом маленькой девочки с сюсюканьем и картавя: Он пришёл со своей кровью. Дан, откуда у тебя кровь? Ты не сам её взял. Ты не осмелился взять её сам, противный мальчик! Дан, миленький, скажи Мариночке, где Тинка достала тебе кровь?
Последние слова она возвысила до визга, а потом снова залепетала по-детски: — Я всё найду Дану. Дан теперь мой-мой-мой. Я всё сделаю Дану. Я не стану его щекотать-тать-тать… Буду лю-ю-ю-ю-бить! Я дам Дану жи-и-и-и-вую кровь!
Я и не подозревала, что мне может быть так плохо… Сначала начали дёргаться губы, а потом лицо, и я ничего не могла с этим поделать. Меня бросало то в жар, то в холод. Я проваливалась в чёрную пустоту, а потом вырывалась из неё, чтобы вздохнуть. Дан обхватил меня твёрдой рукой за талию, поддерживая, а второй потянул Алексо. Маринка взвыла. Зелёный луч наткнулся на её лицо, и оно вспыхнуло, а потом почернело. Уже теряя сознание, я увидела, как она прыгает в реку прямо с ивы, с высоты двухэтажного дома.
Я очнулась оттого, что Дан гладил меня по щеке холодными пальцами, и сразу же взглянула на небо. Край облаков по горизонту над полями капельку порозовел.
— Дан, скорее! Рассвет…
Я попыталась бежать, но это было тяжело. Меня ещё шатало, ноги путались.
Пропади оно пропадом! Кому была нужна моя дурацкая романтическая блажь! Ну ещё хоть пятнадцать минут… десять. Господи, дура же я! Какая же я дура! До дома всего пять — десять минут… Можно скорее… Нас никто не увидит. Потому что так рано у нас никто не встаёт… Боже мой! Боже милостивый, праведный, спаси его… И такого тоже, полюби его! Он ничем не согрешил перед тобой. Это я, сумасшедшая, ненормальная и беспросветная… Никогда не отдам его, никогда, Господи! Он только… твой… Он и теперь не сделает ничего бесчеловечного. Он не может быть бесчеловечным. Только спаси, Господи! Спаси его…
Мы успели…
Ильяс правил старый кубачинский кувшин из потемневшего серебра с прогнутым, вдавленным внутрь боком и ещё недавно простреленным насквозь. Вещь была хороша даже в таком виде: изящная, тонкой художественной работы, с удивительно цельным законченным узором. Мы все вместе решали, как залатать отверстия, готовили припой и протравливали заплаты, а потом он взялся за чеканку.
Мы разошлись по местам, под приглушённый звук Домского органа, и занялись своими делами. Первым не выдержал Витька. Он оторвался от «морских цацек» и встал за спиной Ильяса, помедлив, подошёл и Лев Борисыч. Мы с Ашотом ещё переглядывались минут десять, а потом присоединились к ним.
Это была не работа, а песня. Громадные руки Ильяса нежно и чутко сжимали инструменты и держали, поворачивали вазу как новорожденного над колыбелью. Он работал быстро, чисто, точно, и мы, четверо, зачарованно следили, как созданное безвестным мастером сто лет назад чудо, возрождается вновь. Наступил обед и прошёл, а Ильяс всё работал, и мы не уходили, любуясь причудливым танцем ловких пальцев, залечивающих раны войны.
Ильяс слился с кувшином в одно целое, он любил этот кувшин, а кувшин отвечал ему любовью, и их частый звонкий разговор согревал сердце… Собственные руки после такого казались крюками, мы праздно пошатались по мастерской, и Лев Борисыч разогнал нас по домам.
Мы с Ашотом зашли в Пиццу. Обед давно прошёл и можно было выбрать любой столик у окна.
— Тина, тебе с грибами? Или фасоль с фаршем? — спросил он, хотя сегодня был мой музыкально-обеденный день.
— Лучше грибы. И горячий бутерброд с сыром.
— Возьму ещё оливки, да? Ты любишь…
Ашот, обрадованный моим разыгравшимся аппетитом, прихватил ещё сметану и кисть дорогого турецкого винограда.
— Спасибо… Сколько я должна заплатить?
— Я уже заплатил, Тина.
— Сегодня мой день, Ашот! Ты забыл?
— Не забыл. Но мы же, не в полном составе. Ну, Тина, не спорь, сделай милость. Дай шикануть.
— Ладно, шикуй, мот ты наш! Разрешаю — я делаю небрежно — повелительный Витькин жест рукой, чтобы порадовать его ещё больше.
— Здорово это было, Тина, правда? Как песня…
— Ты про Ильяса? Да, это было бесподобно. У меня даже руки заныли, как будто это я делаю. Но у меня так не получилось бы.
— И у меня тоже — ещё больше повеселев, соглашается Ашот.
— Что «тоже»? Тоже руки заныли или тоже не получилось бы?
— И то и другое. Ильяс — мастер своего дела. Он чеканщиком родился. Чеканка у него в крови.
— А у тебя — литьё. Лучше тебя никто не льёт. Или тот старый персидский браслет… Ты с ним гениально поработал. У меня было такое же ощущение полного единства между тобой и им, как сегодня. Как будто вы с ним — части одного целого.
— Мы и были части одного целого. Родной персидский мотив.
— Почему «персидский мотив» тебе родной? Ты ведь армянин.
— По отцу — я армянин, а мама у меня сирийка.
— Правда? Вот так новость! — мне немножко стыдно, что я этого не знала: А почему ты русый? В отца?
— В отца. Мама жгучая черноглазая брюнетка и очень смуглая. Такая вот, странная игра природы.
— Как же они поженились, христианин и мусульманка? Хотя, подобные браки раньше никого не смущали… Это теперь стало проблемой — вспомнив о своей милой бедной Галие, говорю я.
— Они не христиане и не мусульмане, Тина… Они… зороастрийцы.
— Вот это да! — я перестаю жевать, уставившись на него во все глаза: У меня сегодня — день чудес. И ты, Ашот? Ты — огнепоклонник?
Он порозовел под моим ошеломлённым взглядом: Ну, очень уж примерным огнепоклонником меня не назовёшь… Однако, я теперь старший мужчина в семье, это… обязывает.
— Ты совершаешь обряды, ритуалы и всё такое? Это с тобой как-то не вяжется, Ашот. Тайны стихий и огня… — уважительно-шутливо тяну я и он снова краснеет.
— А нет никаких тайн. Хозравати… Всё просто, ясно, и даже радостно. Солнце и свет — добро, мрак — зло. Будь добрым, терпеливым, люби ближних, не оскорбляй сердца ложью и ненавистью, а стихии — злом. Что, это очень отличается от христианства?
— Нет, почти не отличается — соглашаюсь я: Ну а стихии? Я про это знаю всего ничего…
— Огонь, вода, воздух и земля. Это священные стихии для зартошти. Но ведь они и для других религий святы. Так что, в этом тоже нет ничего необычного.
— И здесь ты прав. Мне просто странно, да и неловко, что я не знала… Ты об этом никогда не говорил.
— Просто к слову не приходилось. Да разве это так важно? Я же не стал другим в твоих глазах, когда ты знаешь, что я зороастриец?
— Конечно, не стал. Хотя, некоторые коррективы всё-таки есть. Если раньше я считала, что ты самый лучший человек в мире, то теперь знаю, что ещё и ты самый лучший зороастриец в мире — убеждённо заявляю я.
— Тина! — он снова залился бледным румянцем и смущённо улыбнулся. — Всё шутишь.
— Никогда не шутила на подобные темы. Или шутила в том смысле, что в каждой шутке есть лишь доля шутки. Заявляю тебе совершенно серьёзно и перестань краснеть: раз ты к этой вере принадлежишь, значит, она достойна уважения! Ашот, скажи мне, а в вашей вере есть ангелы?
— Пожалуйста, Тина, перестань.
Он, вернее всего, подумал, что я снова намекаю на то, что он ангел, а я, в этот раз, хотела спросить про дьяволов, узнать, какие они у зороастрийцев…
Нет, я не буду ничего говорить Ашоту. Лучше скажу, немного погодя, Доку, Ашоту не скажу… Ему — только в последнюю очередь, если не останется другого выхода.
Я потянулась ложкой в стакан со сметаной, и это обрадовало Ашота больше всех моих комплиментов…
Нет, девочка, ты не права в некоторых своих выводах! Мужчины — есть! Их мало, но они есть на белом свете. И этот — такой хрупкий и нежный, деликатный и стеснительный — тоже мужчина. Защитник, раз он счастлив подобной мелочью.
