Прямой эфир (СИ) - Стасина Евгения (читаем книги TXT) 📗
Настя надувает губы, изо всех сил дергая свой трофей и, кажется, вовсе не беспокоится о мнении окружающих — какое ей дело до недовольства Нины Алексеевны, если рядом отец, который никогда не ругает?
— То ли дело Катюша! Весь день как мышка, — глянув на заснувшую в стульчике для кормления воспитанницу, женщина смущенно опускает голову. — Жалко будить. Так сладко спит, что рука не поднимается беспокоить.
— Ничего страшного. Я сам отнесу ее в детскую, — успокаиваю, вставая и все так же удерживая в объятиях ребенка, и поворачиваю голову, проверяя, сколько времени осталось до эфира. Двадцать минут.
Я дико по ним соскучился. Тосковал по детскому смеху, визгам и даже по нелепым девичьим дракам за полюбившуюся игрушку. Хватают друг друга за кудряшки, возмущенно поглядывая из-под пушистых ресниц и что есть силы тянут, после непременно раздаваясь плачем.
Тот месяц, что они провели в Испании, лишь обострил мои инстинкты — каждый вечер, когда рабочий день подходит к концу, я тороплюсь домой, находя спасение от досаждающих мне мыслей в компании этих неповоротливых девчушек.
Стыдно ли мне за то, что я лишил Лизу возможности видеть, как они растут? Конечно. Но лишь до того момента, когда в памяти воскресает день, ставший последним в нашей с ней истории…
— Папа? — Катя сонно моргает, устроившись в моих руках, и отправляет в рот палец, неплохо обходясь без соски.
Кладу малышку в кроватку, заботливо прикрывая одеяльцем, и, побеседовав с няней, покидаю детскую, плотно прикрывая дверь, на которую жена налепила наклейки с различными животными. Немного странное зрелище, совсем не вписывающееся в интерьер дома, но всякий раз, когда я разглядываю изображение слона с нелепым желтым бантом на шеи, не могу справиться с наваливающимся на меня разочарованием — чтобы не говорила Лиза, когда-то мы были счастливы, а теперь мне остается лишь вспоминать о том времени, натыкаясь глазами на совместные снимки.
Я включаю телевизор спустя две минуты после начала шоу. Знаю, что могу перемотать, но желаю видеть ее здесь и сейчас, в режиме реального времени.
— Вообще, как возникла идея заняться раскруткой Татьяны Петровой? — не знаю, о чем они говорили ранее, но теперь жадно ловлю каждое слово, слетающее с женских губ, подведенных вишневой помадой. Не припомню, чтобы когда-то супруга пользовалась подобным оттенком.
— На тот момент я не работала. Занималась ремонтом дома, — собственноручно, но об этом она предпочитает смолчать. Согласилась лишь на двух помощниц, помогающих ей выкрашивать стены в оттенки, над которыми долго билась, наугад смешивая краски…
— Терракотовый, — мазнув по стене валиком, Лиза замирает, прикладывая указательный палец к щеке, и склоняет голову набок.
— Слишком… ярко, — выношу свой вердикт и старательно сдерживаю улыбку, заметив, каким возмущением загораются глаза жены.
Мы стоим посреди пустой комнаты, в будущем обещающей стать моим кабинетом, и разглядываем цвета, беспорядочно нанесенные на шпаклевку. Оливковый, голубой и тот самый бледно-красный, словно выгоревший на солнце, который явно пришелся по душе супруге.
— Подразумевается, что я должен сам выбрать, ведь так? Мне же потом здесь работать.
— Конечно, — соглашается, но я легко распознаю огонек на дне ее глаз — упертая, и нам предстоит не один день поспорить о дизайне помещения. — Но быть чутким мужем, который идет на уступки любимой женщине совсем не зазорно.
— А я именно такой. Что если выкрасить этим цветом спальню?
— Нет. Она у нас будет персиковой. Я уже и материалы заказала.
Вздыхает, откладывая инструменты на застеленный прозрачной пленкой стол, и садится на столешницу, забрасывая ногу на ногу.
Женись я на другой, давно бы жил в комфорте. Привлек бы к ремонту бригаду специалистов и не существовал бы в таких спартанских условиях, когда спишь в гостевой и бо́льшую часть времени проводишь на кухне, потому что гостиная еще не готова. Но в этом есть своя прелесть. Три комнаты, которые были закончены на прошлой неделе и уже заставлены мебелью, выглядят именно так, как представляла их Лиза. Частичка ее присутствует даже в мелочах.
Подхожу ближе, приподнимая перепачканный подбородок женщины и целую уголок поджатых губ, уже устраивая свободную руку на ее бедре.
— Может, займешься чем-то другим? Тебе вовсе не обязательно делать это самой. Наймем профессионалов, раздашь задания и будешь следить за процессом, потягивая лимонад, — теперь утыкаюсь носом в ее шею, вдыхая аромат сладких духов, и расслабляюсь, когда женские ладошки ложатся на мои плечи.
Скользят по спине, обтянутой футболкой, и спускаются ниже, пряча пальцы в задних карманах моих джинсов.
— Нет уж. Пока во мне есть запал, буду трудиться сама.
За эти три месяца я слышал это раз двадцать. И, если быть честным, наверняка бы удивился, сдайся она и согласись бросить свое начинание на половине пути.
— Ты невыносима.
— Разве? — льнет ко мне, раздвигая ноги, чтобы я мог подойти ближе, и отдается моим ласкам, в запале опрокидывая на пол ванночку с валиком.
— У меня к тебе дело, — чуть позже, когда мы вместе сматываем перепачканную пленку, укрывающую паркет, Лиза смущенно краснеет, удивляя меня не на шутку. — Это касается Тани…
— Тани? — задумываюсь и киваю, когда голос Лизы кидает мне соломинку.
— Она была свидетельницей на нашей свадьбе! Не слишком-то ты внимателен!
— Точно. Четвертый размер и неприличный разрез до середины бедра, — киваю с серьезным видом и чудом уворачиваюсь от летящей в меня тряпки.
— Ах, вот как? Единственное, что ты о ней заполнил, это размер груди? — Лиза старается не рассмеяться, плохо вживаясь в роль ревнивой подружки.
— Я мужчина. И не замечать таких вещей не могу. Тем более, когда их выставляют напоказ. Мой финансовый директор весь вечер следил за твоей подружкой, в надежде, что хоть что-нибудь вывалится из лифа.
Отбегаю к дверям, когда жена грозно надвигается на меня, вооружившись деревянной палкой, которой перемешивает водоэмульсионку, и поднимаю руки вверх, чтобы усыпив ее бдительность, выхватить из ее пальцев угрожающий мне предмет.
— Я шучу. Вовсе я не смотрел на ее декольте. Если б не Славка, вообще бы не заметил.
— А ему, значит, понравилось?
— Наверное. Когда они танцевали, он глаз с них не сводил. Так, о чем речь? — отпускаю успокоившуюся жену, делая вид, что не заметил, как она облегченно выдохнула, и достаю сигарету, до сих пор не одержав победы в своей борьбе с этой вредной привычкой. Пять-шесть штук в день я все-таки уничтожаю.
— Ты ведь помнишь, что она поет?
— Смутно. Но если ты хочешь, чтобы я подтянул ее в вокале, ты обратилась не по адресу.
— С вокалом у нее все хорошо, — заступается, на секунду напоминая мне обезумившую фанатку, на глазах у которой кто-то поставил под сомнение способности ее кумира: нижняя губа недовольно поджата, подбородок вздернут, руки уперты в бока. — А вот продюсер бы ей не помешал…
Бросает, хитро взглянув на мое удивленное лицо, и небрежно отводит назад растрепанные волосы, ожидая моего ответа.
Что-то я не припомню, чтобы из-под моего крыла вылетала парочка успешных музыкантов…
— Лиз…
— Я знаю, что ты сейчас скажешь: «Я ничем подобным не занимался и помог бы ей, решись она организовать производство колбасных изделий», — передразнивает беззлобно, делая шаг ко мне, и махает ладошкой в воздухе, пытаясь развеять дым, кружащий вокруг меня. — Но твоя мама… У нее полно связей. Думаю, она бы могла свести Таньку с нужными людьми. Тем более что у Петровой много рабочего материала. Показали бы демозаписи кому нужно, и, возможно, смогли бы заинтересовать…
— Ты всерьез думаешь, что Эвелина согласится? — удивляюсь, ведь для жены давно не секрет, какие напряженные отношение связывают меня с матерью.
С того дня, как мы съехали с ее дома, я не перекинулся с ней и парой фраз. Разве что только на свадьбе, и то лишь потому, что мы оба прекрасно знаем, как важно поддерживать в обществе иллюзию счастливого семейства.
