Ягоды бабьего лета - Толмачева Людмила Степановна (читать книги без регистрации .txt) 📗
— Ну как дела? — спросила Люба.
— Беседуем, — ответила Татьяна Федоровна.
— Я помешала?
— Нет, что вы. Присаживайтесь, Любовь Антоновна. Сегодня у нас был новый материал, — начала Татьяна Федоровна и замялась. — В общем, Ане надо догонять ребят. Она мне сказала, что в Сергино учительница по математике часто болела…
— Да, я знаю, — огорчилась Люба. — Аня, а как вообще, школа тебе нравится?
— Нравится, — неуверенно ответила девочка и покраснела.
— Прошло всего три урока, — резонно заметила Татьяна Федоровна. — Я думаю, все станет на свои места. Привыкнет к классу и по предметам догонит. Ведь так?
Аня вновь смутилась и кивнула головой.
— А с кем ты сидишь? — не унималась Люба.
— С Мариной, — едва слышно пролепетала Аня.
— Я с Мариной Прониной ее посадила. Она в этом году без пары осталась. Они с подружкой поссорились…
— С Ирой Рушко?
— Да. Что-то они там не поделили.
Нельзя сказать, что Любе понравилась Анина соседка по парте. Но выбирать не приходилось.
— Ну, мы пойдем в столовую, Татьяна Федоровна?
— Да, да, идите, а я в учительскую загляну.
Люба с Аней вошли в просторную школьную столовую. Слева у окна Люба заметила девочек из Аниного класса. Марина сидела рядом с Яной Крольчевской, признанной красавицей среди семиклассниц. Увидев Аню, Марина что-то шепнула на ухо Яне, и девочки прыснули от смеха. Любу будто током ударило. «Ну, Татьяна Федоровна, спасибо, удружила! — мысленно негодовала Люба. — Сейчас же скажу, чтобы пересадила Аню». Они сели за отдельный столик, хотя еще пять минут назад Люба демократично хотела усадить девочку рядом с одноклассниками.
Следующий урок в седьмом «В» проводила Люба. С бьющимся у самого горла сердцем она вошла в класс.
— Здравствуйте. Садитесь. Кто сегодня дежурный? — автоматически произносила она привычные фразы, а глаза отмечали напряженную Анину позу, презрительные взгляды Марины, издевку на толстой физиономии Додикова, сидящего наискосок от Ани и чуть ли не пальцем показывающего на нее своему закадычному дружку и такому же шалопаю Грозных.
Внутри у Любы закипело так, что попадись ей сейчас под руку тот же Додиков, она бы огрела его указкой пониже спины без всяких раздумий. Но вслух почти спокойно произнесла:
— Запишите тему урока.
Надо сказать, что дисциплину держать она умела. Ученики побаивались не ее самое, а тех щекотливых моментов, когда ее гнев, чаще всего справедливый, выплескивался наружу не в виде громких криков и угроз, как бывает у многих учителей, а в форме сдержанной острой сатиры, попадающей в самую точку, и оттого больно задевающей.
В середине урока Люба закончила объяснение нового материала и объявила самостоятельную работу.
— Откройте тетради для самостоятельных работ. Поживее, Додиков! Не отнимай у класса драгоценное время. Записываем тему: «Какую подлость я бы не простил однокласснику?» Все записали? Итак, задание: во-первых, дать полный ответ на поставленный вопрос, используя причастия и деепричастные обороты; во-вторых, просклонять слово «благородство». Всем понятно задание? Оценка пойдет в журнал. Приступайте!
Люба подошла к доске и повторила задание в письменном виде. Ученики притихли в раздумьях. Люба всегда с интересом наблюдала за детьми во время самостоятельной работы. В эти минуты проявлялись истинные черты их характеров, так как улетучивалось все наносное, показное, ненастоящее. Она отошла к окну и посмотрела на Аню. Девочка явно волновалась, кусая кончик шариковой ручки и закатывая к потолку глаза. «Все хорошо. Ты справишься. Успокойся», — мысленно проговаривала Люба. Сейчас она была готова поверить даже в передачу мыслей на расстоянии, лишь бы у Ани все получилось. И вдруг она заметила, что девочка успокоилась. На ее лице мелькнуло счастливое озарение. Она склонилась над тетрадью и начала старательно записывать свои мысли.
Люба пошла между рядами, изредка заглядывая в тетради учеников. Возле Додикова она остановилась:
— Ребята, предупреждаю, если кто-то еще просклонял, как Додиков: «Что делать? — Благородство и Что делаю? — Благородство», я поставлю «кол».
Класс взорвался смехом. Смеялась и Аня. «Какая у нее красивая улыбка!» — порадовалась за нее Люба.
В субботу, сразу после занятий Люба повезла Аню в центр города. Они гуляли по Красной площади, Александровскому саду, Тверской.
Трепет и радостное волнение, с каким Аня разглядывала знакомые ей лишь по фотографиям здания, площади и памятники, вызвали в Любе забытые, лежащие где-то в глубинах памяти впечатления от первой своей поездки на Красную площадь. Ей было семь лет, она только что пошла в первый класс, и отец решил отметить это событие прогулкой по историческим местам. Она и раньше бывала с родителями в центре, но те поездки не запомнились — слишком мала и бестолкова она еще была. А теперь она как бы заново переживала вместе с Аней свой детский восторг от встречи с прекрасным. Удивительно, но, глядя на Москву Аниными глазами, она замечала многое, мимо чего раньше проходила равнодушно, слепо и суетно, и делала неожиданные открытия, наполнявшие душу светом и гордостью за свой народ и его культуру.
На следующий день Люба предложила побывать в Третьяковке. Она удивилась, когда девочка искренне обрадовалась этому предложению, захлопав в ладоши и подпрыгнув на месте.
— А кто тебе знаком из русских художников? — спросила Люба.
— Многие, — просто ответила Аня.
— Ну, например, — не отставала Люба.
— Например, Иван Шишкин. Алексей Саврасов, Михаил Нестеров, Василий Суриков, Михаил Врубель, Василий Поленов…
Любу поразило не только то, что девочка знает художников по именам, но и то, как естественно, как будто о своих близких, она говорит об этих давно ушедших и ставших историей людях. К тому же сердце дрогнуло от прозвучавшей, словно музыка, фамилии — Поленов.
— Откуда у тебя такие знания?
— У нас был учитель рисования, Петр Владимирович Селянин. Он уже старенький, не работает. А в пятом классе он вел у нас ИЗО и кружок рисования. Петр Владимирович нам рассказывал про передвижников, про других художников. А еще он показывал большие плакаты с репродукциями картин. Особенно мне нравились «Сватовство майора» Федотова и эта… как ее… «Кто без греха?» Поленова.
— А чем тебя привлекает картина Поленова? Она ведь еще по-другому называется, ты знаешь?
— Да. «Христос и грешница». Но «Кто без греха?» мне больше нравится. Там такой красивый Христос! У него доброе лицо, особенно глаза, с длинными-длинными ресницами. Он пожалел грешницу и спас ее. А то бы ее забили камнями.
— А у Федотова что тебе нравится?
— Как получилось платье у молодой купчихи. Прямо как настоящее — воздушное, прозрачное. А еще у Ивана Крамского, у «Неизвестной», бархатная шубка и перо на шляпке, тоже как настоящие.
— Это называют «передача материальности». А «Сватовство майора» и «Неизвестную» ты скоро увидишь «вживую».
— В Третьяковке? Классно! Я вспомнила! Нам же Петр Владимирович говорил, что она в Третьяковской галерее.
Люба не узнавала Аню. Вернее сказать, она узнавала ее все больше и больше. И все больше поражалась богатству и чистоте души этого маленького и хрупкого создания. Никакая грязь к ней не пристала, хотя навидалась всякого. Люба старалась больше не задавать ей никаких вопросов о детском доме. А девочка если и вспоминала о нем, то только хорошее.
Утром они вышли из подъезда и Люба остановилась как вкопанная — на лавочке у дома сидел Игорь. Он повернул к ним голову, мельком взглянул на Любу и с интересом уставился на Аню, которая, ни о чем не подозревая, прошла мимо.
— Аня! Постой! Подойди сюда, — позвала Люба.
Игорь встал и, переминаясь с ноги на ногу, пряча за спиной правую руку, чуть исподлобья смотрел на Любу.
— Так неожиданно с твоей стороны, — сказала Люба.
— Здравствуй, то есть здравствуйте!
В правой руке оказался букет роз. Он неловко подал его Любе.
