Ревнивая печаль - Берсенева Анна (книги .TXT) 📗
– Почему же невозможно? – спокойно возразил Гладышев. – Это как раз не может быть иначе. В нем вот именно все должно умещаться.
Робость по отношению к Сергею Павловичу не прошла, но странным образом вместе с этой робостью Лера почувствовала доверие к нему. Пожалуй, он был единственным человеком, который мог ей ответить…
– Этого в двух словах не объяснишь, – продолжал он. – Но я понимаю, о чем ты спрашиваешь. Почему он не сгибается перед жизнью, ведь правда?
– Да, – кивнула Лера. – И как это его на все хватает: на меня, на Аленку, вообще – на такие вещи, которых он, кажется, и замечать-то не должен…
Гладышев улыбнулся.
– Я не могу объяснить, – повторил он. – Но Митя не может быть другим, иначе оркестр играть не будет. Он должен выйти к музыкантам и так с ними поздороваться – просто поздороваться! – чтобы они не могли не играть… И это должно происходить каждый день. И обмануть, сделать вид, притвориться сильным – невозможно.
Они остановились на светофоре на выезде с Ленинградского шоссе. Лера молчала, положив руки на руль, и Сергей Павлович тоже молчал.
«А я? – хотелось ей спросить. – Ведь я ничего не понимаю в том, что он делает, и чем дольше я с ним живу, тем яснее это становится… Как та девочка Вика с ее бизнесменом Колей! Любовь необъяснима… Но на сколько хватает необъяснимой любви?»
Может быть, Лера была к себе не совсем справедлива: она обладала и чуткостью, и интуицией, достаточными, чтобы Митина жизнь не была для нее тайной за семью печатями. Но музыка… Музыки она не слышала, это Лера знала – только Митю. А Тамара слышала и музыку, и Митю. Лера забыть не могла ее лицо в те минуты, когда она стояла рядом с мраморной беглянкой…
Проводив Сергея Павловича, Лера ехала в Ливнево медленно, даже радуясь дневным пробкам на Волоколамке. Можно было спокойно думать, медленно двигаясь в общем потоке, – но мысли в голову лезли глупые.
Лера вспомнила свой давний разговор с однокурсницей Иришкой Руденко. Встретились они случайно и так обрадовались друг другу, как будто были закадычными подругами, хотя на самом деле просто приятельствовали во время учебы на истфаке.
Узнав, «кем работает» Лерин второй муж, Иришка ахнула:
– Ой, Лер, ну ты даешь! Тебе что, одного ребенка в семье мало, второго себе нашла? Музыкант! Да они же все где-то там витают, земли не видят! Как ты с ним будешь жить?
– Посмотрим, – улыбнулась Лера: что можно было объяснить Иришке, да еще вот так, на полчасика присев в летнем кафе на Сретенке! – Что-то я пока не замечаю, чтобы он земли не видел.
– Ну, не знаю, – недоверчиво произнесла Иришка. – Разве что пока… А о чем он с тобой вообще-то разговаривает? – вдруг спросила она с интересом. – О своих диезах-бемолях? Нет, я понимаю, ты женщина яркая, с тобой и без разговоров есть чем заняться. А все-таки, в промежутках?
Лера так удивилась этому вопросу, что не нашлась с ответом. Но Иришка уже болтала дальше:
– Нет, Лерик, я, знаешь, из своих трех браков не только воспаление придатков вынесла, но и разумные убеждения. Наш брат-интеллектуал зарабатывает десять рублей, а возни с ним на сто долларов. За бизнесмена выходить – тоже себе дороже: он на работе с утра до ночи, а домой придет – и ноги об тебя вытирает из-за стресса. Это мы уже проходили. Замуж надо выходить за автослесаря, вот что я тебе скажу! Конечно, мой Петюня звезд с неба не хватает, зато ценит, что у него жена образованная, интеллигентная, сам тянется. И заработает всегда сколько захочет, и домой придет – голова свободна, силы есть женой полюбоваться. А уж за музыканта какого-нибудь или там художника – нет, ни за какие благополучия! Тем более, они же влюбчивые все, у них что ни месяц, то новый роман, им же это для творческого импульса необходимо, – авторитетно заявила она.
– Ты-то откуда знаешь? – улыбнулась Лера; впрочем, улыбка у нее получилась натянутая.
– Да всяких видели… – неопределенно махнула рукой Иришка. – Да ну, черт с ними со всеми, с мужиками! – тут же воскликнула она. – Есть о чем говорить, Лер, мы же с тобой сто лет не виделись! Ты по-прежнему у Натки шьешь?
Разговор перешел на знакомые и довольно приятные темы, настроение у Леры не испортилось, но легкий осадок остался.
И вот теперь он всплыл в ее душе, и она почувствовала, как захлестывают ее мутные волны.
«Ну нельзя же так! – убеждала себя Лера. – Мало ли что скажет Ирка, да она всегда была недалекая, и разве я когда-нибудь обращала внимание на то, что говорят подружки? Ведь это Митя, при чем же здесь все эти глупости…»
Но успокоиться она так и не смогла, и до Ливнева доехала в состоянии смятения и уже ставшей привычной тревоги.
Глава 2
После открытия сезона жизнь Ливневской Оперы стала еще более напряженной, чем прежде. Все здесь было жестко подчинено той размеренности, о которой говорил как-то Митя.
И все происходило за той чертой, за которую Лере не было доступа… То есть не то чтобы кто-то не пускал ее туда, но она сама терялась в этой музыкальной стихии и понимала, что ей в этом делать нечего.
Впрочем, дел у нее было достаточно и без того, чтобы сидеть в зале и пытаться понять, чего добивается хормейстер или почему Митя вдруг останавливает оркестр прямо посреди красивейшей музыкальной фразы.
Одни переговоры о гаражах чего стоили! Лера ходила в «Мосинвестстрой», как на работу, при виде круглого лица гендиректора ей уже хотелось хлопнуть дверью и выскочить из его кабинета. Но надо было договориться – и она договорилась.
И теперь строительство гаражей должно было закончиться к зиме. Гендиректор был уверен, что остался в большом выигрыше, без лишнего скандала получив драгоценную землю, – так же как Лера была уверена в своем выигрыше, потому что такие необходимые гаражи не стоили театру ни копейки.
Только закончилась эпопея с гаражами, как уже оказалось, что театр должен заплатить какую-то немыслимую таможенную пошлину за купленные в Европе инструменты для оркестра. Этого Лера уж и вовсе не могла взять в толк: неужели хотя бы от подобных поборов нельзя их избавить?
Но задавать риторические вопросы можно было долго и безответно, а инструменты нужны были немедленно – и вместо «Мосинвестстроя» Лера стала ездить в таможенный комитет, оставив на время все остальные дела.
– Старенькая я становлюсь, Митя, – сказала она как-то вечером.
Митя только что вернулся из театра – приехал гораздо позже Леры, потому что была еще вечерняя репетиция. Он давно уже ездил сам на отремонтированном «Саабе», по-прежнему уверяя, что только за рулем по-настоящему отдыхает.
– Старенькая? – улыбнулся он. – Как же ты это заметила, а, старушка?
– Уставать стала от людей, – объяснила Лера, вытягиваясь на диване. – Целый день мелькают какие-то лица, от которых мне нужно одно: как можно скорее перестать их видеть. На таможне, еще где-нибудь…
– И в театре? – спросил он.
– Нет, – покачала головой Лера. – В театре – совсем по-другому. Но знаешь, Мить, иногда мне кажется, что я как будто в дверь какую-то стучусь – и не могу войти…
Она сказала не слишком понятно, но Митя не переспросил, что она имеет в виду – то ли понял сразу, то ли просто не обратил внимания. Последнее время он казался настолько погруженным в свои дела – словно стенкой был отделен от внешнего мира.
Лера и прежде знала, как он бывает сосредоточен во время работы. Но то, что происходило с ним сейчас, было для нее все-таки внове. Она видела, что Митя не замечает никого и ничего, и ее, Леру, так же мало, как прохожих на улице.
Это чувствовала даже Аленка, к которой он всегда был внимателен, и старалась не приставать к нему, чуть не на цыпочках ходила в те редкие часы, когда он появлялся дома.
Наверное, это было нормально, так оно и должно было быть у Мити, и так оно скорее всего было и раньше. Но раньше они встречались раз в месяц во дворе, выныривая на несколько мгновений каждый из своей жизни, – и мало ли что там происходило с каждым, когда они расставались!
