В двух шагах от рая - Рощина Наталия (электронная книга .TXT) 📗
— Спасибо. Я просто хочу сохранить приятные воспоминания о сегодняшней встрече, — уже без тени улыбки ответила Маша.
— Ну и пошла ты, писака несчастная! — приблизив к ней свое лицо, медленно проговорил Рогозин. Она отшатнулась, скривившись от крепкого запаха водки, ударившего ей в нос. А Дмитрий, видя, как ей это неприятно, снова придвинулся и прошептал уже в самое ухо, обдавая его горячим дыханием: — Храни свое подставляло для более лучших времен, не больно-то и хотелось.
Пожарская поджала губы и, состроив презрительную гримасу, наотмашь ударила Рогозина по щеке. Тот пошатнулся, оперся о стойку бара и криво усмехнулся.
— Чао, Штирлиц, — уже достаточно громко сказал он. — Я понимаю, в критические дни трудно самой получить наслаждение, а альтруизмом дама, кажется, не страдает. Иди, иди. До встречи в эфире.
Маша бросила быстрый взгляд на недоумевающего бармена. Рогозин не принадлежал к числу посетителей, приход которых сулит скандал, неприятности. Сегодня происходило что-то из ряда вон выходящее. Пожарская поняла по выражению его лица, что он слышал по крайней мете последнюю реплику Рогозина. Ей захотелось врезать этому пьяному хаму еще разок, но умоляющий взгляд бармена удержал ее.
— Вот из-за таких ублюдков количество нормальных посетителей вашего бара может резко сократиться, — четко и громко произнесла Пожарская, обращаясь к нему. От возмущения она задыхалась. — Цирюльник хренов!
Повернувшись, она быстро прошла через небольшое помещение, где сидело еще несколько парочек, увлеченных собственными проблемами. Кажется, даже до Рогозина не сразу дошло, что говорилось конкретно о нем. Он поднял брови и медленно повернул голову в сторону входных дверей: Пожарская как раз закрывала их за собой. В этот момент бокал Дмитрия со звоном разбился о них, но Маша уже не оборачивалась.
На улице ей стало легче дышать. Но, сделав всего несколько вдохов, она почувствовала непреодолимое желание закурить. Дрожащими руками достала сигарету, зажигалку. Первая затяжка показалась болеутоляющей, спасительной. Уняв внутреннюю дрожь, Пожарская медленно пошла по улице. Ей было не по себе от того, что с ней так поступили. Она словно и забыла о том, что сама провоцировала Рогозина на ухаживание, хотела его внимания. Вот и доказала себе, любимой, что от нее всем мужикам нужно только одно, только одно. И чем меньше она будет витать в облаках по поводу любви и прочей чепухи, тем лучше для нее. Ей больше не нужны любовные осложнения. Хватит истории со Щеголевым. Наверняка ей еще перемоют косточки, да и ему достанется. Доброжелателей хватает — тому, кто на виду, всегда сложнее решать обычные человеческие проблемы. Всегда найдется кто-то, желающий приукрасить, добавить клубнички и тогда — держись! Маша зареклась от опрометчивых поступков. Больше никаких абортов, никаких знакомств, а всех этих существ в брюках она не допустит к своему телу еще очень долго, а в душу — никогда.
Одно из таких существ по фамилии Рогозин медленно поднял глаза на ошарашенного бармена. Вероятно, выражение его лица немного привело Дмитрия в чувство. Он почувствовал, что-то вроде досады — из всех его выходок эта была самой наглой, к тому же она произошла при свидетелях. Это обстоятельство вызывало у Рогозина недовольство. Он не думал о том, что вел себя по-свински, он просто пытался собрать разбредавшиеся в пьяной голове мысли, чтобы хоть что-то сообразить.
— Сколько с меня? — едва ворочая языком, спросил он и, не давая бармену возможности ответить, выложил на стойку несколько крупных купюр. — Этого достаточно?
— Очень много, Дмитрий Ильич, — бармен принялся отсчитывать сдачу, но Рогозин остановил его.
— Не надо сдачи, но ты ничего не видел и не слышал. Идет?
— Хорошо, Дмитрий Ильич, — поспешил согласиться бармен. — Я могу вызвать вам такси.
— Валяй, — улыбнулся Рогозин и, шумно потянув носом пропитанный запахом табака воздух, поморщился. — Вызывай, а то я скоро превращусь в пепельницу.
Такси домчало его до дома, а потом он очень долго пытался открыть входную дверь. Пока ему это удалось, он выдал весь набор матерных слов, которые только знал. Войдя в квартиру, Рогозин сорвал с себя пальто, швырнул его в сторону, обувь тоже полетела куда-то в глубь коридора. Разрушение продолжалось, а Дмитрий никак не мог остановиться. Он вошел в гостиную, понимая, что, если сейчас сядет в стоящее перед ним мягкое, глубокое кресло, никакая сила не поднимет его, а он так и не сделал того, что намеревался. Он успел напиться, нахамить журналистке, ошарашить бармена, отношение которого к нему наверняка теперь будет более осмотрительным. Дмитрий понял, что он натворил немало за эти полтора часа, а главного так и не сделал: он не позвонил Юлии. Более того, он привел себя в такое состояние, что физически не мог ничего членораздельно говорить. Непослушный язык и тупое, вяло подчиняющееся командам тело раздражали Рогозина.
Он разделся, беспорядочно разбросав одежду по дивану, креслам, кое-что соскользнуло на пол, добрался до ванной комнаты, временами опираясь о стены, открыл кран холодной воды и стал под душ. Сначала ему захотелось тут же закрыть воду и наскоро обтереться мягким махровым полотенцем. Но Рогозин сцепил зубы и продолжал стоять под потоками освежающей, отрезвляющей воды. Настал даже момент просветления, после которого Дмитрию вообще стало тошно. Он запретил себе думать о том, как вел себя последние пару часов. Он не хотел давать этому оценку. Потому что ему и без того было не по себе — такого с ним еще не бывало! Причины Рогозин тоже не собирался искать, потому что знал — единственное, что его гложет, что не дает ему покоя — ответ Юлии. Он ждал его и боялся, что она вообще забыла о том дне, когда он признался ей в любви. Он страдает, мучается, со страху напился, как свинья, а она, быть может, вспоминает о нем только когда подходит к зеркалу и видит свою новую стрижку.
Уже стуча зубами, Дмитрий упорно стоял под холодными струями душа. Он вдруг решил заболеть. Да, именно простудиться. Завтра он позвонит в салон и охрипшим голосом скажет, что не выйдет на работу.
Попросит Лену извиниться перед клиентами, пообещав, что за пару дней обязательно встанет на ноги. Эта идея понравилась Рогозину, потому что впервые за много лет ему не хотелось выходить на работу. Сейчас он физически не мог запросто общаться с людьми, улавливать их настроение. Он не хотел никого видеть и слышать. Только ее, а она не позвонит сама. Он же снова откладывал это до завтрашнего дня. Сегодня он не в форме. Создавалось впечатление, что он сознательно довел себя до такого состояния, чтобы отложить звонок.
Быстро вытершись полотенцем, Рогозин надел махровый халат и направился в спальню. Его шаг был более четким, чем несколько минут назад. Голова все еще находилась под воздействием алкоголя, которого сегодня было слишком много. Когда он вошел в комнату, первое, что бросилось ему в глаза, была огромная фотография, висевшая над его кроватью. Красивая черно-белая фотография. Два лица, прижавшиеся друг к другу, улыбаются и светятся от счастья и любви — он и мама. Дмитрий улыбнулся. Он смотрел на дорогое сердцу фото, а оно стало терять очертания, вдруг стало размытым. И только мамины глаза по-прежнему были видны четко и смотрели на него все с той же любовью и нежностью. Рогозин отвел взгляд, поборол спазм в горле. Он провел ладонью по шее, словно пытаясь так освободиться от удушья. А когда снова взглянул на фотографию, с нее на него, смеясь, смотрели глаза Юлии. Это она словно перевоплотилась в самое дорогое для него существо. Рогозин вздрогнул, закрыл глаза, тряхнул головой. Осторожно снова открыл — все было по-прежнему: он и мама. Дмитрий запрокинул голову, едва слышно застонал, упал навзничь на широкую кровать и долго не мог уснуть, не находя себе места.
Юлия открывала входную дверь, когда зазвонил телефон. Она быстро сняла обувь и вбежала в гостиную. Подняв трубку, услышала длинный гудок — на том конце провода не дождались. Щеголева не стала обременять себя догадками, решив, что перезвонят, если нужно. Она вернулась в коридор за сумкой, которую второпях оставила на полу. На кухне выгрузила из нее продукты и включила чайник. Это был последний день перед выходом на работу. Предполагая, что работы скопилось много, Юлия сделала покупки на неделю. Потом не будет времени на беготню по рынку, магазинам. К тому же Наташа нуждалась в ее помощи, а на это тоже требовалось и время и силы. Уже было такое, когда она возвращалась домой со сдобной булкой, купленной в ближайшем хлебном киоске. Это повторялось не один раз. Не самую полезную для организма еду Юлия употребляла исключительно из-за цейтнота. Теперь она решила, что пришла пора заботиться о себе. Заботиться хотя бы для того, чтобы не свалиться с ног, чтобы быть полезной дочери и внуку. К тому же Надежда ежедневно ненавязчиво проводила психологическую обработку, что возымело действие. Щеголева знала, что подруга при желании сможет уговорить ее на что угодно. Она даже шутила по этому поводу:
