По закону столичных джунглей - Монакова Юлия (книги онлайн полные версии TXT) 📗
«На самом деле ничего между нами не было. Ничего не было. Ничего не было…» — стучало у Люськи в висках, как приговор. Ей даже уже не были интересны подробности — потряс сам факт.
— Дима торопился в студию, сказал, что оставит мне ключи от квартиры, а я потом должна буду отдать их охраннику. Ну, в смысле, когда искупаюсь… Короче, пока он сам был в ванной, я решила вломиться к нему… без одежды, — Леля смущенно хихикнула. — Какой парень устоит перед обнаженной красивой девушкой? Тем более, перед той, с которой у него когда-то был страстный роман?
Люська продолжала молча смотреть на нее, без всякого выражения, и ждала, что она скажет дальше. Ждала своего окончательного уничтожения.
— В общем, я только разделась… И тут появилась ты. Я так разозлилась, что… решила немножко поблефовать. Терять-то мне все равно было уже нечего, я слишком далеко зашла. Предлагала поговорить всем вместе, чтобы Дима сделал окончательный выбор… Ну, что-то в этом роде, уже не помню, — она засмеялась.
Люська не могла поверить своим ушам. Ей казалось, что ее сердце медленно рвут на кусочки раскаленными щипцами. А Леля СМЕЯЛАСЬ!
— Ты еще сыграла мне на руку, когда не захотела разборок и просто смылась, — Леля подмигнула ей, как заговорщице. Это было возмутительно настолько, что Люське захотелось ее убить.
— В общем, — Леля махнула рукой, — ничего из моей затеи не вышло, Дима меня к себе в ванную даже не пустил, заперся. Может, подозревал, что у меня на уме… Я обиделась и ушла домой, даже не стала у него душ принимать. Вот, теперь покаялась — и камень с души упал! — она снова легко и беззаботно рассмеялась, словно колокольчик зазвенел, но вдруг осеклась, заметив помертвевшее Люськино лицо.
— А что ты на меня так странно смотришь? — спросила она, будто ждала, что после всех ее откровений Люська бросится ей на шею, орошая светлыми слезами всепрощения.
— Ты мне сломала жизнь, — тихо и внятно произнесла Люська. Леля выкатила на нее глаза.
— В каком смысле? Я же извинилась…
— Ты мне сломала жизнь, — повторила Люська и, не сказав больше ни слова, развернулась и вышла из туалета, забыв, зачем сюда приходила. Леля еще успела обиженно крикнуть ей в спину: «А я-то тут при чем?.. Вы с Димой расстались не из-за меня, я же не виновата, что ребенок не выжил!..» Но Люська больше не слышала ничего и не воспринимала. Она шла на автопилоте и уговаривала себя только об одном — сдержаться и не устроить истерику прямо здесь, в аэропорту. Она доберется с Алесей до дома, а там… там можно будет выдернуть из груди этот стальной штырь, который сейчас мешал ей вдохнуть полной грудью и отдаться эмоциям.
«Домой… домой… домой…» — повторяла Люська, как мантру. Там ей станет легче. Там не нужно будет держать лицо.
…Всю ночь она проплакала. Прерывалась лишь на то, чтобы покормить проснувшуюся Алесю, а затем снова укладывала ее в кровать и уходила реветь в другую комнату, чтобы не тревожить дочку. Слезам не было видно конца, Люська даже перестала их вытирать, они все лились и лились рекой, да что там рекой — Ниагарским водопадом, как минимум!.. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой. Да, у нее ребенок, и, по сути, отныне она никогда не будет одна. Но это было одиночество иного толка. Она окончательно осознала, что уже ничего нельзя вернуть. Напрасно она обвинила в своих проблемах дурищу Лелю — та действительно не виновата в том, что Люська своими руками сломала себе жизнь. «Не верь глазам своим» — вот о чем надо было помнить, нужно было поговорить с Димой, и все надуманные проблемы рассыпались бы в прах за секунду. А она поспешила — и все бесповоротно испортила. Леля, конечно, отъявленная стерва, ну а Люська в таком случае — просто безмозглая овца. Обрубила все концы, а теперь страдает… И не вернуться к Диме уже. Стыдно, больно, невозможно. Но винить в этом некого кроме себя самой.
За окном стал заниматься тусклый октябрьский рассвет. Люська поняла, что ночь закончилась. Она не спала ни минуты, а впереди — длинный утомительный день, один на один с грудным младенцем, и в этой квартире больше нет никого, кто мог бы ей помочь…
Внезапно она разозлилась на себя и резко встряхнула растрепавшимися волосами.
— Прекрати! — сказала она вслух. — Хватит. От того, что ты ноешь и жалеешь себя, толку все равно не будет. Прими как данность то, что имеешь. Все близкие, слава Богу, живы и здоровы. У тебя дочь. А теперь у тебя появилось еще и ДЕЛО…
Под «делом» она имела в виду подписание договора с издательством «Ант». Люська не собиралась останавливаться на достигнутом. У нее выйдет две книги, но ей нужно писать еще и еще. У нее есть к этому и способности, и, главное — желание. Нужно быть полной дурой, чтобы прохлопать ушами возможность состояться, сделать себе имя на литературном поприще. К слову, об имени — Люська твердо решила, что будет издаваться под псевдонимом. Сотрудники издательства не возражали — все равно это писательский дебют, настоящее ее имя было никому не известно. Поколебавшись, Люська выбрала себе творческий псевдоним — Глаша Маланина. Это была своеобразная дань памяти Юрия Васильевича Азимова, о котором она до сих пор вспоминала с теплотой и тоской на сердце. Ведь именно как Глаша Маланина она опубликовала последнее прижизненное интервью великого продюсера. В издательстве решили, что это имя звучит гораздо более громко и стильно, чем незатейливое «Людмила Малахова», и контракт был подписан.
Маленькая Алеся сонно закопошилась на большой кровати и начала нетерпеливо покряхтывать, давая понять, что проголодалась. Люська услышала знакомый призыв и заспешила в спальню. При виде дочки ее захлестнула привычная волна нежности.
— Малышка моя… — прошептала она, укладываясь рядом с девочкой, чтобы покормить. — Обещаю тебе… Обещаю — я выживу. Ради тебя и для тебя. Мы с тобой прекрасно заживем вдвоем, честное слово. У нас все будет просто замечательно!
Алеся деятельно заработала щечками, всасывая материнское молоко. Ее пока мало что волновало в этой жизни. Ей было тепло и спокойно рядом с мамой, а всех остальных проблем для нее попросту не существовало.
Началась самостоятельная жизнь. Конечно, до этого Люська тоже самоуверенно считала, что справляется с московской мясорубкой собственными силами. Но, как выяснилось, это была лишь иллюзия. Сначала она жила в комнате с хозяйкой, затем — на паях с подругами в съемной квартире, после — с Мишей. Никогда еще в этом городе она не была предоставлена исключительно самой себе.
В издательстве ей выплатили неплохой аванс за обе книги, и это позволило вздохнуть спокойно, хотя бы месяц не парясь о куске хлеба насущного. Но Люська знала, что, как только аванс будет истрачен, ей придется туго — неизвестно, когда сборники ее рассказов появятся на полках книжных магазинов, на это требуются месяцы и месяцы подготовки, а жить на что-то надо. Поэтому она возобновила свою подработку на дому — писала статьи и колонки в глянцевые журналы и на Интернет-сайты. Времени на, собственно, творчество оставалось все меньше. Конечно, можно было писать рассказы ночами — в конце концов, ей всегда сочинялось вдохновеннее именно в эту пору. Но она так выматывалась за день, что уже в одиннадцать часов падала на постель как подкошенная. Алеся, солнышко, мамина отрада, была просто паинькой — она с аппетитом ела, хорошо спала и вообще никогда не капризничала попусту. Если у Люськи не было времени на прогулку с дочкой, она одевала Алесю потеплее и просто выставляла коляску на балкон.
Иногда, чтобы совсем уж не одичать, она приглашала к себе в гости Жанку или Лилю. Но прежней беззаботной близости между ними все равно уже не было. Люська опасалась, что стала занудной мамашей, которая умеет поддерживать разговор только о подгузниках да детских какашках. На самом деле, причину следовало искать не в ней — просто у них у всех были разные жизненные приоритеты. Лиля по-прежнему порхала от одного места работы к другому, была в долгах как в шелках и искренне мнила себя покорительницей Москвы. Жанка влюбилась в коллегу из питерского филиала, с которым познакомилась на одной из общих корпоративных вечеринок. Люська же сейчас не принадлежала себе самой — все, что она делала, было так или иначе ради Алеси, для ее уверенного настоящего и безоблачного будущего.
