Ангел в доме - О'Риордан Кейт (книги бесплатно .TXT) 📗
Карманы этого синего плаща, должно быть, набиты десятипенсовиками. Доверху, решил Роберт, проследив, как она склоняется над каждой нищенской тарелкой на выходе станции «Южный Кенсингтон» к улице Кромвеля. Хрупкая, невысокого роста – плащ едва ли не волочится по плитам коридора. Ежик темных волос. Ему захотелось увидеть ее лицо. Что за странная особа – с запасом мелочи на каждого встречного нищего?
Она заговорила с очередным «бездомным и голодным», как явствовало из таблички на груди у юного оборванца. Роберт прошел мимо, притормозил и обернулся. К его удивлению, девушка пригладила сальные лохмы нищего. Затем вскинула голову и встретилась взглядом с Робертом… Впрочем, нет – она смотрела мимо, в зияющий черный зев коридора. Бледное, почти молочно-белое лицо сердечком с большими глазами неопределенного темного цвета. Двадцать пять – двадцать восемь лет, точнее в подземельном полумраке не скажешь. Роберт замедлил шаг, пропуская ее вперед.
Шаг – остановка, еще три – остановка. Твердо решив ее не обгонять, Роберт приближался к выходу со скоростью калеки, рискнувшего покинуть инвалидную коляску. На ступеньках, чтобы не привлекать внимания своей увечной поступью, пришлось уронить папку с музейными записями. По улице Кромвеля она поначалу двинулась в одну сторону с Робертом. Не к музею ли? Роберт не возражал бы против такого счастливого совпадения, – впрочем, сам не зная, зачем ему это нужно. Пожалуй, и ни к чему… разве что отвлечь разыгравшиеся, как всегда перед экскурсией, нервы.
Девушка в синем плаще остановилась на островке безопасности посреди Экзибишн-роуд. Пережидает красный свет, решил Роберт. И опять ошибся. Она о чем-то раздумывала, явно колеблясь с решением. Стриженая голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую, словно девушка запуталась. Роберт добежал бы до островка и предложил помощь, если бы не плотный поток машин. Острые плечи под чересчур просторным плащом приподнялись, замерли на мгновение… зажегся зеленый… плащ метнулся через дорогу. Прочь от музея.
Роберт смотрел ей вслед. Оригинальна даже в походке. Десяток проворных мелких шажков, и тут же медленные, степенные. Резво – неспешно, быстро – медленно… и так вдоль всей улицы, пока не скрылась из глаз. Светофор вновь сменил огни. Роберт застрял на островке, прислушиваясь к неизвестно откуда взявшемуся чувству разочарования. Под ногами блеснул десятипенсовик. Роберт наклонился, поднял монетку и сунул в карман. Может, принесет счастье? Монетка звякнула, присоединившись ко всем тем монеткам, пуговицам и скрепкам, от которых он счастья так и не дождался. Хорошо хоть мелочь стали делать поменьше, а то мелькнувшую вдалеке удачу не догнать с таким грузом. Вытянув шею, он еще раз глянул влево – убедиться, что девушка не передумала. Группа хохочущих иностранных студентов, взявшись за руки, перегородила тротуар. Роберт дождался, когда молодняк свернет за угол, но улица была пуста. Девушка исчезла.
Глава вторая
Бонни однажды заявила, что застенчивость – не более чем форма высокомерия. Смотришь на такого застенчивого и диву даешься – до того накачан самомнением, что трясется над каждым словом, вместо того чтобы тихо-мирно нести себе вздор, как все нормальные люди. Переминается с ноги на ногу, пингвин надутый, словно кого-нибудь его терзания волнуют. Лично ее, Бонни, ни капельки не волнуют. Ее от них наизнанку выворачивает.
Все это она отпустила, бросая на сына недобрые взгляды из-под набрякших век, пока Роберт исполнял свои еженедельные обязанности мусорщика в ее плавучем доме. Крупица правды в ее словах есть, признал он, – та самая соленая крупица, что в состоянии разбередить застарелую рану.
Признать-то он признал, и все же перед морем лиц, выжидающе обращенных к нему, чувствовал что угодно, только не самомнение. Неловкость – это да, в унизительно-болезненной степени… Роберт сделал глубокий вдох. Попытался взглянуть на себя глазами экскурсантов. Выдохнул.
– Итак… С чего начнем? – С глубокомысленным видом он обошел стеклянную витрину – центральный экспонат зала Европы и Америки.
Может, зрители решат, что он полностью владеет ситуацией. Туристы послушно потащились следом. Толпа была разношерстной, как всегда: несколько старушек-итальянок, американцы со Среднего Запада, супруги из Норвича, громила-француз, интересующийся содержимым своего носа куда больше, чем викторианской мебелью и фарфором.
– Так… По правую руку вы видите дубовый буфет, великолепный образец мастерства Фердинанда Ротбарта, выполненный в стиле, известном под названием готический Ренессанс…
Зевки. Неприкрытые. Чувствуя, что и сам вот-вот зевнет в ответ, Роберт изобразил приступ кашля. Ни один из выжидающих взглядов тем не менее от него не отлепился. Еще бы: каждый из зрителей, расставшись с пятью фунтами, хотел выжать экскурсовода на полную катушку. Бывало, впрочем, и хуже – в тех случаях, когда среди туристов затесывался настоящий спец или просто любитель истории. Уж тут на него обрушивался шквал вопросов, рассчитанных на то, чтобы загнать в угол. Роберт продолжал лекцию; голос его жил собственной жизнью, выдавая нужные интонации помимо воли хозяина. Ду-ду-ду, ду-ду-ду. Жалко бедных слушателей, ей-богу.
– О мастерах Викторианской эпохи зачастую несправедливо отзываются как о подражателях. В самом деле, они многое заимствовали из других стилей, однако качество их творений, их ревностное внимание к мельчайшим деталям заслуживают всяческого уважения и сводят на нет подобную критическую оценку. Относительно недавно зародившийся средний класс изъявлял желание продемонстрировать свое богатство. Взгляните, к примеру, на бюсты мистера и миссис Тернер, которые чета заказала, чтобы оставить о себе память для потомства. Выполненные в античном стиле, кому-то они могут показаться чересчур напыщенными, однако супруги Тернер были…
– Кретинами.
– Прошу прощения?
– Кретинами, – повторила миссис-из-Норвича.
– Н-да, пожалуй, в чем-то вы правы. – Роберт глянул на часы, маячившие у него прямо перед глазами, на мощном запястье француза, чей указательный палец упорно исследовал глубины носа. – М-м-м… пройдемте дальше. Благодарю вас. Здесь представлен превосходный образец…
Нахальная реплика норвичской дамы задала тон экскурсии; с этого момента каждый из них будет считать своим долгом подрезать экскурсовода. Чья возьмет – вот о чем все они сейчас думают. Время пошло. Американка прищурилась в ожидании своего шанса; ход был Роберта, и он подчинился.
– Викторианским идеалом женской судьбы считались замужество и дом. Женщина обязана была хранить и оберегать моральные, духовные и семейные ценности. Она была… э-э-э… «ангелом в доме», как выразился Ковентри Пэтмор, поэт…
– Кто-кто?
– Пэт…
– Не! Она была… чего там за бред?
– О, вы об «ангеле в доме»?
Старухи, вздохнувшие было хором над Пэтмором, немедленно переметнулись на сторону противника и уставились на Роберта неприязненно-стеклянными глазами. Роберт приклеил к губам понимающую ухмылку: мы-то, мол, с вами знаем, что к чему, не при Виктории живем. Заокеанские глазки-щелочки извергали недобрый огонь: против вас лично я ничего не имею, но кто-то должен расплатиться за четвертую лекцию в день! Вздохнув, Роберт направил группу в столовую. Обеденная тема настраивает на более спокойный лад… Будем надеяться.
Рассказ о столовой мебели и приборах был в самом разгаре, когда на задворках группы возник шумок. Она. Намокшие под дождем короткие волосы прилипли к голове. Струйки воды стекали по щекам, на темно-синий плащ. Не открывая рта, она страдальчески морщила нос и хмурила брови – извинялась за опоздание сразу перед всеми. Роберт встретился с девушкой взглядом в тот миг, когда она языком поймала скатившуюся с носа дождинку. Девушка покраснела, румянец яркими пятнами лег на неестественно белую кожу. Глаза на бледном треугольном личике напоминали черные, глубокие впадины. Знатоком косметических хитростей Роберт никогда не был, но сейчас мог бы поклясться, что на этом тонком лице нет и намека на косметику. Но замер он с полуоткрытым ртом не столько из-за ее красоты, сколько от острого ощущения ее одиночества, отдельности среди толпы.
