Летний остров - Ханна Кристин (лучшие книги .txt) 📗
Нора взглянула на дочь. Руби была очень серьезна.
– Выходит, это я указала тебе, как уйти из нашей жизни.
Нора вздохнула:
– Пойми, я бросила семью не ради карьеры. Работа не имела никакого отношения к моему решению.
– Ну да, конечно.
– Ах, Руби, ты хочешь получить ответы, но задаешь не те вопросы! Надо смотреть не на конец истории, а на ее начало. Я считаю, что причины моего ухода от вашего отца возникли еще до того, как я с ним познакомилась.
– Не понимаю.
Норе хотелось спросить дочь, приведет ли их этот разговор к чему-то или он лишь способ убить время. Трусливая часть ее существа хотела сменить тему, поговорить о Дине, об Эрике, но Нора не позволила себе избрать легкий путь. Наконец-то они с Руби вплотную приблизились к тому, что было на самом деле важно.
Она посмотрела в окно.
– Мой отец был алкоголиком. Трезвый он был почти нормальным, но когда напивался – а таким он бывал большую часть времени, – то становился злобным, как зверь. Я научилась хранить это в тайне ото всех. Дети алкоголиков обычно так и делают – хранят тайны. Черт возьми, даже для того, чтобы просто произносить вслух слово «алкоголик», мне потребовалось пятнадцать лет общения с психологом!
Руби невольно приоткрыла рот.
– Ты нам никогда не рассказывала…
– На ферме вроде нашей соседям не слышны женские вопли или плач девочки, и ты быстро начинаешь понимать, что, кричи не кричи, не поможет. Поэтому пытаешься сделаться как можно меньше, как можно незаметнее в надежде, что, если ты съежишься достаточно, он пройдет мимо.
– Он над тобой издевался?
«Издевался»… Как мало выражает это слово!
– Он не сделал со мной самого страшного, что отец может сделать с дочерью, но он меня… сформировал. Я росла, стараясь быть невидимой, вздрагивая от каждого шороха. Пожалуй, я выпрямилась, только уйдя от твоего отца. – Нора подалась вперед, в упор глядя в глаза дочери. – Многие годы я думала, что если не буду говорить об отце, он сам собой уйдет из моей жизни, из моих кошмарных снов. Я надеялась, что смогу его забыть.
Руби прерывисто вздохнула:
– Тебе удалось?
Нора поняла, что дочь проводит параллели. «Я тебя забыла».
– Нет. Скорее наоборот, он получил надо мной еще большую власть, и я превратилась в женщину, которая не может представить себя любимой.
– Потому что родной отец тебя не любил.
– Очень похоже на чувства девочки, брошенной матерью. – Нора не позволила себе отвести взгляд. – А ты когда-нибудь влюблялась… после Дина?
– Я почти пять лет жила с парнем, его звали Макс Блум.
– Ты его любила?
– Хотела любить.
– А он тебя?
Руби встала, подошла к книжному шкафу и стала перебирать старую коллекцию записей.
– Наверное. Во всяком случае, вначале.
– Как вы расстались?
Руби пожала плечами:
– Однажды вечером я вернулась с работы и обнаружила, что он уехал. Из кухни он забрал все, кроме кофеварки. В ванной оставил бритву с остатками щетины и почти пустой пузырек шампуня, зато унес банные полотенца.
Норе очень хотелось посочувствовать дочери, показать, как хорошо она понимает ее боль, но это было бы слишком легким выходом из положения. Сейчас, когда они по-настоящему разговаривали, главным было не ее понимание, а сама Руби. Руби, как и Нора, пыталась убежать от проблем, и порой убегала так далеко и так быстро, что ее не интересовало, что, собственно, она оставляет позади.
– Ты когда-нибудь говорила, что любишь его?
– Почти.
– А-а.
Руби нахмурилась:
– Как понимать это твое «а-а»?
– Макс говорил, что он тебя любит?
– Говорил, но ты не знаешь Макса. Он и продавщице в супермаркете говорил, что он ее любит.
Нора поняла, что придется выразиться более прямолинейно.
– Позволь задать тебе один вопрос. Как по-твоему, сколько нужно времени, чтобы влюбиться?
Дочь раздраженно вздохнула:
– Кажется, я поняла, что ты хочешь сказать: я никогда не любила Макса по-настоящему, так почему же я заплакала, когда он от меня ушел?
– Нет, я не это имела в виду. Ты почти пять лет жила и спала с мужчиной, но за все время ни разу не сказала, что любишь его, даже после того как он сам сказал тебе эти драгоценные слова. Вопрос не в том, почему он ушел. Вопрос в другом: почему он так долго оставался?
Руби была ошарашена.
– О Боже… Я никогда не думала об этом с такой точки зрения.
Она беспомощно посмотрела на мать.
– Я призналась твоему отцу в любви, когда мы в первый раз были близки. До этого я никому никогда не говорила таких слов, в нашей семье это не было принято, я хранила их в душе всю жизнь. А как ты думаешь, когда Рэнд сказал, что любит меня?
– Когда?
– Никогда. Я ждала этих слов, как ребенок ждет подарков на Рождество. Каждый раз, признаваясь ему в любви, я ждала, но он молчал, и каждая секунда молчания была для меня равносильна маленькой смерти.
Руби закрыла глаза и покачала головой:
– Не надо, пожалуйста…
– Я хотела вырастить дочь сильной и уверенной в себе, а вместо этого сделала такой же, как я. Я научила тебя бояться любви, заранее ждать, что тебя бросят. Я была плохой матерью, а расплачиваешься за это ты. Мне очень, очень жаль, что так получилось.
– Ты не была плохой матерью, – тихо возразила Руби, – пока не ушла.
Нора почему-то растрогалась до слез.
– Спасибо. – Она сознавала, что, позволяя себе снова полюбить дочь, ступает па опасный путь, но ничего не могла с этим поделать. – Я до сих пор помню тебя маленькой девочкой, которая плакала всякий раз, когда птенец выпадал из гнезда.
– Той девочки давным-давно нет.
– Ты снова ее найдешь, – мягко возразила Нора, – и, вероятно, это придет вместе с новой любовью. Ты сама поймешь, когда влюбишься по-настоящему, поймешь и перестанешь бояться.
После обеда Руби отправилась принимать ванну и сидела в воде до тех пор, пока та не остыла.
Мир, ее мир, изменился, но она никак не могла взять в толк, в чем именно. Она чувствовала себя так, словно вошла в безупречно декорированную комнату, инстинктивно сознавая, что в ней есть некий изъян.
Руби вылезла из четырехпалой ванны и встала на розовый пушистый коврик. С нее капала вода. Она вытерлась и надела тренировочные брюки и просторную футболку с университетской эмблемой. Потом, пригладив волосы пальцами, взяла желтый блокнот и забралась на кровать.
Сегодня я разговаривала с матерью. За этой, казалось бы, обыкновенной фразой скрывается поистине революционное событие.
Я с ней разговаривала. Она разговаривала со мной. К концу беседы мы обе ревели, хотя, я уверена, по разным причинам.
Я одного не пойму – куда нам идти дальше. Не могу же я делать вид, будто ничего не изменилось! И все же это был просто разговор. Две женщины, чужие друг другу, несмотря на общее прошлое, обменивались словами. Мне хочется верить – мое ощущение, что все изменилось, ошибочно.
Тогда почему я заплакала? Почему, глядя на нее. снова почувствовала себя ребенком и, пусть мимолетно, задала себе вопрос: «Что, если?..»
Глава 13
Дин принес брату еду на подносе – стакан сока, яйцо всмятку и поджаренный ломтик белого хлеба. Он знал, что Эрик много не съест, ему хватит нескольких кусочков, но принесенный завтрак создавай видимость нормальной жизни.
Войдя в комнату, Дин застал больного уже сидящим в кровати.
– Привет, Диио.
Дин помог Эрику сесть повыше и аккуратно поставил поднос ему на колени.
– Мм… Как вкусно пахнет! – воскликнул Эрик.
Дин отдернул занавески и приоткрыл окно, впуская в комнату шум моря. Затем повернулся к брату. Он вдруг заметил, что тот с утра выглядит еще более обессиленным и бледным. Тени под глазами сделались темнее и походили на синяки. Казалось, за ночь его состояние ухудшилось.
– Тяжелая была ночь?
Эрик кивнул и уронил голову на подушки, словно притворяться, будто он завтракает, оказалось для него непосильной задачей.
