Райские птички (ЛП) - Малком Энн (лучшие бесплатные книги TXT) 📗

— Это. Не. Круто, — прохрипела я, его рука была на моем горле.

Его глаза превратились в ледяные осколки, в них не было сочувствия.

— Я знаю, ты думаешь, что в тебе не осталось ничего, с чем можно бороться, — он посмотрел мне в глаза. — Но я докажу, что ты ошибаешься. Потому что я не позволю тебе сломаться еще больше. Не позволю тебе и дальше оставаться жертвой.

— Если ты не заметил, я никуда не выхожу, — сухо ответила я. — Так что, если ты не собираешься убить меня еще раз, мне не нужно учиться драться.

Глаза Лукьяна закрылись, он рывком поднял нас обоих.

— Ты не будешь вечно сидеть в своей собственной клетке, Элизабет. Тогда они все победят, — он посмотрел на меня. — То, что ты остаешься здесь, отгораживаясь от мира, не означает, что мир отгораживается от тебя. Он не будет уважать границы, которые ты себе навязала. Не в этом мире. Только не в моем мире. Опасность не знает границ, Элизабет. И смерть тоже. Она придет за тобой, где бы ты ни пряталась. А ты прячешься.

Я понимала, что он делает. Он насмехается над моим гневом, пытаясь его выплеснуть.

— Я не собираюсь заставлять тебя делать первые шаги в мир, в котором, как ты уверена, не сможешь выжить, но я сделаю все, чтобы это произошло, — уверенно заявил он. — И ты тоже. Так что дерись, мать твою. Не для меня. Сделай это для себя. Это лучше, чем гнить здесь.

Я выпрямила ноги и, прищурившись, посмотрела на него.

— У меня нет другого выбора, кроме как гнить здесь! — крикнула я.

Он кружил вокруг меня, и я двигалась вместе с ним, как будто я добыча, не позволяющая попасться в ловушку.

— Ты же знаешь, что у тебя есть выбор. Выбор есть всегда, — возразил он.

Я издала звук разочарования, который удивительно походил на рычание. Он бросился вперед с кулаком. И снова я не успела отодвинуться, так что костяшки его пальцев врезались мне в скулу.

Мои зубы сцепились и погрузились в язык. Я почувствовал вкус медной крови. Моя рука инстинктивно потянулась к щеке, а обвиняющий взгляд – к Лукьяну.

Он не бледнел, даже не моргал от моей боли.

— Я не собираюсь обращаться с тобой, как с фарфоровой куклой, Элизабет, — сказал он. — Ты уже сломлена. Внутри тебя уже нечему сломаться, — он продолжал кружить вокруг меня. — Не думай, что я буду снисходителен из-за того, что между нами.

Его кулак метнулся вперед, и на этот раз, несмотря на пульсирующую щеку, я увернулась. Его глаза вспыхнули чем-то похожим на одобрение.

— Я постараюсь сделать это как можно сложнее именно из-за того, что между нами, — сказал он. — Я тебя не потеряю.

А потом он снова ударил меня, на этот раз в живот.

Я согнулась пополам, мой завтрак грозил вырваться наружу. И снова в какой-то смутной и отстраненной части себя я поняла, что Лукьян еще сдерживается. Он проверял себя прямо перед тем, как ударить. Меня злила даже не боль. А сам удар. В нем не было настоящего желания ударить меня.

Кристофер бил, чтобы сделать меня слабее. Лукьян, — чтобы сильнее. Я знала это. Но из-за этого было еще больнее.

Я сплюнула густую слюну с кровью и выпрямилась.

— Ладно, — прохрипела я. — Тогда давай сделаем это.

Его губы скривились в подобии улыбки. Лукьяновская версия улыбки.

Поэтому я позволила ему причинить мне боль.

Позволила себе сопротивляться.

И это было приятно.

***

Две недели спустя

С тех пор наши дни превратились в какую-то извращенную, больную, блестящую рутину. Я волновалась весь следующий день, каким-то образом тревожась за новые открытия, которые я сделаю. Хотя я была уверена, что после года, проведенного дома, никаких новых открытий не будет. Только старые, разложившиеся, гниющие воспоминания, которые нужно было тащить за собой.

Но я изучала. Лукьяна.

Себя.

Оказывается, я не так слаба, как мне казалось.

Я все еще вся в синяках. Больше половины из них появились, когда я не уворачивалась от ударов Лукьяна. Он стал меньше сдерживаться. Бил больнее.

Не только потому, что мне становилось лучше.

А потому, что я могла это выдержать.

На самом деле, это было прекрасное чувство.

Я сворачивала свой коврик для йоги, когда почувствовала это. Почувствовала, как тепло и лед борются вместе на затылке от силы его взгляда. Это ощущение всей его напряженной сосредоточенности что-то делало со мной. Интересно, исчезнет ли это чувство, как фотография, выставленная на солнце? Эта мысль вызвала беспокойство.

Я убрала коврик в угол, решив не дразнить себя такими вещами. По крайней мере, в этот момент. Мне пришлось взять себя в руки, прежде чем повернуться, сделать резкий вдох, приготовиться к энергии, которая пришла со взглядом Лукьяна.

Он стоял, прислонившись к дверному косяку, когда я обернулась. Создавалось впечатление, что он простоял бы так весь день. Он бы так и сделал. Много раз я была в этой комнате, потягиваясь, так глубоко уходила в себя, что не замечала, как он наблюдает.

— Мне нравится смотреть на тебя, — объяснил он. — Смотреть, как ты начинаешь жить, а не просто существовать. Смотреть, как ты перестаешь разлагаться и начинаешь… развиваться.

Но на этот раз все было не так. Было что-то непостижимое в его лице, из-за чего у меня в животе поселилось беспокойство и поползло вверх по горлу. Я не спрашивала его ни о чем. Он говорил, когда сам хотел. Поэтому я ждала. Я ждала в тишине, несмотря на то, что не видела его уже три дня, и мое тело зудело от желания прикоснуться к нему.

Обычно меня это не беспокоило. Дело в том, что мы больше времени проводили в молчаливом созерцании друг друга, чем в беседе. В тишине мы говорили больше – открывали больше, – чем могли бы сказать словами.

Мне нравилось смотреть на него. Сегодня на нем нет костюма – еще одна странность. Он был не из тех, кто слоняется по дому в спортивных штанах и старой университетской футболке. Он почти всегда носил строгий и искусно сшитый смокинг. Единственный раз, когда он не наряжался — во время тренировки, одевался в гладкие черные спортивные штаны, или в постели со мной был голым.

Сегодня он был одет в шикарный и невероятно дорогой на вид черный вязаный свитер, закатанный до локтей. Вены на его предплечьях проступали сквозь кожу, как и сразу после тренировки.

Его темно-серые штаны, так же искусно сшиты, безупречно сочетались с черными кожаными ботинками. Возможно, это Лукьяновская версия одежды для отдыха. Но я в этом сомневалась. Лукьян ничего не делал на досуге.

— У меня для тебя кое-что есть, — сказал он, на секунду оторвав взгляд от моих черных штанов для йоги и подходящей майки. Я уже расслабилась, обнажала больше кожи, не стыдясь своих шрамов.

Я попыталась ухмыльнуться. У меня это тоже получалось немного лучше.

— Подарок?

Он не ухмыльнулся. Я сомневалась, что он физически способен на это. Но меня не беспокоило, что я не делала его счастливым. Лукьян не хотел быть счастливым в своей жизни. И я тоже.

— Можно и так сказать, — ответил он.

Я склонила голову набок.

— Ты купил мне щенка? — спросила я сладким тоном.

Он наклонил голову в редком проявлении смущения.

— Щенка? — повторил он. — Нет. Я не знал, что ты любишь животных, и что тебе нужен домашний питомец.

Я почему-то улыбнулась. Это было во многом связано с легкой паникой в его тоне, что он не дал мне то, чего я хотела.

— Нет, я не хочу питомца, — сказала я, делая шаг вперед. — Это была моя неудачная попытка пошутить.

Он смотрел, как я приближаюсь. Я почти видела, как логические шестеренки вращаются в его голове, изучая мои слова и чувства, стоящие за ними.

— Ага, — сказал он, когда я подошла к нему, и это слово прозвучало так, будто он только что нашел свои ключи после долгих поисков. — Юмор, — сказал он, хватая меня за бедра, чтобы я не приближалась дальше. — Мне нравится.

Я нахмурилась, глядя на расстояние между нами, но пальцы Лукьяна гладили кожу между моими лосинами и краем топика.

— Это не щенок. Это… кое-что другое, — уклончиво ответил он. Его тон был по-прежнему сильным, уверенным, но глаза выдавали что-то еще. Что-то, чего я не могла понять.