Будьте моим мужем (СИ) - Иванова Ксюша (библиотека книг .TXT) 📗
Паша сел на скамейку, уперся локтями в колени и начал рассказывать:
— Я же боксом занимался в юности, тогда это и началось. Стоило мне выйти из себя, получить хорошенько по… куда-нибудь, так, чтобы искры из глаз, и словно лампочка отключалась — нет, я сознание не терял, просто переставал понимать, что я делаю. Такое ощущение, будто вспышкой яркой слепит. Но, что интересно, по противнику никогда не промахивался. На ринге это, в принципе, было очень выгодное умение — ни боли не чувствуешь, ни страха, тело будто само без участия органов чувств и даже, в какой-то степери, мозга, делает свое дело. И делает, надо сказать, неплохо. За пределами ринга до определенного момента подобного со мной не происходило. Два только скоро я стал замечать, что иногда выхожу из себя не только в бою. Ходил к врачам, пил какие-то таблетки. Из бокса ушел. Занялся бизнесом. Вроде успокоился, перестал сам себя бояться. Но однажды домой возвращался вечером. Увидел драку. Несколько парней одного били. Вмешался. Когда пришел в себя, оказалось, что я их всех нехило отделал, а один так вообще инвалидом стал… За это год отсидел.
Он замолчал. Я задумалась. Получается, он боится, что однажды во время такой вот вспышки ярости ударит меня?
— А с женой ты почему развелся?
— Я уже говорил… Она хотела детей. Выяснилось, что я их иметь не могу. И нет. Жену я не бил, если ты об этом хотела спросить.
Она ушла просто потому, что Паша бесплоден? Бросила такого мужчину… Хотя в какой-то момент жизни, наверное, самым важным для любой женщины становится именно ребенок, материнский инстинкт рано или поздно просыпается в каждой из нас… Но ведь можно было в интернате взять — столько малышей без родителей растут или ЭКО сделать! Но свои мысли ему я озвучивать не стала. Все-таки осуждать эту женщину я никакого права не имела. Для меня главное, что ее он не бил.
— Паш, — я села рядом, мечтая дотронуться, обнять его, дико желая успокоить, взять за руку и повести домой, где, надеясь, что он все-таки приедет, я весь вечер готовила, а потом несколько раз разогревала ужин, где, наверное, уже хотели спать дети… Но не решалась прикоснуться, потому что видела насколько важен для него этот разговор. Напряженные плечи, каменное лицо, желваки на скулах, весь его внешний вид говорил о том, что сейчас решается судьба… Наша судьба. — С чего ты взял, что можешь ударить меня?
— Помнишь, ты мне дала пощечину? — я кивнула, от стыда не имея сил ответить. — Вот тогда у меня тоже в глазах потемнело. Я поэтому так и свалил по-быстрому. И сегодня, когда вас с этим… козлом увидел, тоже психанул сильно.
— Я больше никогда… Честное слово!
— Просто я боюсь, что это мое состояние может начать прогрессировать. Вдруг приревную тебя к кому-нибудь и убью обоих?
— Я не дам повода.
— Ты можешь не расценить свои действия, как повод. Вот как сегодня… А я могу и не выслушать. Я очень этого боюсь. Я не хочу, чтобы вот такая бомба замедленного действия находилась рядом с детьми. И тебе боюсь причинить боль.
Я понимала, к чему он ведет. И с упавшим сердцем приготовилась услышать, что сейчас Паша скажет, что ему лучше не жить с нами, заберет свои вещи, уже разложенные Верой Васильевной в моем шкафу на отдельной полке, и уедет… Мне хотелось его переубедить, но я не могла придумать, что сказать.
Он встал. Достал из кармана брюк ключи, покрутил на пальце. Вот сейчас скажет, что ему лучше уехать…
— Мне, наверное…
— Я…
Получилось неловко. Впервые с ним рядом мне было некомфортно и как-то горько на душе…
— Говори первая!
— Я ужин приготовила. Конечно, поздно уже… Но, может быть, ты поднимешься к нам?
— Я не знаю, стоит ли это все продолжать.
И тут я разозлилась! Вот просто вдруг где-то внутри меня будто что-то взорвалось — я вскочила со скамьи тоже, шагнула ближе и, стараясь не повышать голос, чтобы жителей наших домов не перебудить, заговорила отрывисто и быстро, так, будто выплевывала слова:
— Зачем тогда вообще ездил сюда? Зачем приучил к себе? Заставил привыкнуть? Мне Полинка с утра до поздней ночи о тебе твердит: "Дядя Паша, дядя Паша!" Кирилл тобой восхищается! А со мной зачем… Я только-только вспоминать начала, что такое жить по-настоящему, что такое любить живого человека…
Решив, что сказала все, я развернулась и шагнула в сторону подъезда. Внутри бурлила и клокотала обида и злость, а к глазам подступали слезы. Но успела сделать всего пару шагов. Догнал. Обнял сзади. Уткнулся лицом в волосы и прошептал:
— Повтори то, что ты сейчас сказала!
— Зачем ездил сюда?
— Не это…
Жаркий шепот, твердые мышцы на груди, к которым прижималась моя спина, руки кольцом сжимающие, оглаживающие талию, бедра, останавливающиеся под грудью… Это все было так ново для меня, а особенно моя странная реакция — до сих пор я никогда вот так моментально, от одного прикосновения не загоралась страстью. Мне вообще такие врыжения раньше казались преувеличением, глупыми женскими выдумками — что такое "безумная страсть"? Как так "потеряла голову от желания"? Да, я испытывала сексуальное желание к Андрею, но не всегда и не сразу! Для того, чтобы оно возникло меня еще целовать, ласкать было нужно. А тут… просто смотреть на Пашу порой было чревато возбуждением! Может, дело в том, что он сам такой — эмоциональный, страстный, чувтвенный? Или просто мы подходим друг другу в физическом плане? Он настаивал:
— Повтори!
А я уже с трудом могла вспомнить, о чем говорила только что.
— Ты нравишься моим детям…
Я тоже шептала, потому что мне не хватало воздуха, потому что сердце стучало где-то в горле, потому что внезапно ослабли ноги, и только Пашины руки удерживали и не давали упасть.
— Ты издеваешься надо мной?
— Я люблю тебя.
46. Павел
Это было несправедливо. Я давно уже сам хотел сказать ей эти слова. И неправильно, чтобы женщина говорила их первой! Но слышать их… от Эммы слышать было странно. Я вроде бы и рад был, так рад, что не мог отпустить ее — прижал к себе, поймав уже у самой двери. Но в то же время подумалось, что я должен был рассказать ей обо всем раньше. Получается, просто не оставил выбора! Влюбил в себя, а теперь в кусты?
Как же быть? На что решиться? Позволить себе быть рядом с нею, рядом с детьми? Или сначала к врачу сходить? Вылечиться? Или, если не вылечиться, то хотя бы разобраться, что со мной не так? Обычно я легко находил выход из любой ситуации, но сейчас не получалось… И ее близость с ума сводила! Я с удивлением и даже недоверием прислушался к собственным ощущениям — ни на грамм не уменьшилась моя страсть! Безумно хотел… И вот так, спиной к своему телу прижимая, рисовал в уме совершенно неприличные картинки, которые здесь, возле подъезда можно было бы даже назвать развратными…
— Паша, — она развернулась, обняла за талию, положила голову на плечо. — Я не боюсь тебя. Ты никогда меня не ударишь! Не говори так больше! И мы вместе с тобой к врачу сходим, хочешь?
Ну не мог я, как бы ни хотел, как бы ни убеждал сам себя, не мог отказаться от её нежности, от её близости, от нее… Не знал, что сказать. Стоял, прижав к себе удивительную женщину, сокровище, так неожиданно попавшее мне в руки. И когда открылась дверь подъезда, и высунулась чубатая голова Кира, я даже не подумал разорвать наши объятия — пусть видит, пусть знает, как обстоят дела!
— Ну идите уже домой! Сколько можно здесь стоять? Там дети без мамы спать отказываются ложиться!
Она дернулась, готовая бежать — укладывать, успокаивать — в своем репертуаре. Но я задержал.
— Кир, две минуты продержись!
— Окей, дядь Паш!
Остановил. Развернул ее к свету, чтобы видеть реакцию, и сказал:
— Эмма, хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя. И хочу, чтобы у нас все по-настоящему было. Но боюсь навредить, сделать больно… Я сам себя боюсь. Но я не играл с вами, не шутил. И согласен лечиться, к любым врачам пойти, если это будет нужно, если я буду нужен вам…
