Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Думать об этом было так страшно! Теперь Александр чувствовал себя уже не героем, не защитником своей страны от иноземного нашествия, а всего лишь соучастником массового убийства, игрушкой в руках чужих и темных сил. Он пытался гнать эти мысли прочь, но они упорно возвращались снова и снова.
«Всю дорогу до Москвы я напряженно думал. Что я делал эти два года? Сражался с врагами? А кто он, мой враг? Этот длинный австрияк в обмотках? Немец? Император Франц-Иосиф? Кайзер Вильгельм? Или все они — только куклы, марионетки в руках кого-то несравнимо более могущественного, наделенного невиданной силой и злой волей?
Я задавал себе одни и те же вопросы, но ответа так и не нашел. Одно я обещал себе твердо — никогда больше, ни при каких обстоятельствах не брать в руки оружие. Кем бы ни было то существо, чьи багровые глаза я видел в темнеющем небе над полем боя, я больше ему не служу!»
Значит, дедушке тоже довелось увидеть Короля Террора! Не так близко познакомиться, как ему самому когда-то, но все же… Заглянуть в его глаза — уже немало. Человек, у которого хватило храбрости на такое, уже никогда не будет прежним, не сможет бездумно шагать в общем строю и прятать свою совесть за чугунное слово «приказ».
Когда-то в институте он изучал, каковы могут быть причины войн — экономические, политические, религиозные… Теперь он изрядно подзабыл всю эту премудрость, в памяти осели только отрывочные слова вроде «борьба за новые рынки сбыта» или «обострение межэтнических отношений». В глубине души ему и тогда казалось, что истинные причины лежат где-то совсем в иной плоскости…
Неужели и вправду все войны — игры могущественного и вечного существа, питающегося людскими страхами, страданиями и ненавистью, а все остальное — лишь отговорки, которые люди придумывают для самих себя?
«Путь до Москвы оказался томительно долгим. Приходилось стоять на каждом полустанке, пропуская воинские составы. Особенно тягостно было, когда из вагонов выносили умерших… Санитары прятали глаза, словно стыдясь чего-то, и сестры милосердия тихо крестились, шепча молитву.
Поначалу большую часть времени я спал, словно пытаясь наверстать упущенное за два года, проведенные в окопах. Санитарам нередко приходилось будить меня, чтобы накормить или поправить повязку.
Снилось мне все время одно и то же — Золотой город у моря под ярко-синим небом. Он стоял гордо и нерушимо, словно и не было нашествия варваров… Каждый раз эти видения наполняли мое сердце радостью, хотелось уйти туда, укрыться за тяжелыми и надежными коваными воротами, но что-то упорно не пускало меня. Каждый раз я просыпался на своей койке в поту, с бьющимся сердцем — и скоро засыпал снова.
Потом постепенно начал приходить в себя, осматриваться, привыкать к окружающей обстановке. Бывало, целыми часами я глядел в окно и видел, как мимо проплывают березовые рощи, пажити, безымянные извилистые речушки… Никогда еще не видел я такой осени, такой ясности небес, ломкости воздуха, серебристого блеска от волокон паутины, сияния мглистых далей, нежной гряды облаков, застывших где-то у линии горизонта.
Словно вся осенняя северная Россия явилась мне в сиянии своей неброской, застенчивой красоты.
Наш санитарный поезд состоял из теплушек. В нем было только два „классных“ вагона, да и то в одном оборудовали операционную. Из-за путаницы и тесноты я оказался в „солдатском“ вагоне. Правда, через день доктор хотел перевести меня в „офицерский“, но я отказался самым решительным образом. Чем я лучше этих людей? Если с ними бок о бок я лежал в окопах, ходил в атаку, мерз под промокшей шинелью и делился куском хлеба, то теперь ехать в одном вагоне и подавно не зазорно.
Именно там я с особенной остротой почувствовал себя русским. Я слушал разговоры моих соседей о косьбе и посеве, о ребятишках, о том, что бабам приходится тяжело и несладко, жалел от души сапера без ноги Ивана Молчанова и сокрушался вместе с ним, что дома — семеро по лавкам, а какой из него теперь работник? Я как бы растворился в народном разливе среди солдат — крестьян, рабочих, мастеровых… От этого на душе было легко и уверенно, и даже война этой уверенности поколебать не могла. Тогда мне казалось, что такой народ способен залечить самые страшные раны и с честью выйти из любого испытания.
Боже, как я ошибался!»
Санитарный поезд подходил к Москве ночью. Свеча дрожала и кренилась на бок, оплывая в жестяном вагонном фонаре.
— В Лефортово повезут. Там — военный госпиталь, — со знанием дела сказал рыжий вологодский ополченец.
— А ты откуда знаешь? — Хмурый сапер без ноги покосился на него из-под сросшихся бровей.
— Да уж знаю… Я тут, мил-человек, второй раз уже! Теперь вот, наверное, вчистую отделался. Да ты не боись, там — житуха! Щи с говядиной каждый день, почитай, чай с белой булкой… Сиделочки опять же.
Ополченец смущенно крякнул и подкрутил длинный ус. Видимо, было ему что вспомнить…
Вот и Брестский вокзал. Сверкающий дуговыми фонарями, как бы расплавленный от их мелового шипящего света, среди окружающей темноты он казался фантастическим видением, вроде волшебного замка из детской сказки.
Поезд подошел к перрону тихо, будто крадучись, словно нарочно дожидался темноты, чтоб не пугать людей видом раненых и изможденных «защитников отечества». Когда эшелоны провожали на фронт — было совсем не так… Их отправляли воевать белым днем, под песни и бравурные марши, и на каждой станции барышни махали платочками и бросали цветы, а возвращаются они в темноте, украдкой, как воры.
Эта мысль мелькнула — и исчезла. Все ерунда, все пустое! Главное — Александр чувствовал, что он снова дома. С наслаждением он вдыхал сырой и промозглый воздух. Совсем скоро наступит зима, Рождество, дома будут наряжать елку… Саша вспомнил, как в детстве прятался в темной гостиной, вдыхая смолистый запах. Не так дороги были пряники и конфеты, даже подарки, заботливо завернутые маменькой в разноцветную бумагу, как ожидание чего-то нового, что непременно должен был принести Новый год.
Раненых выносили из вагонов и ставили носилки прямо на пол в пустом и гулком зале ожидания. Санитары совсем забегались, торопясь побыстрее освободить состав.
Через окно Александр увидел, как к вокзалу один за другим подходят трамваи. Правда, выглядели они очень странно — белые вагоны с красным крестом на боку. Когда-то Саша с удовольствием катался на трамвае «А», любовно называемом москвичами «Аннушкой», по всему Бульварному кольцу — мимо усталого Гоголя, спокойного Пушкина, мимо Трубной площади, где всегда слышался птичий свист, мимо кремлевских башен, и златоглавой громады Христа Спасителя, и горбатых мостов через Москву-реку… А теперь так странно было видеть совсем иные, санитарные вагоны, куда одного за другим вносили его товарищей по несчастью.
Чуть поодаль, кутаясь в платки и шали, тесной группой стояли какие-то женщины. Промозглый ветер продувал до костей, они ежились от холода, но все стояли, не уходили, словно ждали чего-то.
— Кто это? Зачем они здесь? — спросил Александр.
— Своих ищут, — объяснил всезнающий ополченец, — есть такие — каждую ночь приходят! Все надеются.
И верно — как только из вокзальных дверей выходили санитары с носилками, женщины тут же бросались к ним, исступленно вглядывались в почернелые, осунувшиеся лица раненых, совали им в руки какие-то кульки и свертки, связки баранок, яблоки, пачки дешевых рассыпных папирос…
Когда подошла очередь Александра, женщины кинулись и к нему. Он видел их озябшие, красные лица, глаза, полные слез, и хотелось сказать им что-нибудь хорошее, утешающее, но слов не было.
— Ишь ты, молоденький какой! У меня сынок тоже такой…
Огромная, толстая бабища положила на одеяло пачку папирос и пару серых, слипшихся пирожков.
— Дементьев, Петенька… Может, слышал?
Александр покачал головой. Женщина смотрела на него с такой надеждой… Эта наивная вера, кажется, мертвого могла бы оживить! Он хотел было сказать, что все будет хорошо, и Петенька непременно вернется, но в этот миг другая подошла совсем близко — и в горле сразу же пересохло от волнения. Конечно, этого не может быть, никак не может, и все же… Теплая, громоздкая одежда скрывала очертания фигуры, но порывистые быстрые движения выдавали, что она еще совсем молода. Александр увидел, как из-под серого оренбургского платка сверкнули карие глаза… И тут все поплыло перед его глазами. Неужели…
