Синдром Фауста - Данн Джоэль (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Она залилась краской.
Мы выпили вместе полторы бутылки терпкого австралийского вина. Я и Ксана – вдвое больше, чем Лизелотта. Сунами только пригубила бокал, но пить не стала.
– Дорогие мои девчонки, – сказал я голосом Руди-Реалиста, – я рад, что наше с вами знакомство оказалось таким успешным. И я обещаю вам, что папаша Руди, Руди Грин, профессор Руди Грин сделает все, чтобы «Раритет» приобрел такую же известность, как какая-нибудь рок-группа…
На выходе я почувствовал на своем плече руку Лизелотты.
– Руди, – услышал я ее тихий голос, – вы сегодня свободны?
– Для тебя – всегда…
В первый момент я как-то даже не сообразил, что уже половина одиннадцатого вечера и «сегодня» довольно скоро кончится. Усадив их в такси, я подозвал следующее.
А через час, когда я, развалившись в кресле в шортах и футболке, смотрел телевизор, раздался звонок в дверь. Я пошел открывать…
В первое мгновение я не поверил самому себе: да возможно ли такое? В дверях стояла Лизелотта. Слегка тряхнув головой, словно для того, чтобы удостовериться, что это не сон, я потянул ее за руку:
– Входи, девочка! Рад тебя видеть. Хочешь что-нибудь выпить?
Она чувствовала себя довольно неловко. А может, играла?
Я потер щетину на подбородке – надо было бы побриться – и сказал проникновенным голосом:
– Ты правильно сделала, что пришла именно в такой день.
Она, естественно, не поняла, что я имею в виду, и отнесла это на свой счет.
– Руди, – слегка лизнула она нижнюю губу, – вы ведь не будете спрашивать, почему я здесь, правда?
Я изобразил на лице удивление, смешанное с искренним возмущением:
– Это ведь не очень неприлично, правда?
– Что за глупость! Твой приход для меня – неожиданный и приятный сюрприз. Неприлично лишь то, что неискренне и фальшиво.
Оглядываясь, она смущенно прошлась по комнате. Остановилась перед телевизором, погладила его лакированный бок, чуть поправила висящую на стене дешевую репродукцию Тернера. В общем, изображала живейший интерес к месту моего обитания.
Было ясно: так она пытается переключить мое внимание с ее несколько неожиданного визита на бытовые мелочи. Не мешая ей, я хлопотал возле бара:
– Кампари? Мартини? Коктейль?
Болтая без умолку, я нес какую-то чепуху.
Лизелотта же, якобы рассеянно, – бывают же случайные встречи и неловко быть невежливой – присела на краешек кресла. Сооружая коктейль, я плеснул в ее бокал из разных бутылок, бросил туда льда и лимон, протянул ей.
– Это «Северный олень». После него не страшен никакой холод.
Она отпила глоток, потом еще один и еще. Моя стряпня ей явно понравилась.
– Сколько тебе лет, ундина? – взял я ее руку в свои ладони.
– Двадцать три.
– Не могла найти никого помоложе?
– Вы вовсе не старый, Руди, – возразила она живо.
– Спасибо, деточка! Такие похвалы действуют как виагра, – хмыкнул я, продолжая свое путешествие.
Я поднес ее руку к губам и, поглаживая, продвинулся чуть-чуть вперед, к локтю, а потом еще и еще дальше. Лизелотта не реагировала, словно ее это абсолютно не касалось. Ее глаза были прикованы к морскому пейзажу Тернера. По-видимому, он очень взволновал ее, пробудив чувство прекрасного.
Все это попахивало дешевкой, и я едва сдерживался, чтобы не улыбнуться. В нравах современной молодежи я не очень разбирался.
Вскоре я заключил ее в свои объятия. Она вела себя как истинная женщина: то есть давала себя завоевать.
– Вы действительно уверены в нашем успехе? – отвлеклась она от моих настойчивых ласк.
Весь ее вид говорил, что она не сомневается в моей порядочности и испытывает ко мне, как к мэтру, абсолютное доверие. Ну разве может он не быть платоником с изнанки до последней пуговицы?
– Поверь мне – абсолютно. Я сделаю все, чтобы квартет преуспел! Ты еще меня вспомнишь…
– Вы не похожи на мечтателя… И вы… вы такой обаятельный, Руди, – теперь она повторила это уже другим тоном: менее восторженным, но зато более интимным.
Когда моя рука проникла уже почти в святая святых, голос Лизелотты стал еще глуше и прерывистей:
– Ничего не боитесь, Руди… Ни в чем не сомневаетесь…
О господи! Как слепы мы порой…
Она обмякла настолько, что мне ничего не стоило перенести ее на кровать. Я погасил свет и включил ночник. Кстати, раздевать себя она помогла мне сама. Причем делала это так естественно, что мне оставалось лишь замереть от восторга.
Повернувшись боком, она довольно ловко взобралась на меня. Тазом она двигала словно гребец, при взмахе весел прижимающийся к скамейке. От гребка к гребку энергия и скорость возрастали. Пару раз она нагибалась ко мне, тыкалась мне в лицо. Пыталась сделать засос, но я увертывался. В ней бурлила юношеская жадность, желание, не дожидаясь долгожданного десерта, набить поскорее живот. Но я не сердился на нее за это и продолжал ласкать.
– Сколько в вас нежности, – промурлыкала она, обмякнув. – Станешь пьяной…
– Рад за тебя, Маргарита… К счастью, в твои годы женщины испытывают оргазм в постели, а не в ювелирных магазинах.
– Я не Маргарита – Лизелотта, – поправила она меня.
Я похлопал ее по попке.
– Догадываюсь, но ничего не могу поделать: чувствую себя Фаустом.
Теперь она прижалась ко мне снова:
– Меня воспитывала мама, Руди. Она была матерью-одиночкой. Мужчины, которые к ней приходили, были вежливы и равнодушны.
– Скажи спасибо, что так, – хмыкнул я.
– Не смейтесь, Руди. Я всегда так мечтала об отцовской ласке…
– Ты попала в самую точку, – усмехнулся я. – Извечная беда женщин: мечтают об одном, а спят с другим.
– Руди, – приблизила она ко мне свои голубые глаза, в которых начинала закипать буря, – не думайте, я пришла к вам не из-за этого…
– Ты обиделась?
– Такого, как вы, у меня еще не было… Вы обволакиваете… Поднимаете… С вами летишь… Как на воздушном шаре…
На этот раз лодка опрокинулась на меня вместе с девчонкой, взмахивающей веслами…
ЧАРЛИ
В последнее время Селеста стала есть слишком много соленого и острого.
– Это очень вредно, – заметил я глубокомысленно.
Она посмотрела на меня сверху вниз. В настороженной латиноамериканской зелени ее глаз сверкнул пламенный язычок неприятного сюрприза. Но тревога оказалась ложной. Ничего не произошло.
А на следующий вечер, когда Селеста была на занятиях в колледже, мне позвонила Абби. Удар был нанесен сразу и в самое болезненное место. Она в этом плане – боксер-профессионал. При этом еще и любуется самой собой.
– Селеста беременна.
– Что? – ошарашенно спросил я. – Ты шутишь?!
– Не очень, – хмыкнула Абби. – Уже больше двух месяцев.
В ее голосе я не уловил даже тени колебания. Ощущение было головокружительным. Так, наверное, чувствует себя будущий астронавт, впервые попавший в сурдокамеру. Пищеварительный тракт действует в обратном направлении. Еще немного, и ты выложишь все назад, не сходя с места.
– Почему она не сказала мне это сама? – выдавил я хрипло.
– Скорей всего, хотела тебя унизить…
Я готов был себя убить: как это я, опытный врач, и проморгал?! Только потом вспомнил, что нескольких месяцев она пудрила мне мозги со сроками месячных. Значит – врала!..
Не хватало мне только в шестьдесят два года стать новоиспеченным папашей! От одной лишь этой мысли у меня высохло во рту и запершило в горле. Будь здесь Руди, мы обдумали бы это вдвоем, но он в Нью-Йорке. Нежится с малолетками…
Впервые я встретил Селесту лет десять назад. Она тогда мыла парадные. И в моем доме тоже. Оказалось – бежала с Кубы, Встречаясь на лестнице, мы перебрасывались с ней шуточками. По-английски она тогда говорила довольно скованно.
Вначале я предложил ей убирать у себя в квартире. Потом – пару раз в неделю готовить. Она тут же согласилась. Делала все это Селеста безмолвно и рьяно. Я стал замечать, что, когда она со мной разговаривает, ее непроницаемые зеленые глаза начинают светиться, а на губах появляется улыбка. Довольно долго для меня это оставалось игрой. Такое не может не понравиться любому мужику. Как-то утром я пораньше уехал в клинику. Мне кое-что надо было сделать. А моя очередная пассия все еще продолжала нежиться в постели. Открыв своим ключом дверь, Селеста устроила ей скандал. «Эй ты, лахудра! Больше не смей здесь появляться! Я – моложе, красивей и могу трахаться в десять раз лучше!» Селеста стояла, уперев руки в бока, с пылесосом в руках, и еще специально приоткрыла входную дверь. По-видимому, чтобы любой, кто находился в парадной, мог это слышать.
