Искусство проклинать (СИ) - Аристова Наталья Петровна (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
Они поплыли по площадке, как лебеди, строго, грациозно, потом темп стал убыстряться, и наш деликатный, скромный, худенький Лев Борисыч стал прямо на наших глазах страстным, неутомимым и изобретательно-бесшабашным джигитом. Он уговаривал, интриговал, убеждал и даже угрожал своей белой птице, а она с гордой непреклонностью отклоняла его могучие объятья и только чуть-чуть, самую малость, кокетничала…
В восхищённом гаме и выкриках окружившей площадку толпы я взглянула на прекрасное сияющее лицо Ашота, и на мгновение возненавидела весь мир за то, что он не может так же просто, не стесняясь, выйти в круг. Ашот тоже бесподобно танцует лезгинку, но здесь не согласится даже на «медляк». Жизнь порой, бывает самой настоящей сукой!
Потом к нашему столику подошёл Васо с подарками. На этот раз в мою честь пели «Драгоценную женщину», и мы с Даном пошли танцевать. Я скорее угадала, чем почувствовала, как он украдкой целует мои волосы, и подняла на него глаза. Лицо у него было виноватое и счастливое, а взгляд затуманенный.
— Забылся… прости.
— Ничего…
Немного погодя он снова забылся, и я не стала ему мешать. Я всегда помню свои обещания и стараюсь их выполнять. Новый Год мы с ним встретили в моей постели.
Глава 14
Даже при моём, откровенно говоря, весьма скромном сексуальном опыте, я обычно не ошибаюсь в своей первой оценке мужчины. Дан оказался нежным и ласковым, не слишком умелым, но чутким и терпеливым любовником. Он не сделал ни одного грубого жеста, не сказал ни одного неуместного слова и не потерял в моих глазах ни капли своего удивительного достоинства. Вот такими и были чудо-богатыри Святой Матушки Руси — ловкими, надёжными, праведными. Они канули в вечность и оставили после себя редкие образцы мужественной стати и доблести, чтобы, как подарком, осчастливить ими достойных избранниц. И такой избранницей должна была быть ясная девушка с простым светлым сердцем, и стремлениями к доброй гармоничной жизни, а не я.
Я долго смотрела на спящего Дана. Его утомлённое лицо даже после бессонной горячей ночи не приобрело безмятежности.
«И вечный бой, покой нам только снится» — почему то приходит на ум известное и избитое, но очень уж, подходящее к случаю. Хотя, Дану-то, вряд ли снится покой. Вид у него такой, как будто, он готов при малейшей неожиданности, мгновенно распахнуть глаза, сразу же сообразить, что делать и снова лететь навстречу своему неведомому «вечному бою». Он сосредоточен и готов ко всем превратностям судьбы даже во сне.
А ведь это только начало, мальчик! Наш конец ещё глубже прорежет эти складочки у тебя между бровями и прибавит горечи строгому рисунку рта. Мои коммуникационные несовершенства слишком тяжёлая ноша для двоих. Я слишком долго была одна, без малого — целую жизнь.
Мне очень хочется поцеловать Дана в этот его строгий, но такой жадный и требовательный рот, в неожиданно жёсткую, при послушной мягкости волос, бровь, в глаза с неспокойными ресницами, но я лежу тихо и неподвижно. Пусть он спит, и пусть ему, всё-таки, приснится покой.
За окном вместо ожидаемого снега моросит дождь, и это — самое обидное огорчение новогодней ночи.
На свою рухнувшую репутация твердокаменной старой девы я плюнула с высокой горки. А также и на мудрый стишок-пословицу моего бывшего мужа «не люби, где живёшь; не живи, где любишь» (цензурное изложение). Так получилось! Мы не афишировали своих отношений, а Дан вёл себя так же образцово- сдержанно, как раньше. У него врождённый вкус на самые обыденные вещи. Но слухи, разумеется, поползли, и честная Галия мне сразу об этом сказала. Я не стала её разубеждать. Не люблю врать, а в пробитую брешь моей неприступности не хлынет пучина океанских страстей. Дан — особый случай, и достойных конкурентов у него не может быть никогда, как бы всё не сложилось.
В Изумруде со мной держались по-прежнему, только Витька выглядел довольным, как кот на масленицу, и даже сменил своих бардов на неувядаемую Тину Тёрнер. Он с нескрываемой радостью встречал каждый приход Дана в мастерскую и даже раздобыл где-то шикарную толстостенную кружку с портретом Богдана Хмельницкого, безмолвно-торжественно воодрузив её в хозяйственный шкафчик возле моей чайной пары под гжель. Остальные принимали Дана с неизменным радушием и вниманием.
Работа с начала года шла не шатко, не валко, с прохладцей. Заказов было мало, а морская горячка не вспоминалась и в зародыше. У меня появилась масса свободного времени, которая тратилась на любовь, сон, прогулки и походы на концерты и даже в кабаки. В перерывах между ласками и культурной программой Дан обучил меня нескольким молитвам на греческом языке. Он был ласково настойчив, и я, с шутливо-несчастным видом исправляющейся двоечницы, часто повторяла ему заученные уроки. У меня отличная память, а греческий (или древнегреческий?) красивый, очень звучный язык.
Мальчик был доволен моим прилежанием, и в награду часто рассказывал мне что-нибудь. От долгого чтения и слишком мелкой работы у меня, бывает, болит голова, поэтому я давно научилась хорошо слушать, а Дан первоклассный рассказчик.
Теперь я многое знала о его детстве и юности, о его военных приключениях, о его редких друзьях и родственниках, о том, что его увлекало. У нас оказалось немало общих интересов в музыке, литературе и живописи, много одинаковых взглядов на самые разные вещи. Мы были откровенны друг с другом почти во всём, и это «почти» не давало мне покоя. Что-то очень важное, постоянно занимающее его мысли и не дающее полностью расслабиться, всегда присутствовало в наших отношениях. И я это слишком явственно чувствовала.
Я решила для себя, что не стоит беспокоиться по такому поводу: каждый имеет право на свои секреты, ведь и я тоже не исключение. Я же не озвучиваю мысли о том, что мы не слишком подходящая пара и всё равно расстанемся. Дан их сам частенько угадывает за моими словами и поступками. Это видно по тому, как он иногда мрачнеет на несколько секунд и старается не подавать вида, что огорчён. Иногда даже заводит об этом разговор.
— Тина, я тебе уже, наверно, надоел? — как-то спросил он, помогая мне разбирать пакеты с провизией, закупленной в магазине.
— Да пока нет — улыбнулась я, подхватывая из его рук упаковку с яйцами: С тобой мало хлопот, ты у нас примерный больной. Послушный.
— Как морская свинка? — он улыбается и, как всегда, сразу необыкновенно хорошеет.
— Почти! — я рассовываю коробки, свёртки и кулёчки и увлекаю его к дивану в гостиной. После поездки ему надо немного отдохнуть: Расскажи мне что-нибудь.
— Что? — Дан привычно укладывает голову мне на колени, подложив подушку. Я запускаю руки в его заметно подросшие за время болезни волосы. Он тут же хватает меня за пальцы и начинает перебирать их, поочерёдно отмечая каждый частыми мелкими поцелуями.
— Что-нибудь про себя. Как ты воевал… или ещё про детство. Хорошо бы, что-нибудь интересное и уютное — предлагаю я, стараясь не обращать внимания на предательскую дрожь внизу живота.
— Про войну уютно не получится, Тина, золотая моя! Война — это очень неуютно, грязно и жестоко… Нет, Тина, я не хочу сейчас рассказывать тебе о войне.
— Тогда о семье. Или это слишком тяжело?
— Нет, почему же… Когда умирал отец, мне было лет десять… Он хорошо умер, хоть и рано. Тихо, спокойно, в мире со своей совестью и окружающими. Жизнь прожил достойную, честную. Очень скучал по маме. Он просто уснул…
— И ты остался с бабушкой? — мне приходит на память смерть моих родителей: совсем не тихая и мирная. Я не знаю как, но Дан сразу чувствует во мне перемену настроения. Он отрывает голову от подушки и одним неуловимым движением оказывается возле моего лица. Твёрдые сильные пальцы укладывают мою шею на подставленное плечо.
— У тебя всё было не так, я чувствую. Как это было, Тина, скажи!
Я слышу локтём его сердце: оно начинает биться быстрей и дыхание становится глубже.
— Скажи, Тина, пожалуйста! Я знаю, о чём ты сейчас подумала. Ты не собираешься отдавать себя всю, потому что не хочешь потом пережить предательства того, кому доверилась. Но я не требую тебя всю и я не предатель. Я весь твой, весь, без остатка! Я просто хочу забрать это из тебя. Разделить. Ты скажешь это и отдашь из себя лишнюю боль… Нельзя всё время носить всё в себе, поверь, я знаю. Просто скажи, и всё. Это же будет горькая, но простая выдача информации, а не ты сама, не твоё «я».
