Любовница коменданта - Семан Шерри (чтение книг .TXT) 📗
— Тебе хоть раз пришло в голову поделиться с нами своим харчем? — спросила Шарон, ткнув меня пальцем в грудь.
— Я сама постоянно недоедаю, — возразила я.
— Ты кое-чем обязана нам, — сказала Ревекка. — Ты такая же, как и мы.
— А вы хоть чем-нибудь мне помогли? — не выдержала я.
— Интересно, что мы должны были для тебя сделать?
— Жрать то, чем он тебя угощает?
— Нежиться в его теплой постели?
— Расхаживать в нарядах его жены?
— Да нет, мы должны были помочь ей ублажать коменданта, — съязвила Шарон.
Она выпятила живот и стала тискать свою грудь, покачивая бедрами, закрывая глаза и сладострастно вскрикивая. Она вздыхала и содрагалась, водя рукой у себя промеж ног. Остальные с мерзкими шуточками хватали меня за руки, щипали. Чей-то слюнявый рот прикасался к моим щекам и шее, чьи-то пальцы щупали мою грудь. Я отталкивала их, царапалась, как кошка, пока они, вскрикнув от боли, не отпустили меня.
— Ах, господин комендант, — простонала Шарон, изображая блаженную истому. — Вы совсем меня измучили.
— Ты кое-чем обязана нам, — повторила Ревекка. — Мы не позволим тебе забывать об этом.
— Я никому ничем не обязана, — ответила я. — Кроме себя самой.
— Ты намного хуже его, — брезгливо процедила сквозь зубы Ревекка. — У коменданта по крайней мере есть принципы. А ты — самая заурядная шлюха.
— Если вы бросите в окно еще одну записку, — пригрозила я, — то я позабочусь, чтобы он ее нашел.
ГЛАВА 3
— Ты уже прочел письмо? — спросила я отца. — Это он?
— Что он пишет? — поинтересовалась мама. — Как у Якова дела?
Отец посмотрел на нас. В глазах у него стояли слезы.
— Они выбили все стекла в его лавке. Как и во всех других лавках, принадлежащих евреям.
— Я думала, они просто пишут на витринах «Jude», чтобы люди ничего не покупали у евреев, — сказала я.
— Они разгромили все еврейские лавки.
— Яков не пострадал? — спросила мама. — А Наоми?
— Они заперли евреев в синагоге и подожгли ее.
По щекам отца катились слезы. Мама подошла к нему и взяла его за руку.
— Что-с Яковом и Наоми?
— Они застрелили раввина, — продолжал отец. — Только потому, что он не позволил им прикоснуться к священным книгам.
Мама взяла у отца письмо и стала читать его сама. Отец закрыл лицо руками. Он казался таким беззащитным, таким старым.
— Слава Богу, Яков с Наоми не пострадали, — сказала мама.
— Они сожгли синагогу, — бормотал отец, и его плечи содрагались от рыданий. — Они убили раввина.
— Слава Богу, что мы не эмигрировали вместе с дядей Яковом, — сказала мама.
Я подошла к родителям и взяла их за руки.
— Теперь мы должны сами заботиться о себе и друг о друге, — сказала я. — Нам не на кого больше рассчитывать.
— Это — охранное свидетельство! — Молодой человек стоял на платформе около опустевшего вагона и размахивал какой-то бумажкой. — Где находится комендант? Я хочу поговорить с ним.
Воздух содрогался от воя сирен. Охранник помахал своему товарищу и жестом объяснил что-то. Тот подошел к коменданту и указал рукой на молодого человека, потрясавшего своей бумажкой. Комендант кивнул и сквозь толпу направился к молодому человеку. Я рванулась туда же, отпихивая чьи-то локти, спотыкаясь о разбросанные узлы и чемоданы. Один раз я чуть не сбила с ног женщину с орущим младенцем на руках. Наконец я оказалась рядом с молодым человеком.
— Это значит, что я нахожусь под охраной немецкого правительства, — сказал он и повернул бумагу таким образом, чтобы я могла видеть, что в ней написано, но я глядела на приближающегося к нам коменданта.
Охранник не обращал никакого внимания на молодого человека. Лаяли собаки, люди толкали нас. Молодой человек прижал свою бумагу к груди.
Комендант остановился рядом с нами. Я вспотела, но не от страха: мне было жарко в шубе. Я расстегнула верхнюю пуговицу до самого низа. Молодой человек протянул свою бумагу коменданту, но тот смотрел на меня.
— Я вижу тебя уже второй раз за сегодняшний вечер, — сказал комендант. (Его адъютант не перевел мне этой фразы.) — Должно быть, это судьба.
Адъютант снова промолчал и только нахмурился.
— Это — охранное свидетельство, — сказал юноша.
— Я умею читать, — отозвался комендант.
— Оно означает, что я ценный специалист, — сказал юноша.
— В этом лагере я определяю, кто ценный специалист, а кто — нет, — отрезал комендант.
Он откинул дубинкой полу моей шубы и удовлетворенно кивнул.
— Я нужен стране, — не унимался юноша. — Я — инженер.
— Ты — еврей, — сказал комендант и выстрелил в юношу.
Я поспешно отступила в сторону из опасения, что кровь может испачкать белый мех. Охранное свидетельство валялось на земле рядом с юношей. Собаки надрывно лаяли, срываясь с поводков, но ни одна из них не бросилась к убитому юноше и его бумаге. За спиной у меня из только что открытого товарного вагона выгружалась очередная партия прибывших. Щурясь от яркого света, они окликали своих близких. Откинув рукой в перчатке полу моей шубы, комендант поднял дубинкой подол моего платья. Я смотрела ему прямо в лицо.
— Не может быть, что она еврейка, — сказал комендант своему адъютанту. — Взгляни на ее лицо, Йозеф. Посмотри, какая белая у нее кожа.
Адъютант отвлекся от записей в своем блокноте. Его лицо приняло брезгливое выражение.
— Если бы она не была еврейкой, — сказал он, — то не попала бы сюда.
Комендант приблизился ко мне вплотную, и его дубинка оказалась у меня между ног. Он стал двигать ею взад-вперед, и дыхание его участилось.
— Она еврейка, — сказал адъютант. — На ком еще можно увидеть такую роскошную шубу?
Дубинка двигалась все быстрее и настойчивее. Я стиснула бедра, остановив ее движение.
— Вы когда-нибудь видели такое скопище евреев? — воскликнул адъютант. — До чего же они отвратительны!
— Только не эта, — сказал комендант.
Яростно сжимая рукой полу шубы, он придвинулся ко мне вплотную. Я судорожно вздохнула и посмотрела на него в упор.
— Таких, как она, полно вокруг, — фыркнул адъютант.
— Я этого не заметил, — возразил комендант, увлекая меня за собой.
— Ты когда-нибудь видел такую кучу писем? — спросила я у Давида, когда он вошел в мой кабинет. — И чтобы все они были адресованы одному человеку?
— Нет, никогда, — улыбнулся Давид. — А ты распечатала хотя бы одно из них?
— Пока нет, — призналась я. Я сидела на полу около груды писем. — Просто невероятно!
— Видишь, сколько у тебя почитателей в разных странах, — молвил Давид, беря в руки несколько конвертов.
— И все они пишут. Вероятно, я ошиблась в выборе профессии.
— Ты не могла бы заниматься ничем иным.
— Наверное, ты прав. — Мы продолжали завороженно смотреть на груду писем.
— Не хочется оставлять тебя в столь ответственный момент, Рашель, но я должен идти, пока не закрылась библиотека.
— Но разве ты не обещал помочь мне разобраться с письмами? — робко напомнила я, и он снова улыбнулся.
— Желаю удачи, моя радость. — Давид чмокнул меня в лоб. — Я вернусь через пару часов.
— Если ты не найдешь меня, знай: я погребена под этой бумажной грудой.
— Я немедленно организую поисковую партию и отыщу тебя, — крикнул он на ходу и рассмеялся.
Когда за ним захлопнулась входная дверь, я со вздохом взглянула на лежащую передо мной кипу. Выбрав конверт с иностранной почтовой маркой, я распечатала его.
«Дорогая мисс Леви,
Ваш роман «Ничейная земля» тронул меня до глубины души… Чувствуется, что на Вашу долю выпало много страданий. Иначе Вы вряд ли сумели бы так написать».
Я вскрыла другой конверт.
«Грязная, лживая еврейская шлюха! Жаль, что в свое время тебя не отправили в газовую камеру!»
Потом третий.
«Я искал тебя,
но не мог отыскать».
Я бросила письмо и поднялась с пола. В комнате было холодно. Зябко поеживаясь, я подошла к окну и закрыла его. Начинало темнеть. Двор опустел. Я задвинула шторы и села к столу. В машинке белел чистый лист бумаги. Я повертела в руках пустую кофейную чашку. Потом вернулась к груде сваленных на полу писем и отыскала третье письмо.
