Венецианские каникулы (СИ) - Гарзийо Мария (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
— Привет, – здоровается избавитель, фокусируя взгляд где-то в районе собственных ботинок, – Я к тебе.
— В смысле?
Я уже на половину дремлю, и будить себя лишними эмоциональными всплесками не хочется.
— В смысле жить, – спокойно выдает наглец, подталкивая к порогу чемодан, – Я же свою квартиру продал.
Здрасте, я ваша тетя! Сон сползает на бок.
— Послушай, Артур…
— Тань, давай завтра поговорим. Я устал очень.
И с этими словами нахал, потеснив меня плечом, протискивается в квартиру, таща за собой собрата- приживалу на колесиках. Я не нахожу в себе сил выставить этих иждивенцев за дверь.
— О, у тебя маки остались! Я страшно голодный. В самолете не кормили, – проявляет чудеса наглости Артур.
— Ты что, правда, квартиру продал? – вяло интересуюсь я, наблюдая, как он уплетает за обе щеки рис с рыбой.
— Угу. У меня друг в агентстве недвижимости работает. Помнишь, Гийом? За полцены моментально ушла. Жалковато, конечно, было. Папин подарок на совершеннолетие.
Он не смотрит на меня, делая вид, что занят едой. За напускным легкомыслием я впервые замечаю очертания чего-то важного и настоящего. Все время нашего знакомства я воспринимала проявления внимания со стороны Артура исключительно как хитрый способ перевесить на мои хрупкие плечи свои бытовые заботы. За симпатичной внешностью мне виделся задорный избалованный мальчуган, но никак не привлекательный мужчина. Но подобный персонаж никогда бы не решился на отчаянный поступок, он не стал бы жертвовать собственным комфортом и материальной базой ради того, чтобы верная подруга смогла снова гладить ему рубашки и делиться своим ужином. Выходит, что-то я в Артуре проглядела.
— А зачем? – спрашиваю я, чтобы подтвердить потупившую в мозг догадку.
Артур поднимает на меня свои синие бездонные глазищи.
— А что я, по-твоему, должен был делать? Ты уехала к какому-то очередному интернетному придурку. Присылаешь сообщение, что, мол, полный отстой, и скорее бы обратно вернуться. И пропадаешь. Тетенька в телефоне твердит мне, что абонент больше не существует. Твоя начальница понятия не имеет, куда ты запропастилась. Тут не надо быть ясновидящим, чтобы понять, что с тобой что-то случилось. Вот я и поехал в Венецию разыскивать сгинувшую подругу. Столько времени денег ушло, пока я докопался-таки до Venise Experiences. Я был уверен, что эти сутенеры тебя не отпустили бы добровольно. А оказалось, тебя и не держал никто. Взяла и улетела.
Ага, поработала месячишко путаной, накопила копеечку, и обратно в Париж табуретки продавать.
— Держал, – вздыхаю я, – Артур, это длинная история. И я не уверена, что когда-нибудь захочу рассказать ее тебе целиком. Меня отпустили, потому что ты заплатил. Так что папин подарок не пропал зря.
— Это радует. В смысле то, что не пропал. Тань, ты прости меня за.… Ну, в общем, ты понимаешь, – Артур покаянно опускает голову, – Учти, третий раз прощения прошу. Четвертый не буду.
Меня накрывает волна воспоминаний. Пальцы Артура, его губы, его гладкое тело. Щеки нагреваются румянцем. Непосредственность покидает комнату, хлопнув дверью.
— Я устала. Пора спать, – мямлю я, уставившись на водосточную трубу.
Врожденный гуманизм не позволяет мне уложить бездомного героя на продавленный диван метр сорок длинной. Отмытый до блеска и благоухающий моим гелем для душа Артур забирается под одеяло с отведенного ему бока. Я демонстративно разворачиваюсь к нему закованной в плюшевую пижаму времен Очаковских и покорения Крыма спиной и делаю вид, что моментально отрубилась. Мои усилия по сохранению жалких обглодышей девичьей чести оказываются лишними. Мой новоявленный сожитель, оттянув на себя большую часть одеяла, сладко посапывает, не сделав ни малейшей попытки хотя бы дружески приобнять меня за плюшевый бок. Примерное поведение питомца радует меня. Я могу спокойно откинуть край покрывала и запустить в теплую многослойность постели блудливую тень Алекса. Она льнет ко мне, ласкаясь как выпрашивающий вкуснятину кот, и шепчет в ухо «Я хочу знать о тебе все. Я хочу знать о тебе все». Всю ночь я, взобравшись на подмостки оратора, веду длинное детальное повествование о собственной жизни. Детство, озаренное любовью двух самых близких людей. Первый четырехколесный велосипед. Мамины пироги. А потом некто невидимой рукой выкручивает лампочку, которая освещала нашу маленькую семью. На этом месте я пускаю слезу. Впервые с того момента, как мама вернулась с работы с перекошенным страданием лицом, и я поняла, что так, как раньше уже никогда больше не будет. Я не плакала ни тогда, будучи не в состоянии оценить глубину потери вследствие своего юного беззаботного возраста, ни после, занятая юношескими поисками себя и своего места в мире. А вот сейчас я осознаю, что та пробоина была решающей. Залатать ее не удалось ни мне, ни маме, и наш корабль развалился на части. Алекс улыбается мне и гладит по щеке, вытирая крупную соленую слезу. Я, заручившись его поддержкой, продолжаю повествование. Рассказ о мужчинах в моей жизни не вызывает у него энтузиазма. Он хмурится и отводит взгляд. А я говорю и говорю. Из меня хлещет мощный поток накопившихся за годы одиночества обид и разочарований. Исчерпав, наконец, все забродившие и покрывшиеся пылью запасы и окончательно охрипнув, я позволяю Алексу завернуть меня в объятия. Он гладит меня по голове как ребенка и твердит, что отныне все будет хорошо. И я ему верю. Лампочка чудным образом возвращается на свое прежнее место, ее мягкий желтый свет наполняет меня надеждой. «Ты немножко храпишь, но это не страшно», говорит Алекс, целуя меня в висок. Я открываю глаза. Артур улыбается, источая неестественно свежий запах зубной пасты. Добро пожаловать в реальность. Рядом со мной развалился не спонсор-загадка, а благородный избавитель, избавивший меня от радужных перспектив.
— Неправда. Я никогда не храплю, – мычу я, стараясь не разевать не успевший вкусить Лакалюта рот.
Кстати, что касается Артура, он-то точно не храпит. Мой тонкий слух и некрепкий сон не потерпели бы чужеродных звуков. Вот оно пока единственное явное преимущество отношений с молодым мужчиной. Другие мне пока неизвестны, ибо я всегда предпочитала матерую дичь. Любой самый завалящий психолог скажет, что подобный выбор обосновывается подсознательным поиском утерянного в детстве отца. Исходя из этого, можно сделать вывод, что престарелые ловеласы, охотящиеся за Лолитами, истосковались по дочери, а силиконистые дамы преклонного возраста, оплачивающие услуги молоденьких жиголо, тяготятся мечтами о сыне. Так или иначе, замену родича в лице Алекса я безвозвратно упустила. Даже если он живет в Париже, найти безымянного человека без лица вряд ли под силу даже самой сноровистой ищейке. Разве, что, пойдя по следам Амели, расклеить по городу те рисованные портреты, за созданием которых я коротала свои венецианские будни. В общем, напрашивается неутешительный вывод, что отцазаменитель свернул с моего жизненного пути вслед за оригиналом. Остается нехрапящий молодец 25 лет отроду. Что с ним делать, ума не приложу. Попытаться перекроить складывавшиеся годами предпочтения и, зачеркнув графу «отец» вписать на это место сына? Или выкинуть из головы единичный эпизод недозволенного сближения и вернуться к отметке «друзья»? Времени на раздумья у меня достаточно. Артур, чмокнув меня в щеку, убегает на работу. Я звоню в магазин мебели, чтобы по-человечески уволиться. А то получилось, как в анекдоте: «Нормально, меня с работы уволили! – За что? – Да фиг его знает, я там полгода уже не был». Директриса не выказывает желания слушать мои оправдания и сухо скомандовав мне прийти забрать свой последний bulletin de paie[28], отключается. Следующий звонок маме. Стряхнув с плеч привычный ворох недовольства и обвинений, радостно сообщаю, что стажировка закончена, и я снова в Париже. В ответ из трубки доносится безразличное пыхтение.
— Мам, мне тут папа снился, – зачем-то придумываю я.
Пыхтение затихает.
— Он за все годы так и не звонил тебе ни разу? Не писал?
