Научи любить (СИ) - Черная Лана (читать книги бесплатно полностью txt) 📗
— Знал бы, не спрашивал, — огрызаюсь.
Плаха сбавляет скорость, входя в слепой поворот. Чуть резковато. Морщится и снова жмет педаль газа.
— Вышибалой он работал. После смерти матери пил много, а потом устроился вот. Стал хорошо зарабатывать.
О матери Василий говорил, но вскользь. Он вообще не любитель задушевных разговоров, да и ностальгировать за бутылочкой нам, собственно, не о чем. Все, что нас связывало, больше походило на ночной кошмар. И забыть никак, и вспоминать нет сил.
— А где работал? — допытываюсь я, чуя – разгадка кроется в прошлом. Оттуда надо копать.
— В клубе, где Катя танцевала. Помнишь?
Такое не забудешь.
— А клуб этот, — продолжаю ход мысли друга, — если мне не изменяет память, принадлежал старшему брату Загорского. Я прав?
Плаха кивает.
— Ты к чему клонишь? — настораживается.
— К тому, что я, кажется, нашел того, кто следил за Катей.
ГЛАВА 16
Сейчас.
…Корф приехал среди рабочего дня: взъерошенный, озабоченный. Вломился в кабинет, бросив Катиной клиентке, что у него вопрос жизни и смерти, вытащил ее из-за стола, за руку вытянул из салона и усадил в новенький джип.
— И что это значит? – спросила Катя, когда Корф плюхнулся на водительское сидение.
— Я соскучился, – ответил, довольный собой.
Катя лишь раскрыла рот от удивления, но так ничего и не произнесла. Да и что она могла сказать, если сама скучала до одури. Каждый день, каждый час, каждую минуту, что они проводили не вместе. Она ловила себя на мысли, что ждет его звонка или прихода. Что вот он появится на пороге, и Катя забудет обо всем: о своих неотвеченных звонках, о своей ревности и его бесконечных подружках, пестрящих на обложках глянца. И он приходил. И она забывала. А утром снова ревновала и тосковала по его рукам, губам, его нежности и неистовой страсти. Она растворялась в нем и ощущала себя непозволительно счастливой. Разве что…
— А я подумала, ты решил меня замуж позвать, – и сощурилась, выжидая. — Даже машинку приобрел…семейную такую, – и она демонстративно погладила светлую кожу салона.
— А пойдешь? – спросил, выворачивая руль на повороте. — Замуж? – и глянул весело. И в серых глазах его сияло солнце. Катя аж засмотрелась и расплылась в улыбке.
— А если соглашусь? – поддерживая его игривость, продолжала играть в их давнюю игру. — Неужели женишься?
— А ты проверь, – подначивал он. — Одно простое слово из двух букв. Это же так просто, Печенька.
Катя смотрела во все глаза. Помнится, тринадцать лет назад он не был так настойчив. Что же с ним стряслось сегодня? Не заболел часом? Коснулась ладонью его лба – горячий.
— Я так и думала, – покачала она головой в ответ на его вопросительно изогнутую бровь, – перегрелся. И мозги наверняка закипели, – нахмурилась. – То-то я гляжу, что с тобой не все в порядке. Ухойдокали тебя в твоем офисе, месье миллионер.
А он взорвался хохотом. Даже машину остановил. Долго смеялся, запрокинув голову. А потом враз посерьезнел: и глаза его потемнели, а рыжая окантовка померкла.
— Это значит: нет? – и в голосе его прозвучала обида. Или показалось?
— Нет, Корф, – Катя и головой покачала для убедительности. Только кого больше пыталась убедить сама не знала. — Тебе нужна хорошая девочка, неиспорченная.
— Ууу, – протянул с присвистом, завел машину. — А ты, следовательно, попорченная уже, да?
Но Катя промолчала.
— Ну что ж, плохая девочка, – вздохнул Корф, уводя тему в другое русло. Катя выдохнула. — Облагородить вряд ли смогу, а вот развратить, – и подмигнул, – это запросто. Это я люблю, – и облизнулся, как кот, слопавший миску сметаны. Теперь смеялась Катя.
— Я надеюсь, на разврат-то ты согласна? – и глянул так, что ее щеки вспыхнули. А тело отозвалось мучительным желанием.
— Разврат с тобой? – Катя закусила губу и придвинулась ближе, опаляя его шею своим дыханием, ощущая, как он напрягся и как усилился запах смородины. — Это я люблю.
А Корф обхватил ее затылок, слегка запрокинув голову. Другую руку положил на шею. Прочертил линию вдоль пульсирующей жилки, вверх, большим пальцем коснулся губ. Обвел контуры обеих и надавил на нижнюю, заставляя приоткрыть их, впустить его. У Кати сбилось дыхание, и тело стало податливым и остро чувствующим каждое прикосновение. Она жадно глотнула воздуха, обхватила его палец губами, языком коснулась подушечки. Корф рыкнул, пожирая ее голодным взглядом.
— Моя… – выдохнул. — Только моя…всегда…
И поцеловал, грубо сминая ее губы, прижимая к себе так, что Катя задыхалась. И кровь закипала от такого неистовства, от его грубых движений: его пальцев, накручивающих на кулак ее волосы; его языка, властвующего в ее рту; его сдавленного рычания в самые губы. И Катя вжалась в него, желая только одного – почувствовать его всего. Только его.
Корф с трудом оторвался от поцелуя, тяжело дыша. Отпустил Катю. И ей сразу стало холодно и одиноко, и она не сдержала разочарованного вздоха.
— Потерпи, Печенька, – произнес Корф хрипло, трогая машину с места. — Скоро приедем. Потерпи…
А через полтора часа Катя распласталась на кровати, полностью удовлетворенная и счастливая. А Корф лежал на боку, привстав на полусогнутой руке, и хмуро рассматривал ее спину. И Катя знала, что ему так не нравилось. Свежая татуировка на левой лопатке.
— Ну и нахрена? – и тихая злость пробиралась в каждом слове.
— Фраза красивая, – слукавила Катя. Корф не знал – эту цитату из пьесы Шекспира Катя набила в честь дочери. Машка всегда любила бабочек. И она до одури скучала по ней. И фраза родилась сама: «Мы все будем смеяться над золотыми бабочками». Каждый раз, смотря на эти витиеватые буквы в зеркало – Катя думала о дочери. А потом закутывалась в пуховое одеяло и звонила. Просто, чтобы увидеть, как она там без нее.
— Красивая, – помедлив, согласился Корф. — Как и эта, – и его губы коснулись строк на правом боку. — И кто же разбил сердце моей маленькой девочке? – уже не в первый раз его вопрос остался без ответа. А Катя перевернулась на спину, притягивая Корфа к себе, целуя и утопая в безумстве страсти…
Катя открывает глаза и садится на кровати, пытаясь разогнать сон-воспоминание. Ее дыхание сбито. По вискам течет пот, а внутри будто пожар горит. Поднимается. Пол приятно холодит босые ноги. Волоча за собой тонкое одеяло, Катя усаживается на тумбочку, придвинутую к окну, прислоняется лбом к стеклу. Это единственная палата во всей больнице, где окно забрано решеткой с улицы — Катя уже знает.
Корф снова появился в ее жизни пять лет назад, когда Катя искала деньги на операцию Алисе, по дурости сломавшей себе шею и угодившей в кому. Она попросила у него денег. Корф дал, правда, сперва наорал на нее и выгнал взашей. Тогда Катя не знала, что у него был распорот бок после очередного покушения. Теперь ей холодно и она плотнее закутывается в одеяло. Он пришел через четыре дня и больше не уходил.
Катя достает из верхнего ящика старую книжку, добытую санитаром Вовкой, раскрывает посередине, где вместо закладки – некогда рыжая голова подсолнуха. Катя наклоняется к высушенному цветку, втягивает носом запах старой бумаги и тонкие отголоски лета. Прикрывает глаза. Она помнит их первые подсолнухи…
…Они провели на базе отдыха неделю. Семь потрясающих дней и ночей, наполненных только природой и друг другом. Их домик находился на отшибе, поэтому с отдыхающими они пересекались крайне редко, даже купались в укромном уголке. Только Катя и Корф. Оказалось, что ему нравится купаться голышом, а она и не представляла. Столько лет знала его, а он по-прежнему ее удивлял. Он плавал, а Катя загорала на песчаном бережку и любовалась его роскошным телом. Косая сажень в плечах, перекатывающиеся под загорелой кожей мышцы, упругая задница и сильные ноги. И все это идеальное тело принадлежало только ей.
Корф умудрялся каждый раз поймать Катю за ее любованием ним и выходил из реки, как Аполлон, широко улыбаясь и демонстрируя себя во всей мужской красе, смешно отряхивался от воды и падал рядом, подставляя себя Катиным ласкам. И она ласкала пальчиками каждый его шрам, которые знала наизусть, каждый клочок его истерзанного тела. Любила до сумасшествия и изнеможения.
