Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
А с площади перед тюрьмой какие-то люди с повязками на рукавах выносили трупы, прикрытые брезентом, и смывали с асфальта кровавые пятна из резиновых шлангов.
Максима трясло. Он смотрел на свои руки — грязные, пахнущие порохом и ружейной смазкой, и думал, что, возможно, в эту ночь стал убийцей…
Ночью в казарме он впервые лежал без сна, ворочался с боку на бок и думал о том, что тяжелое, чугунное слово «приказ» снимает с человека формальную ответственность, но не освобождает от мук совести.
Всех, кто участвовал в этой акции, разослали по другим частям, подальше отсюда. Максим попал в Батуми — место почти райское. Кругом пальмы, тепло, и, когда наступила весна, солдаты частенько убегали купаться на море… Но почему-то даже ласковая морская вода и солнце уже не радовали его. Весь оставшийся срок службы отбывал как будто в полусознании, словно заведенный автомат или гаитянский зомби, — сказали «встать!» — встал, сказали «лечь!» — лег. Мир стал серым, плоским, как картинка в старом телевизоре.
Возвращение домой ничего не изменило. Максим ел, спал, ходил на занятия, разгружал вагоны по вечерам, но все равно его не оставляло ощущение, что душа его где-то далеко, блуждает в мутном и плотном сером тумане и не может выбраться оттуда, докричаться до живых, позвать на помощь…
И лишь долгое время спустя он сумел рассказать Наташке о том, что с ним произошло. Она не охала, не ахала, не задавала дурацких вопросов, не лезла с утешениями, просто сидела, подперев щеку рукой, как простая деревенская баба, и слушала — жалостливо и терпеливо. А потом, ни слова не говоря, достала из холодильника бутылку водки, налила полный стакан и поставила перед ним на стол. Максим удивился поначалу — пить в доме было как-то не заведено, и бутылку мама хранила исключительно на случай, если придется вызвать сантехника или слесаря из ЖЭКа, — но выпил до дна, как лекарство. В голове сразу зашумело, перед глазами все поплыло, так, что Максим еле-еле добрел до кровати и сразу же провалился в сон.
Ему снилось, что он плывет в черной бурливой реке, где-то далеко под землей. Вода заливалась в уши и в нос, не хватало воздуха, но он упорно продолжал работать руками и ногами, барахтаться, захлебываясь, но все же стремиться вперед, к свету… Наконец, совсем выбившись из сил, он сделал последний, отчаянный рывок — и почувствовал, что вынырнул на поверхность! Он еще увидел луч солнца над головой, белые кучевые облака, кусочек неба, такой невыразимо синий…
Максим проснулся весь в поту, с колотящимся сердцем. За окном стояли серые сумерки, так что непонятно было, утро сейчас или уже вечер. Максим потянулся за часами и с удивлением обнаружил, что проспал почти сутки. В приоткрытую форточку тянуло вкрадчивым весенним запахом влажной земли, пробивающихся листочков на старом тополе, что рос под окном, молодой травы…
Максим вдохнул воздух всей грудью и с некоторым удивлением почувствовал, что в душе у него появилось радостное чувство, как будто проклюнулся росток надежды. Выплыл ведь все-таки!
Что-то изменилось в нем после той ночи. Воспоминания о прошлом отошли куда-то далеко, но главное — жизнь снова обрела вкус и запах, мир раскрасился во все цвета радуги, стал объемным и многогранным… А главное — ужасно интересным!
Остались только редкие приступы тревоги и тоски в дождливую погоду поздней осенью, да еще — отвращение к любому оружию. Даже в парке Горького, гуляя там с Верочкой, он никогда не подходил к тиру и в пейнтбол играть не ездил, хотя Армен зовет постоянно… У него-то к оружию совсем другое отношение! После того как его сестра Ануш погибла во время погрома в Сумгаите, Армен всех азербайджанцев считал личными врагами, потому и пошел воевать в Карабах. Как там у Стивена Кинга? «Я не стреляю рукой, я стреляю сердцем…»
У него — своя правда.
Максим перевернул страницу. Под пальцами зашелестел тонкий розоватый листок, исписанный совсем другим почерком — круглым, явно девичьим. Почтовая бумага сильно потерлась на сгибах. Видно было, что письмо долго таскали в кармане, много раз читали и перечитывали.
После минутного колебания — нехорошо все-таки читать чужие письма! — Максим осторожно разгладил его и не без труда принялся разбирать строчки, катящиеся вниз.
«Милый мой Сашенька! Вот уже четыре месяца от тебя нет никаких вестей. Я ужасно…»
Дальше несколько строк шло неразборчиво, чернила расплылись но бумаге. Максим повернул Листок ближе к свету и стал читать дальше.
«Я поступила на курсы сестер милосердия при Иверской общине. По вечерам хожу в госпиталь, помогаю при перевязках. Доктор Старков хвалит меня, говорит, что я способная, а вчера даже допустил ассистировать на операции. Если бы ты знал, сколько горя и боли приходится видеть каждый день! Раненых с фронта все везут и везут, сестер и сиделок не хватает…
Домой прихожу поздно вечером, усталая. Papa страшно сердится, все время, сидит у себя в кабинете и курит. Он волнуется за меня, все переживает о моем слабом здоровье, думает, что я — все еще та маленькая девочка, что прибегала когда-то к нему в кабинет и просила пятачок на мороженое. Бедный, старый, наивный мой папочка! Не понимает, что я уже взрослая и сильная. Моя подруга Таня Ощепкова уехала на днях на фронт с санитарным эшелоном, и как я завидую ей! Но papa нипочем не отпустит, тем более что я еще несовершеннолетняя».
И внизу приписка, быстро, торопливо, другими чернилами:
«Саша! Я не знаю, где ты и что с тобой. В газетах пишут: „Наши войска отступили на заранее подготовленные позиции“, а значит — плохи дела. Слухи доходят самые невероятные… Списки убитых и раненых я прочитываю — и надеюсь не встретить в них твоего имени. Каждый день, каждый час я думаю о тебе. Об одном молю Бога — возвращайся живым! Пусть моя любовь сохранит тебя».
Максим бережно сложил розовый листочек и отложил его в сторону. Да уж, повезло Саше Сабурову! Чтобы кто-нибудь так любил и ждал — не часто бывает… Особенно в наше время.
До тех пор, пока Максим не встретил Верочку, он и сам полагал, что пылкие чувства есть некий анахронизм, свидетельство истории, как кринолины или пудреные парики. Были, конечно, времена, когда ради любимых шли на каторгу, стрелялись на дуэли, годами ждали с войны или уходили в монастырь… А теперь — все проще и циничнее. Сексуальная революция победила окончательно и бесповоротно. Гораздо удобнее признать этот факт и не ждать чего-то большего, чтобы не разочароваться потом.
Когда-то однокурсница Таня Светлова, которую Максим заприметил еще на вступительных экзаменах, а потом с ней встречался целый год (и с ней же, кстати, потерял невинность, когда мама с Наташкой уехали на море), обещала «ждать» его из армии. Даже написала несколько писем, в которых подробно описывала посиделки с подружками в кафе «Лира» за чашечкой горячего шоколада (видно, ей это казалось очень утонченным и изысканным!), выезд «на картошку» в подшефный колхоз, институтские дискотеки… Может, и ничего особенного, но в армии и такая весточка — радость. Потом письма перестали приходить, Максим даже волновался немного — не случилось ли чего? Умом он, конечно, понимал, что просто наскучила девчонке переписка с солдатом, глотающим пыль за тридевять земель, а может, и новый кто появился, но сердце, глупое сердце так хотело верить, что просто письма теряются… Да мало ли что еще могло случиться!
Потом как-то постепенно все забылось, даже во сне образ смеющейся русоволосой девочки он видел все реже и реже, а уж после той ночи, когда довелось стрелять в толпу заключенных — и вовсе не до того стало…
Когда Максим вернулся, Таня была уже на четвертом курсе. Взрослая, красивая, она писала диплом о периоде становления феодализма в Европе и, как болтали злые языки, вовсю крутила роман с доцентом Свиридовым — близоруким, застенчивым молодым человеком, настолько поглощенным историей Средних веков, что казалось, он с трудом замечал окружающую действительность.
