Выше стен (СИ) - Ру Тори (лучшие бесплатные книги .txt, .fb2) 📗
Но я голоден и, пожалуй, воспользуюсь халявой — отодвигаю стул и занимаю свое законное место, хотя прекрасно вижу — до того, как я заявился, на нем сидела Наташа. Как ни в чем не бывало смотрю на нее, невинно хлопаю ресницами, и она поспешно отодвигает свои приборы и ставит передо мной чистые.
Папаша, вечно пребывающий не в теме (по причине удобства такой жизненной позиции), удовлетворенно крякает, плюхается напротив, а его жена заботливо передает мне салат, хлеб, салфетку, солонку и все, что я периодически у нее прошу.
Подло и приторно улыбаюсь, вспоминаю полузабытые манеры, вооружившись вилкой и ножом, принимаюсь есть и исподтишка наблюдаю за отцом. Я высматриваю подвох, жду, когда придурок проколется, потому что он просто не может быть таким — расслабленным, улыбчивым, спокойным.
Он напрягает меня до оскомины, я мог бы прямо сейчас подпортить его блаженное настроение, но пока держусь непринужденно — никто не должен догадаться, какой гребаный ад творится в моей душе.
Надо признать, стерва вкусно готовит, видимо, поэтому отца настолько сильно развезло. Моя мать никогда не старалась ему угодить и чаще всего просто забивала на приготовление еды.
В коридоре шаркают шаги. Перестаю жевать и в замешательстве оглядываюсь — я так увлекся созерцанием этого балагана, что начисто забыл о существовании «папиной радости».
Шатаясь, как в невменозе, дурочка выходит из темноты, останавливается у пустого стула и изображает нечто, даже отдаленно не похожее на улыбку. Круги под глазами и серый оттенок лица усугубляет странное платье из жутких зеленых кружев. Она молча садится рядом, и облако знакомых цветочных духов перекрывает все другие запахи. В поле зрения попадает ее тонкое запястье, голубоватые вены и хрупкие дрожащие пальцы.
Она замерзла или что?..
Тянусь к высокому стакану, глотаю воду без газа, и дурочка сообщает:
— Простите, пришлось отлучиться. Котенок накормлен и устроен в лучшем виде.
Ее фразу все пропускают мимо ушей.
Тикают винтажные часы, заменившие в простенке любимую картину матери, занавесочки кружатся в вальсе со сквозняками, за огромными темными окнами в кронах тополей шумит осенний ветер. Тут здорово не хватает упреков, мата и воплей. Разбитой посуды, хлопанья дверей и сдавленного плача.
Снова болит голова, одолевает беспокойство за мать, раскаяние и черная, выжигающая нутро обида. Она вышвырнула меня из жизни, как ненужную, вышедшую из моды вещь. Знаю, ее тупая выходка однажды сменится бурными извинениями, и подспудно жду звонка, но она не звонит, и тревога нарастает.
Сегодня я поступил с ней так же, как отец — откупился, попытался очистить совесть подачкой и оставить ее в прошлом.
Мои чертовы родаки не способны на привязанность.
Ну а я… точно такой же.
На тропе войны рефлексия ни к чему.
Подонкам можно все.
Изгоняю из башки ненужные сомнения, вспоминаю уроки актерского мастерства, нахваливаю хозяйку и веду себя подчеркнуто корректно, но иногда развязно и двусмысленно улыбаюсь Наташе. Гламурные подружки матери были в восторге от таких улыбочек, стерва тоже реагирует — растерянно прищуривается и заливается краской.
На пассажи отца я отвечаю с только ему понятным сарказмом и, судя по его кислой физиономии, за каких-то пятнадцать минут обеспечиваю приступ изжоги.
Дурочку я демонстративно игнорирую, хотя трясущаяся белая рука помимо воли притягивает внимание и сбивает с мысли. Если в доме настолько холодно, почему бы им не прибавить отопление?
— Регина, как ты уже, наверное, поняла, это Слава! — спохватывается Наташа. — Сын Андрея. Вы непременно найдете общий язык и станете друзьями.
— Очень приятно! — воодушевленно подхватывает дурочка. — Меня зовут Регина.
Я чувствую щекой ее умоляющий взгляд, откладываю вилку и поворачиваюсь к ней:
— Вообще-то, мы знакомы и общий язык давно нашли. Регин, ну что же ты? Давай, расскажи все родителям!
Повисает немая сцена. Дурочка бледнеет как полотно, в расфокусированных глазах мелькает ужас и некое подобие внутренней борьбы. Мне скучно и пофиг — вывалит ли она на предков новость, что мы трахались, или попробует меня прикрыть. Все ее слова в конечном итоге я использую против нее же.
Некстати налетают воспоминания о пьяной ночи, ее стонах и клятвах, но я лишь расслабленно откидываюсь на спинку венского стула и расстегиваю пуговицу у горла.
— Да. На самом деле мы учимся в одном колледже. Только Свя… — Дурочка заикается и теребит край салфетки. — Святослав — старше на два курса. И он отличник. Боже, как тесен мир!
Отец вздрагивает, и его лощеная морда покрывается бордовыми пятнами.
— Так вот где ты учишься! С твоими-то способностями! Это за гранью. Ну как же она позволила тебе…
— Пасть так низко? — усмехаюсь я. Он бросает быстрый взгляд на Регину и затыкается. Ее-то факт обучения в шараге хуже не делает. В любой ситуации для него будет хорошей она, а не я.
— Обсудим это потом, хорошо? — Папаша многозначительно хмурится. — Ну а к нам надолго, сынок?
Издевательски смотрю в упор, но сохраняю безукоризненную вежливость. Уже очевидно, для его чертовой семейки я — огромная заноза в заднице, но они не отделаются от меня просто так.
— Да, рассчитываю пожить тут какое-то время. Мать выходит замуж, в двухкомнатной хрущобе с молодоженами я немножко не ко двору… — Я изображаю робость, щеки трогает легкий румянец. — Если моя комната все еще свободна, я бы хотел занять ее.
Отправляю в рот лист салата, медленно жую и наблюдаю за отцом.
Интересно, что он предпримет? Хватит ли у него духу выгнать оттуда свою «радость», или он опять предпочтет задвинуть меня на второй план?
А вдруг этот гений дипломатии реально поселит нас вместе?
Я ухмыляюсь как дебил. Зря я тянул, мозолил глаза матери и не переезжал сюда. Тут весело.
Гафарова то и дело что-то роняет и разливает по скатерти — на сей раз опрокинула стакан с водой, и под столом образовалась прозрачная лужица. Сомнения в ее вменяемости растут и крепнут, но отец и Наташа устраивают форменный цирк — молча передают ей салфетки и делают вид, что ничего странного не происходит.
За стаканом летит вилка, дурочка пялится то на меня, то на папашу и хрипит:
— Это хорошо, С… Слава. Я временно разместилась у тебя, но комната для гостей в конце коридора нравится мне намного больше… Непременно сегодня же туда переберусь.
— Пусть там поживет Святослав! — Папаша в своем репертуаре. Что и требовалось доказать…
— Нет! — взвизгивает «папина радость».
Я поднимаю голову и с искренним интересом изучаю эту ненормальную. Растрепанные патлы спадают на лоб, в мочках болтаются дешевые пластиковые серьги, но убогое платье, как ни странно, подходит к глазам — опухшим, затравленным и заплаканным.
Сердце екает. Интересно, как она? Отошла ли от происшествия в шараге?..
— Мы рады, что ты решил остаться! Твой папа ждал этого момента с тех самых пор, как вы разлучились! — сияет Наташа, транслируя тепло, сочувствие и всепоглощающую любовь, и я почти ведусь, но вовремя осаждаю себя. Она же актриса, лицемерие ей дается даже легче, чем мне. Однако я отчего-то не могу выдержать ее внимательный пристальный взгляд.
Папашина ладонь накрывает ее руку, и до меня доходит: между «молодыми», как в любимых приторных мелодрамах Яны, происходит молчаливый диалог. Внезапно Наташа извиняется, встает из-за стола и, прихватив смартфон, скрывается в дверном проеме.
Спустя пару секунд оттуда доносятся обрывки телефонного разговора:
— Прошу вас. Если еще не поздно. Будет еще один гость, наш сын. Да, дочь и сын.
Сын…
Несмотря на еле слышную боль в висках, я ощущаю приступ эйфории — все складывается как нельзя лучше. Через неделю день рождения отца и открытие салона — туда наверняка придут его друзья, блогеры и пресса… Почему бы не развлечься и не сделать их праздник чуть более скандальным?
Остаток вечера воодушевленно болтаю, беззлобно подтруниваю над дурочкой, и она ловит каждое мое слово, открыто заигрываю с Наташей и игнорю отца.
