Антигерой (СИ) - Шагаева Наталья (электронная книга .TXT, .FB2) 📗
Я ненавижу только одного мужчину. Так сильно ненавижу, что не могу смотреть на других. Моя ненависть стерла для меня всех мужчин. Она такая едкая и болючая, что разъело все внутри. Ненавижу за то, что все равно люблю.
Дошло до того, что я ищу оправдания Глебу и жалею, что не выслушала причины, по которым Глеб так поступил.
Идиотка.
Мне и правда нужен психолог.
Я ведь не прощу Глеба и не подпущу к себе никогда. Мне убить его хочется. Взять нож, воткнуть в сердце и провернуть, чтобы этому мужчине было нестерпимо больно, так же, как и мне. Чтобы убить его, как он убил меня.
Андрей останавливается возле ворот нашего дома. Выходит, чтобы открыть их и проехать внутрь, а мое сердце замирает, поскольку я вижу припаркованный белый внедорожник. Мне даже не нужно смотреть на номер, чтобы понять, кому он принадлежит. Зажмуриваюсь, молясь, чтобы увиденное было галлюцинацией. Но нет, машина не исчезает. В машине никого нет, и это может означать только то, что ее владелец у нас дома…
Папа его нашел?
Я не рассказала ему про Глеба ни слова, словно и не было его.
Сердце начинает заходиться в панике, мне, дуре, не хочется, чтобы отец наказал Глеба. Мне просто хочется, чтобы его не было больше в моей жизни. Он сыграл великолепно, пусть наслаждается победой.
Глава 27
Глеб
Всегда боялся большой воды. Нет, плаваю я хорошо, но только когда понимаю, что могу в любой момент вынырнуть и почувствовать почву под ногами. В детстве тонул. С тех пор во мне живет страх захлебнуться, так и не почувствовав почву под ногами. А сейчас кажется, что утонул, захлебнулся и утопил сам себя.
Я слабак. Впервые ничего не хочется с этим делать. То чувство, когда понимаешь, что ты полное ничтожество. Цинично шел к своей цели и споткнулся на маленькой девочке.
Я мог сколько угодно дурить ей голову, лгать, изворачиваться, обернуть все в свою пользу, обелиться перед ней, оставить ее рядом с собой, чтобы по-прежнему доверяла и смотрела влюбленными глазами. Мог отсрочить свою смерть… Но рано или поздно некрасивая правда вылезла бы наружу. Хуже всего, если эту правду до Рады донес бы кто-то чужой. Поэтому я выложил все сам. Абсолютно все… Как есть, не приукрашая.
Да, детка!
Да!
Ты правильно все понимаешь: я мразь. Знаю. Оправдания… Да нет у меня никаких оправданий. Мои оправдания звучали бы низко.
У меня есть только острые, болючие чувства к этой девочке. Я не планировал… Чувства не планировал, брать ее не планировал и сдыхать, сейчас, топя себя, не планировал…
Мне дико хотелось продлить агонию, я искал выходы, и они есть, но девочка хотела правды именно сейчас, она устала ждать и решила убить меня раньше времени. Да черт с ним, перед смертью не надышишься.
Неделя проходит в пьяном угаре. Все свалили из страны, прекрасно понимая, что Коваленко не проглотит, найдет и выпотрошит всех наизнанку. Мне нет смысла прятаться, меня он не тронет — помнит, что должен. Если, конечно, не узнает, что я тронул его единственную дочь. Но за это я сам себя уничтожаю, поэтому не страшно.
Бухаю как ни в себя. Мне нельзя приходить в себя и начинать анализировать, начнётся агония, а это невыносимо больно. Поэтому я заливаюсь водкой. Открываю глаза и первым делом глотаю алкоголь прямо из горла. Брожу с бутылкой по квартире, осматривая вещи девочки, но не трогаю их.
Не могу.
Все лежит ровно так, как она оставила: маечка на диване, резинка для волос, духи, трусики в ванной. Сажусь на кафельный пол в ванной комнате, снова глотаю водку и бьюсь затылком о стену.
На третий день запоя мне хочется убить Раду. Придушить и уложить рядом с собой в могилу. Только в этом случае мы можем быть вместе, и настанет долгожданный покой.
В моменты, пока голова не затуманена алкоголем, я пытаюсь понять, когда все пошло не по плану. Когда произошел тот щелчок и я прыгнул в эту бездну. И кажется, что это произошло сразу, как только поднял ее, больную в лихорадке, на руки, принес сюда, раздел, обтёр юное нежное тело, уложил в чистую кровать, когда несся в аптеку, покупая нужные медикаменты, ставил уколы. Когда разбил ебало Феде за то, что он хлестал девочку по лицу; когда я сломал те руки, которые посмели тащить Раду за волосы; когда испытал наслаждение от вида его окровавлено лица. Я не отдавал приказа бить девочку и причинять боль.
И выдохнул, когда она проснулась утром, уже не сгорая в лихорадке. Еще тогда нужно было тормознуть. Но мне самонадеянно казалось, что все под контролем и мою циничность ничем не пробить.
С того момента я не прикоснулся ни к одной женщине. Никогда не был принципиален в этом вопросе. Шлюха на то и шлюха, чтобы ее все имели. Но с того момента Наталья стала мне отвратительна, потому что рядом была чистая девочка. Моя девочка. А я испачкал ее собой. Замарал, а отмыть не получилось.
На пятый день запоя я разнес всю квартиру. Алкоголь разъел мозг, остались только животные инстинкты. И я крушил все, что попадалось под руку, разбивая вдребезги, разрывая в клочья, рыча, как бешеное животное.
Когда разбивать стало больше нечего, крошил руки, херача кулаками в стены, намеренно делал это в ванной. Сначала вколачивал со всей дури кулак в зеркало, осколки которого вонзались в ладони. Но этого было ничтожно мало, я не чувствовал той боли, которую должен.
Я вообще ничего не чувствую.
Впечатываю кулак в кафель, оставляя кровавые отметины. Хочется испытать все оттенки боли. Скатываюсь на пол, запрокидываю голову и вою как зверь.
На шестой день мне реально кажется, что я, наконец, сдох и закономерно попал в ад.
Все вокруг вероломно разгромлено. В квартире стоит смрад, и кровавые подтеки на стенах.
Трясет так, что не могу держать стакан в руках, шатает от слабости, в желудок словно вонзили раскаленный гвоздь, в голове звон, в глазах марево.
Организм не принимает больше ни капли спиртного, возвращая все назад, выворачивая меня наизнанку. И вот я на том самом дне, куда, в принципе, стремился все эти дни. Цель достигнута, но легче от этого не стало.
Я хочу ее видеть. Хочу стоять перед ней на коленях и целовать ее ноги. Нет, я не требую прощения — это невозможно… Но и без нее я не могу.
Заказываю доставку из аптеки и медсестру на дом. Ухожу в душ, долго стою под холодной водой, а потом резко включаю горячую — тело в шоке, сердце заходится аритмией. Отравленный организм ломает похлеще, чем в лихорадке.
Глотаю абсорбенты и обезболивающие. Вызываю клининг. Девочки из агентства испуганно шарахаются от меня и вида разбитой квартиры. Обещаю заплатить им по двойному тарифу и ухожу на балкон подышать. Руки не слушаются, кое-как набираю брата, с десятой попытки попадая на значок дозвона.
— Да, — отвечает Александр.
— Ты изучил материал?
— Изучил. Но не уверен…
— Вот только не нужно нести мне чушь! Там все можно раскрутить. Будет громкое дело. Коваленко не поскупится, если ты докажешь, что «Мет Лайн» отжали у него незаконно. Я же все тебе преподнёс, его дочь была не в себе, когда подписывала бумаги. Все аплодисменты достанутся тебе, еще одно блестящее дело в твоей карьере. Все довольны, — давлю на его самолюбие и амбиции.
— Ну допустим. Не телефонный разговор. Встретимся завтра утром, позавтракаем.
— Хорошо, — скидываю звонок. Нужно сделать из себя человека до завтра.
Девочки из клининга привели квартиру в порядок. Мало что уцелело, но мне плевать. Щедро им плачу и провожаю. Через час встречаю медсестру и ставлю ей задачу превратить меня из животного в человека до утра.
Она вливает в меня несколько капельниц и заставляет проглотить кучу таблеток, к вечеру получается выпить бульон и не вернуть его назад.
Утром просыпаюсь относительно свежим и выпиваю еще горсть медикаментов. Бреюсь, одеваюсь, на разбитые, распухшие руки натягиваю кожаные перчатки, выхожу на улицу, глубоко вдыхаю — голова кружится от свежего воздуха.
Сажусь за руль, выезжаю со двора, краем глаза замечая на пассажирском сидении шарфик Рады. Сглатываю, теряя ориентацию. Торможу на обочине, хватаю шарфик, подношу его к лицу, глубоко вдыхаю, еще и еще.
