Испанец (СИ) - Фрес Константин (полная версия книги .TXT) 📗
Эду оторвался от еды, внимательно взглянул на отца.
- Она чистая и искренняя, - произнес он веско, - почти как дитя. Ее тело все еще пахнет молоком, а грудь маленькая и упругая, словно рука мужчины никогда не касалась ее.
- Избавь меня от этих подробностей! – сердито буркнул Авалос-старший, и Эду, как ни в чем не бывало, продолжил трапезу, даже бровью не поведя, хотя отец, казалось, готов был взорваться проклятьями и руганью.
- Значит, не спрашивай, если не хочешь, чтоб я об этом говорил. А вот о семье Грасиелы я знаю намного больше, - произнес Эду. – Ее отец женат, но волочится за красивыми женщинами. А брат не прочь напиться. Вчера даже сеньоре Веронике стало отвратительно их общество. Она, конечно, любит приятные слова и комплименты, но даже ради них не смогла улыбаться под конец. У нее было такое лицо, будто вместо вина в ее бокале был уксус.
- Ну, хорошо, хорошо! – выкрикнул отец нетерпеливо. – Пусть так, пусть ты прав! Мне не стоило приглашать эту девушку… для тебя. Ты вправе выбирать сам. Но я твой отец! Я беспокоюсь о тебе! И мне не все равно, с кем ты! Хорошо! Предположим, тебе понравилась эта… Марина. Но что дальше? К чему приведет это увлечение?
Темные глаза де Авалоса-старшего смотрели почти с отчаянием, и Эду в изумлении пожал плечами.
- Отец, - как можно мягче произнес Эду. – Я знаю эту девушку несколько дней, а ты уже спрашиваешь, что дальше? Возможно, события торопить не стоит? Возможно, мне и ей нужно больше времени, чтобы узнать друг друга? Симпатия, страсть – это много, очень много, но этого недостаточно для серьезных отношений. Я хочу ее узнать; я хочу узнать себя, понять, почему меня так привлекла эта девушка. Потом я готов буду ответить тебе, что дальше. Но пока что я очень просил бы тебя отнестись к ней с тем уважением, какое ты готов был выказать той же Грасиеле.
***
У Вероники с утра болела голова.
И не оттого, что вчера она злоупотребила алкоголем. Выпито было слишком мало, чтобы сегодня по этому поводу раскаиваться. Но выть хотелось – потому что веселье закончилось, потому что Вероника устала, смертельно устала улыбаться и делать вид, что ей все нравится
И потому что де Авалос, ради которого она и согласилась на это глупейшее мероприятие, ни сколько не стал ближе. И все было зря… От досады и стыда выть хотелось, Вероника чувствовала себя обманутой дурой, и больше всего ее раздражало то, что второй Авалос, молодой, сын, этот лощеный красавчик, вдруг, ни с чего, начал ухаживать… господи, и за кем?!
За Полозковой.
Этой невзрачной, простой девчонке удалось обойти Веронику в том, за что та борется уже столько лет; с первого взгляда, с первого слова, с первого дня она словно приворожила младшего де Авалоса, а Вероника словно рыба об лед, который бьется о стену равнодушия Авалоса-отца.
Вероника, мучительно потирая виски, проглотила таблетку, запила ее водой и снова свалилась в кровать. Она чувствовала себя совершенно разбитой и просто старухой – уставшей, выжатой, измочаленной. Словно на ней пахали; словно вытрясли из нее все, что она могла дать, и выбросили ее пустую оболочку.
- Полозкова-а-а-а… - простонала Вероника, сама не понимая, смеяться ей или плакать.
Вот что в ней?! Чего такого этот Эдуардо в ней рассмотрел?! Она же обычная; совершенно обыкновенная девчонка, бледная, стесняющаяся и оттого неуклюжая. Было видно, как она горбится, сжимает плечи и чуть ли не прикрывает бледную грудь от чужих взглядов. Жалкое закомплексованное существо… ни шика, ни стиля, ну умения себя подать, ничего кроме виноватенькой улыбки и заискивающегося взгляда! Вероника рассмеялась в голос, вспомнив, сколько времени потратила вчера на укладку, на макияж, и сравнила с небрежным пучком на голове Полозковой. У этого Эду таких девчонок должен быть целый вагон, выйди вон в аэропорту – они там толпами бегают, в кроссовках и джинсах, больше похожие на малярш со стройки, чем на приличных девушек.
А этот Эдуардо… он смотрел на невзрачную Полозкову так, что казалось чудом, что она не воспламеняется. Пожирал взглядом. Готов был завалить и отыметь прямо тут же. Всю обнюхать, рассмотреть, ревниво проверяя, не коснулся и соперник там, где касаться никому не позволено!
Мгновения хватило ему, чтоб пригладить неловко сколотые волосы напуганной девчонки, прижать ее к себе, словно вселяя в нее уверенность и ощущение безопасности… Какие страсти, боже ж мой! Сколько пафоса! Вероника потирала лоб и похихикивала над чужим чувствами, которые нечаянно подсмотрела, но на душе было гадко, а вовсе не весело. И то, что она называла кривляньем и позерством на самом деле ей отчаянно нравилось; много бы она отдала, чтобы хотя бы капля этого перепала ей, но…
И этого, противного мальчишку-пьяницу, Эду чуть не разорвал лишь за то, что тот посмел коснуться этой неловкой, закомплексованной девчонки. Это мужчины могли не заметить этой размолвки, но не Вероника; она ничерта не понимала, что воркует эта пара хитрецов, а Полозкову нагнал увалень с лоснящимся лицом, остановил ее. И Вероника все время оборачивалась нетерпеливо, чтобы увидеть, отделалась ли девчонка от навязчивого ухажера и догоняет ли ее, Веронику, чтоб перевести ей заливистые песни испанских сеньоров.
Они не видели – а Вероника успела заметить, как Эду выскочил вслед за мальчишкой, пристающим к Полозковой. Та верещала – противно так, испуганно, словно на нее хулиган напал в темной подворотне, - таращила глазенки…
- Красавчик прям герой, - шипела Вероника, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Мальчишку за шиворот, Полозкову прям облизал всю, с головы до ног… Как будто ей правда что-то угрожало! Обезьянка, кривляка…
Раньше Вероника думала, что у таких, как эти де Авалосы, сердца нет. Черт, да таким, как они, Господь Бог должен ума, ума побольше отплескивать и расчётливости, меркантильности здоровой, а не соплей и чувств!
- Дура, решила Авалоса купить, - рыдал сквозь смех Вероника, от ярости терзая безотчетно простынь, - показать, какая смелая, какая независимая, какая щедрая… впрочем, папаша-то и слопал, не жуя, мою щедрость, вот сын…
Вероника припоминала, как с утра младший Авалос командовал, требуя завтрак в комнату Полозковой, и кусала в ярости губы. Теперь этой поганке и слова сказать нельзя будет; красавчик тотчас примчится спасать свою плаксу, устроит скандал, будет заступаться… Формально, конечно, какие к ней претензии? Она свое дело делала. Переводила эти документы, работала аккуратно и быстро, но черти б ее взяли, вовсе не для того ее везла сюда Вероника, чтоб она тут романы крутила!
По ней сразу было понятно, что ничерта в своей жизни она не видела. Вероника ощутила себя всемогущей. Доброй феей, когда объявила этой пигалице, что намерена ее взять с собой в Испанию. Глядя на совершенно детский восторг в глазах Марины, Вероника тогда подумала о себе как о хорошем человеке, который дает шанс вырваться на свободу таким вот, как Полозкова. Увидеть мир, познакомиться с другой страной не по учебникам и картинкам, а наяву, на самом деле. Теперь она жалела о своем «благом деле». Жалела люто, до ненависти, до скрежета зубовного. Эти выскочки… как же Вероника ненавидела выскочек, которым даешь один шанс, всего лишь выказываешь свое покровительство, а они вылезают, как тонущие крысы, карабкаются по головам, и оказываются на вершине!
- Полозкова прямо как госпожа теперь, - насмешливо выговаривала Вероника непонятно кому. – Принесли-унесли, до библиотеки проводили… Работай, никто беспокоит не будет! На любой чих прибегут, все принесут, нос подотрут!
Нужно было подниматься, а сил у Вероники совсем не было. Чертов де Авалос-старший обещал сегодня какой-то сюрприз, обещал вывезти в город, но что это будет – он не говорил, делал таинственное лицо. Вероника едва не расплакалась, вспоминая свою радость оттого, что, как ей казалось, Авалос оттаял, перестал смотреть на нее отчужденно. Тогда ей даже показалось, что он флиртует с нею, а теперь…
Она встала кое-как, кое-как расчесала светлые волосы. Очень хотелось зайти к Полозковой, в библиотеку, где она работала, наорать на нее, сказать, что она нерасторопна и неточна, изодрать переведенные ею накануне документы и заставить их снова переводить. Сказать, что никуда она не поедет, что останется сидеть в особняке, и вообще – ни ногой из библиотеки, пока все не будет сделано!
