Синдром Фауста - Данн Джоэль (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Когда Руди переехал к Лоле, Роза позвала меня к себе.
– Чарли, – сказала она мне, – то, что я делаю, – преступление. Но ведь иначе они погубят себя оба. От любви или от разочарования – какая разница?
Роза теряла сына и не могла этого допустить. Уже потом, перед своим исчезновением, Лола рассказала мне о своем разговоре с ней.
– Девочка, – сказала ей Роза, – вы оба беспомощны, как дети. Ты хочешь всю жизнь петь в своем «Бризе»? Или чтобы он так и не вырос из своего кларнета? Тебе нужен сильный мужчина, а ему – сильная женщина.
Лола стала плакать. Роза обняла ее и тоже заплакала:
– Я боюсь за тебя, за него, за твоего ребенка, за ваших возможных детей. Ты представляешь, чем все это кончится через пять-десять лет? Вы возненавидите друг друга…
С ее стороны это была исповедь, признание в совершенном грехе. Возможно, поэтому это так подействовало на верующую душу Лолы.
– Я знаю, я – ведьма, разлучница, бесчувственная тварь! – сквозь слезы твердила Роза. – И никогда себе этого не прощу. Но пойми – нет на свете ненависти чудовищней, чем та, что приходит на смену любви. В ней пепел разочарования. А под ним – раскаленные угли: укоры, упреки, боль…
Когда Лола исчезла, Руди не мог найти себе места. Он ходил из угла в угол и рыдал в голос. Но я не мог избавиться от ощущения, что он оплакивает не Лолу, а свою мечту. Тогда я и призвал на помощь Абби. К тому времени каждому из нас было ясно, что мы противопоказаны друг другу. И она, и я хорошо знали, чего мы хотим и чего не допустим в другом.
Руди ей понравился. Абби импонировали его мягкость, своего рода застенчивость, нерешительность. Она чувствовала себя скульптором, в руки которому попал добротный материал. Надо было только поработать и изваять скульптуру по своему вкусу. Конечно же, она не горела страстью. Но знают ли такие натуры вообще, что такое страсть?
Через день после того, как я привел Руди в больницу, она заявила мне со свойственной ей прямотой рационализма:
– Он мне подходит. Я прощу тебе за него твое свинство. Но ты должен сказать мне, как я должна с ним себя вести?
– Лечь с ним в постель и быть ласковой. Ты сумеешь?
Она прожгла меня взглядом своих серо-голубых глаз и прошипела:
– Какая же ты все-таки скотина…
АББИ
Если отношения между двоими ухудшаются, они сразу начинают обвинять друг друга, хотя, за редким исключением, одинаково виноваты оба. Ведь хочется оправдаться перед самим собой, а раз так – свалить ответственность на другого.
Руди нравились моя решительность, умение сдерживать чувства и порывы. Когда надо было принять решение, я, в отличие от него, не металась, впадая в панику, не искала чьих-то советов, а, спокойно обдумав и взвесив все обстоятельства, находила наиболее правильный и подходящий случаю вариант. Сомнения и колебания не в состоянии предотвратить неизбежное: они лишь увеличивают ненужный риск.
Когда мы поженились, Руди целый год потратил на прослушивания: тешил себя надеждой, что получит в конце концов место дирижера. Возвращался он всегда разбитый, больной и отчаявшийся. С таким же успехом, утешая, говорила я ему, ты бы мог хотеть стать миллионером или сенатором. Для престижной карьеры у Руди не было ни толстокожести дипломата и политика, ни мужества бойца, готового стоять насмерть.
Как раз в это время я узнала, что в университете Докторант, занимающийся музыкальным фольклором, может получить неплохую стипендию. И я решила, что он должен попробовать. У нас уже была Джессика, и денег, которые Руди получал поначалу, конечно, не могло хватать. Несколько лет нам пришлось жить за счет накоплений моей семьи. Но в более далекой перспективе более удачной мысли и в голову не могло прийти.
Нужно отдать Руди должное – со своими университетскими обязанностями он освоился довольно быстро. Вначале это даже подогревало его тщеславие: ведь впереди была заветная должность профессора… И только Чарли, как черный ворон, каркал при встречах:
– Ты даже не понимаешь, что ты делаешь, Абби! Роешь яму, в которую сама же когда-нибудь упадешь.
Но я иронически улыбалась в ответ.
– Прибереги свои советы для себя, – говорила я ему. – Думаю, ты в них нуждаешься больше, чем мы.
Ссорились мы с Руди крайне редко. У меня всегда хватало терпения переубедить его, когда он заблуждался. И как бы ни велико было вначале его сопротивление, со временем он воспринимал мою точку зрения как нечто само собой разумеющееся. Такое разделение ролей в семье – один подталкивает, а другой идет вперед по проложенному маршруту – уверенно действовало до злополучной аварии. Потом – все рухнуло.
Конечно, темпераменты у нас с Руди очень разные. Я постоянно слышала, что ему не хватает тепла и любви. Но любовь – это не бесконечное сюсюканье и телячьи нежности, а готовность вместе идти по трудной дороге жизни. Я представляю себе, что было бы с нами, если бы мы все время только и делали, что облизывали друг друга. Когда в семье сталкиваются несхожие характеры, трения преодолеваются только с помощью взаимных уступок.
Свой первый урок взаимоотношений полов я получила дома, Моя мать выросла в обеспеченной и соблюдающей строгие прусские традиции семье директора гимназии. Студенткой она изучала антропологию в Гёттингене и там же познакомилась с моим отцом. Он был пекарем в той кондитерской, где она покупала по утрам булки. Веселый и видный парень на три года ее моложе, не ума палата, конечно, но зато добрый и общительный, только никакая ей не пара. Но мать влюбилась в него по уши. По-видимому, как бы ни был умен человек, физическое влечение иногда оказывается сильнее интеллекта. И хотя ее предупреждали, как и чем все может кончиться, она настояла на своем и вышла за него замуж. Так начались все ее несчастья…
Я не могу сказать о своем отце ни одного плохого слова: он безумно меня любил и баловал, шел навстречу любому капризу. Ведь я появилась на свет через тринадцать лет после того, как родился мой старший брат Эрнест, и родители уже отчаялись, что у них еще будут дети. Помимо того, в отличие от всегда собранной и суховатой матери, отец, сколько я его помню, излучал какую-то захватывающую и необъятную радость жизни.
В нем, несомненно, жила авантюрная жилка: это ведь он настоял на том, чтобы в разгар кризиса двадцать девятого года уехать в Америку. «Твои родители, – сказал он матери, – никогда не смирятся с тем, что я стал твоим мужем».
Он был прав: дед и бабка так и не простили не только ему – своей единственной дочери ни сомнительного замужества, ни бегства в Америку. Хотя мать это и скрывала, отец с несвойственной ему злостью рассказывал, что ее папаша вступил в нацистскую партию и стал ярым поборником Гитлера. Я думаю, именно это обстоятельство и сыграло свою роль в том, что мой брат Эрнест, который во время Второй мировой войны был несовершеннолетним, попросился в армию добровольцем и через семь лет после капитуляции Германии погиб где-то в Корее.
В Америке мать оставила все мечты о своей профессии и начала работать вместе с отцом в кондитерской. Она по-прежнему его очень любила и прощала мелкие интрижки. Он уходил и возвращался, исчезал и появлялся, и она всякий раз без слов принимала его назад, даже если он брал деньги из общей кассы. Я уверена, что и мое появление на свет тоже было связано с ее попыткой приручить его к семейной жизни.
Однажды ночью я проснулась от громких голосов.
– Что ты хочешь от меня? – спрашивал отец. – Ну такой я, такой! Понимаешь?! Ты меня не исправишь. Хочешь – я уйду!
Мать плакала:
– От тебя пахнет шнапсом и бабой.
В другой раз она доняла его так, что в нем проснулась жалость:
– Я знаю, со мной тебе плохо. Мне правда жаль тебя, но что я могу сделать?
– Жаль, – не на шутку вскипела мать, – жаль? Это кого? Меня? Тебя надо пожалеть, – кричала она. – Ты – банкрот и неудачник! Ты ищешь и не находишь! И не найдешь никогда, уж поверь мне. А я – у меня есть самое бесценное – любовь, чувство, не только секс.
