Возраст третьей любви - Берсенева Анна (читать книги без сокращений .txt) 📗
Говорить было нечего. Юра просто смотрел на нее неотрывно, сидя на корточках у стола, и свободной от Сониных слез рукою осторожно гладил ее по голове.
Глава 10
Зима кончилась быстро. За работой Гринев не заметил, когда это произошло, и с удивлением услышал однажды в перевязочной, как ранняя февральская капель уже вовсю стучит по оконному карнизу. Он вообще мало обращал внимания на перемену погоды, смену времен года – не то что Ева, которая чувствовала все эти внешние приметы как события собственной жизни.
С того вечера, когда Гринев сказал о смерти всех ее родных, Сона старательно избегала его. Ему нелегко было это видеть.
«Попросил бы Светонина, – с тоской думал Юра. – Завотделением, вполне естественно, что он сообщает, и человек душевный, сумел бы правильно…»
Но понимал при этом, что по-другому было почему-то невозможно.
Конечно, «избегала» – это было сильно сказано. Каким образом больная может избегать своего палатного врача? Но Юра видел, что Сона определенно, даже резко, ограничивает общение с ним именно отношениями больной и доктора, и ему больно было сознавать, что он сам перечеркнул возможность других с нею отношений.
А то, что ему хочется с нею другого, большего, всего, – это он понимал ясно. Юра вообще не привык уходить от ясных ответов – ни другим, ни себе самому – и теперь тоже не пытался это сделать.
Он не анализировал, не копался в собственной душе. Чувство, так мгновенно возникшее у него при первом же взгляде на Сону, совсем недолго оставалось для него странным, неясным.
И почему оно возникло, он тоже не анализировал. Какой в нем был процент жалости, сочувствия и какой – просто любви, от которой перехватывало дыхание…
Это была первая его любовь, и Юра узнал ее сразу, безошибочно.
Может быть, он так быстро все понял потому, что в отношениях с женщинами ему были к тому времени знакомы все чувства, кроме любви.
Это не значило, что он ограничивался до сих пор только постелью. Просто в чувствах к женщинам ему было ведомо столько же оттенков, сколько самих этих чудесных созданий, даривших его своим вниманием.
А свою первую женщину спустя годы Юра вспоминал с самой большой благодарностью. Хотя в то время, когда возникла их близость, он был полон противоречивых чувств…
Он приехал на любимый свой Джан-Туган не первый раз, но впервые не школьником, мальчиком, а настоящим студентом. И это сознание своей подтвержденной взрослости наполняло Юру тайной гордостью, которую, правда, стыдно было бы показать посторонним.
Да и кому было показывать? Все здесь были наравне: катались днем на лыжах, собирались вечерами в компаниях, выпивали, пели под гитару… И, конечно, флиртовали напропалую.
Объектов для мужского внимания было более чем достаточно. Женщины на Джан-Туган приезжали спортивные, а значит, если и не всегда красивые «на личико», то по крайней мере стройные, с хорошими фигурками. У Юры глаза разбегались, а ночью снилось такое, что даже целодневное катание на лыжах не помогало.
Впрочем, мучиться ночами в одиночестве ему пришлось недолго. И произошло это так же естественно, как у всех происходило здесь, в условиях горной свободы.
Четвертую соседку по столу, приехавшую двумя днями позже из Ленинграда, звали Наташа. В день приезда она появилась только к обеду и сказала, улыбаясь:
– Надо было вас предупредить, чтобы порцию мою съедали. До чего ж трудно вставать чуть свет, правда? За все полгода хочется отоспаться!
При этих словах она прижмурилась, сверкнула ярко-голубыми глазами и засмеялась таким переливчатым смехом, что у Юры мурашки пробежали по спине и сладко заныло все внутри.
На следующий день после завтрака она догнала его у подножья горы, возле подъемника.
– Погодите, молодой человек! – услышал Юра у себя за спиной. – Вас Юра зовут, да? Давайте вместе съедем разок, что-то я побаиваюсь с непривычки.
– Давайте, – радостно улыбаясь, согласился он. – А вас – Наташа?
– Правильно! – Она одарила его тем самым сверкающим взглядом, от которого хотелось зажмуриться. – Только давай сразу на «ты», а то смешно даже.
Насчет непривычки Наташа явно кокетничала. С горы она слетела как птица, и с таким непринужденным изяществом, что смотреть было приятно. Особенно приятно потому, что спортивные брюки сидели на ней в обтяжечку: ей было что таким образом подчеркивать.
Съехали вместе разок, потом еще разок, еще – и не заметили, как подошло время обеда. За обедом они уже вовсю болтали, и Юра не переставал удивляться своему красноречию: вообще-то он был не слишком разговорчив – в отца, а не в бабушку.
– А теперь – отдыхать, отдыхать! – сказала Наташа, вставая из-за стола. – На гору завтра, а сегодня только в постель! Это соседка моя по комнате – та до вечера на Чегет отправилась с экскурсией. Но она уже отбывает завтра, а мы на экскурсию и потом успеем, правда, Юра?
Она так выразительно посмотрела на него, так мимолетно произнесла свое «мы»… Даже его юношеской интуиции хватило, чтобы догадаться.
Когда через полчаса после обеда Юра едва слышно постучал в Наташину дверь – в его же корпусе, только на другом этаже, – она уже лежала в постели.
– Открыто, Юрочка, открыто! – донесся из-за двери ее голос. – А стучаться, между прочим, в таких случаях необязательно. – Это она добавила, когда он уже вошел, и посмотрела прямо ему в глаза своими веселыми, дразнящими глазами. – Ну, неважно, это с опытом придет…
В том, что ей опыта не занимать, Юра убедился в ближайшие минуты. Наташа сама обняла его, склонившегося над кроватью, притянула к себе и расстегнула пуговки на его рубашке. И уже в первых движениях ее пальцев почувствовался опыт – в том, как торопливо и вместе дразняще она перебирала пуговки… А когда таким же дразнящим, перебирающим движением она прикоснулась к его изнемогающему телу, быстро опустив руку вниз, уже под одеялом, – Юра с трудом подавил даже не стон, а вскрик от пронзившего его наслаждения.
Так же быстро Наташа догадалась, что у него это происходит впервые. И даже засмеялась от удовольствия, снизу заглядывая в его полузакрытые глаза.
– Не боишься, Юрочка? – спросила она, кладя руки на его вздрагивающие от нетерпения бедра. – Правильно, не бойся – все у тебя получится!..
И таким же быстрым движением мягкой руки она помогла его торопливым, ищущим толчкам – помогла ему войти в ее тело…
Сначала он чувствовал смущение оттого, что все это происходит днем, при свете, и что слышны в коридоре чьи-то шаги, смех. Он даже оглядывался на дверь, заодно отводя глаза от ее открытой груди.
– Ю-урочка-а! – Наташа дунула ему в ухо, зубами слегка прижала мочку. – Ты на меня смотри, на меня – или не нравлюсь? И целовать не забывай – во-от так, в губы, а теперь сюда, о-ох умница…
Она нравилась ему необыкновенно, и он перестал оглядываться.
– Ты прелесть! – засмеялась Наташа, когда Юра поднял голову от ее груди и перевел наконец дыхание. – Хорошо было?
Ему было так хорошо, как никогда в жизни, он чувствовал в себе такую легкость, словно был наполнен водородом, как шарик на Тверском бульваре. Только немного стыдно было сразу посмотреть ей в глаза: как будто бы просто поболтали о том, о сем…
Наташа читала по его лицу, как по открытой книге.
– Милый ты мой мальчик! – Смех ее снова зазвенел колокольчиком; она совсем не опасалась, что услышат в коридоре. – Чего ты стесняешься, а? – Смеясь, она опрокинула его на спину, чтобы некуда ему было отвернуться, и принялась целовать, щекотать. – Ты красивый, Юрочка, страстный, ласковый, не хам какой-нибудь, это же сразу чувствуется! Женщине с тобой хорошо до невозможности. И чего тебе стесняться, сам подумай? Смотри, радуйся, жди, сейчас опять захочется. Да глазами меня можешь съесть, мне же только приятно!
И она совсем откинула одеяло, открывая его восхищенному взгляду все свое голое прекрасное тело.
Так же легко Наташа разгадала его чувства в тот день, когда уезжала с турбазы.
