Гнев Диониса - Нагродская Евдокия Аполлоновна (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Он достает мне из шкафа какое-то фантастическое одеяние из мягкого шелка и кружев, сам завязывает широкую ленту пояса.
— Я сам, сам одену тебя, Тата, я так мечтал об этом.
Как он умеет красиво любить!
Этот холодный ужин в маленькой столовой в стиле Людовика ХIII — какая-то поэма. Не то это страстные ласки, не то детская игра.
Его смех так заразителен, его поцелуи опьяняют больше, чем шампанское. Мы едим с одной тарелки, пьем из одного стакана, в который он смеясь сыплет лепестки от осыпавшейся на мою грудь розы.
Что сделалось со мной, я не знаю, но это уже не любовь, не страсть — это безумие!
Мы измучены, мы едва двигаемся, а между тем жадными глазами смотрим друг на друга.
Он полулежит на полу на белой медвежьей шкуре, облокотившись на мои колени. Он смотрит на меня своими бездонными глазами и говорит мне несвязные речи о своей любви.
Я гляжу в эти глаза, наклонившись к нему, и жадно слушаю его голос. Я вижу его полуобнаженное тело в мягких складках белого арабского бурнуса, накинутого на одно плечо…
Я чувствую, я знаю, что еще минута — и мы оба сойдем с ума.
Я боюсь за свой рассудок и говорю, как в бреду:
— Замолчи, замолчи! К нам идет безумие! Слышишь его шаги? Мне страшно!
Полдень. Луч солнца, тонкий, как золотая нить, падает через кружевную занавесь в щелку между тяжелыми шелковыми портьерами. Он скользит по белой спинке низкой кровати, переламывается, тянется и падает на его голову. Он спит, а я смотрю на него, облокотившись на подушку.
Лицо его серьезное, даже какое-то скорбное, но как оно красиво — не классической красотой, а чем-то иным. Странно, Старк нисколько не похож на Байрона, но его лицо в эту минуту напоминает мне портрет поэта.
Мой взгляд окидывает всю его лежащую фигуру; одну руку он положил под щеку, другая далеко откинута, формы красивых, стройных ног ясно видны под тонким одеялом.
Я смотрю, наклоняюсь, чтобы поцеловать это безукоризненной формы горло, но останавливаюсь.
Художница берет верх над любовницей.
Я уже ищу, чем и на чем зарисовать эту позу, это лицо.
Тихонько сползаю с постели. Я вспомнила, что вчера, когда мы шли ужинать, он показал мне у большого итальянского окна уютный уголок, отделенный цветущими растениями от его кабинета.
— Это маленькая мастерская, если Тата захочет рисовать! — сказал он вчера.
Теперь я о нем вспомнила и бегу туда.
Милый, как меня трогает это внимание, эта заботливость. Тут все, что надо: акварель, пастель, даже сверток холста и мольберт.
Хватаю цветные карандаши и тихонько возвращаюсь.
Слишком темно, и я откидываю уголок портьеры. Торжествует итальянское солнце! Я забыла, что оно не любит шутить, оно властно врывается.
Старк быстро открывает глаза… руки его ищут меня. Он хочет вскочить с постели…
Мой Дионис найден!!
— Ради Бога, не двигайся! Останься так! — кричу я в восторге.
Он делает одну из своих красивых гримас и замирает в своей позе, лукаво смотря на меня.
Он сам знает, что он красив и что я им любуюсь.
Когда я возвращаюсь в мою мастерскую или иду куда-нибудь, я прихожу в себя и могу думать. И я думаю: что, собственно, в нем так сводит меня с ума?
Теперь я твердо уверена, что это именно какая-то женственность.
Женственность движений, это грациозное кокетство, эта небрежная томная лень и рядом с этим детская живость и веселость.
Как художница, я в восторге от его тела.
Это нежное и сильное тело с тонким станом, безукоризненными руками и ногами, оно тоже немного женственно, но это именно то, что мне надо для моего Диониса.
Вся любовь его, страстная и нежная, — красивая любовь.
За эту неделю он наполняет мою жизнь такими грациозными и тонкими мелочами, будто он читает мои мысли, Вчера мы стояли на Монте-Джианиколо.
Я смотрела на огоньки Рима у моих ног, на звезды над моей головой, и странное чувство охватило меня.
Я любила весь мир, всех людей! В эту минуту мне хотелось пожертвовать жизнью, чтобы сделать всех счастливыми — мне казалось это долгом! Хоть этой ничтожной жертвой заплатить за мое огромное счастье! Старк снимает шляпу.
От его движения я опомнилась, смотрю на его склоненную голову и спрашиваю:
— Тебе жарко?
— Нет, я сделал это перед твоими чувствами, Тата.
На площадке у дуба Тассо темно, моя шляпа бросает густую тень на мое лицо, я не сделала ни одного движения…
А ты догадался, милый.
Хотела сегодня присесть за работу и только что расположилась, пришел Старк и утащил меня гулять, а потом к себе.
Я читала себе нотацию: что у меня ничего не сделано, что Люция Песка уедет скоро на гастроли куда-то в Англию, что я переплачиваю деньги натурщикам, но он приходит и говорит с упреком:
— Я жду тебя уже целый час, Тата.
— Посиди, милый, здесь со мной, мне необходимо поработать.
Он садится. Мы болтаем, но я вижу его глаза, слышу его голос, моя страсть начинает охватывать меня — я бросаю кисть и говорю;
— Пойдем гулять.
Мы уезжаем за город и там, прижавшись друг к другу, медленно ходим между кустами осенних цветов, полные страсти, и говорим друг другу речи, от которых кружится голова, темнеет в глазах.
Необходимо написать домой толковое письмо. Я здесь уже три недели, а отделываюсь открытками — пишу, что страшно занята, что подробности письмом.
С моей стороны отвратительно, скверно не написать всей правды Илье. Надо все сказать. Но не могу, не могу…
Лучше я скажу все лично, когда вернусь, — ему будет легче.
Не могу я теперь об этом думать.
Сегодня выговорила себе день и упросила Старка не приходить.
— Целый день без тебя?! — капризно-детским тоном говорит он. — Я ведь не мешаю тебе, я сижу смирно.
— Радость моя, когда ты тут — я не могу ничего делать, ни о чем думать, кроме тебя. Разве ты бы мог подсчитать твои доски, когда я сидела бы около тебя?
— Конечно, нет.
— Ну, так дай мне подготовить самое необходимое, Завтра я весь день с тобой.
— Ну, хорошо! Я начинаю ненавидеть твое искусство! Делать нечего, это слишком сильный соперник. Я, кстати, напишу все письма, я совсем запустил дела.
