Богинями мы были и остались - Туманова Юлия (читаемые книги читать txt) 📗
Он был маленького роста, этот Грушевский, с заплывшими, вечно подозрительными глазами-щелочками, лысоватый, тонкогубый, очень болтливый. Он мог болтать часами, и эта привычка у меня, наверное, от него. Боже, не зря он меня так раздражал — я видела в нем отражения своих недостатков и бесилась. Это тщеславие, сквозящее в каждом движении, эти вечные придирки к окружающим, ожидание подвоха — все это было и во мне тоже. Интересно, у Анжелы тоже характер папин?! Во всяком случае, внешне она похожа на него, не знаю чем конкретно, но сразу видно, что одна порода. Или мне кажется это только сейчас? В любом случае, если бы не эта девочка… Я бы тут не сидела. И сигареты были бы еще целы. И косметика на моем лице сохранила свежесть и блеск. Словом, мир до сих пор бы оставался таким, как я его придумала. А теперь он перевернулся вверх тормашками и летит куда-то, и я вместе с ним.
Снова и снова передо мной возникало лицо Анжелы, будто моя фотография десятилетней давности. Те же скулы, тот же рисунок губ, та же родинка на подбородке — уж родинки свои я знала! Но куда же смотрели Грушевские?! Почему, почему мне никто не сказал раньше, почему этого никто не хотел замечать? И что мне теперь делать с этим своим знанием, зачем мне такая правда? Чтобы еще раз похоронить отца, поминки по которому я справила в далеком детстве? Стоп, сказал кто-то во мне, быть может, тот самый пресловутый внутренний голос. Стоп, сказал он, а вдруг все это ты сочинила? Вдруг у тебя переохлаждение, галлюцинация или просто воображение разыгралось? Может такое быть? Может, сказал этот кто-то. Так успокойся и иди работай!
Конечно, ничего такого я не сделала и продолжала сидеть, уставясь в какую-то точку на грязном песке перед лавочкой. Внутренний голос осип и заткнулся, а я все думала, думала. А еще — плакала. Не было у меня никаких сомнений в том, что Виктор Владленович был моим отцом, тем самым дядькой с теплыми, жесткими ладонями, которые так ласково и бережно несли меня, маленькую, к небу. Все выше, выше. У меня не было сомнений, что Анжела — моя сводная сестра и что, возможно, мы обе похожи не столько на отца, сколько на его родню. Допустим, на какую-то троюродную тетку — это совсем неважно. Важно, что я три месяца общалась с человеком через силу, говорила про него за глаза разные нехорошие вещи, злилась на его нерешительность (хотя сама была довольно медлительна в принятии решения) и занудство. А теперь пыталась найти в нем что-то хорошее, чтобы мне не было стыдно перед самой собой за такого отца. Хотя какого это — такого? Откуда я знала, каким отцом был Грушевский?
Теперь я никогда этого не узнаю…
И ни к чему мои размышления, угрызения совести и воспоминания. Все так неожиданно и нелепо в нашей жизни, и надо признать, я поняла это не сейчас, а много раньше.
Так чего же ты ноешь, спросил внутренний голос и даже хрюкнул от удовольствия, что ему удалось меня поддеть.
А я и не ною, ответила я.
Еще немного, и я прямо отсюда отправлюсь в желтый дом, в отдельную палату со всеми удобствами, где мои разговоры с самой собой никого не удивят…
Зазвонил мобильный, я машинально ответила.
— Марина? — позвал незнакомый женский голос. — Вы занимаетесь квартирами?
Я молчала, мне совершенно не хотелось разлеплять губы, произносить какие-то слова, вообще ничего не хотелось.
— Мне вас порекомендовал Эдуард, — сообщила дамочка.
Я упорно хранила молчание. Эдуард так Эдуард.
— Я хочу продать квартиру. На Остоженке. Эксклюзив.
Эта дама явно пребывала в уверенности, что осчастливила меня. Она же не знала, что я предпочитаю иметь дело с обычными домами, с обветшалыми обоями и с бедными, на все готовыми людьми.
— Марина?
— Диктуйте адрес, — зачем-то сказала я. И самое странное — я записала его.
— Приезжайте, не обижу, — заявила моя новая клиентка.
Что ж, деньги мне нужны. Хотя бы для того, чтобы почувствовать себя нормальной женщиной, бродя по бутикам и магазинам. Своего рода психотерапия.
— Я жду вас в четверг, в двенадцать.
— Хорошо, — вяло согласилась я.
Интересное предложение, приятный голос, почему же мне так противно?
Я отключилась и надолго задумалась. Работа должна меня отвлечь. От чего, интересно? И вот еще, почему так раскалывается голова?
Из окна маршрутки я смотрела на снующих взад-вперед пешеходов, на бешеные автомобили, на облака пыли и фонтаны брызг из-под колес. Суетливая бестолковость города вдруг стала раздражать меня. А всегда нравилось вот это — ритм, быстрое движение толпы, сосредоточенные лица… Интересно, с каким выражением лица мой отец выходил из метро. Ах да, он ездил на машине.
Мне нужно разобраться, нужно понять. Но понимание — это всего лишь привычка. Ты смиряешься с тем, что не можешь охватить разумом, и выдаешь это за приемлемое. Ко всему в жизни можно привыкнуть, а значит, все в жизни можно понять, разве не так? Однажды я проснусь, уже привыкнув к мысли о том, что у меня нет отца, которого я никогда не знала. Или это придет постепенно, исподволь. Понимание — всего лишь привыкание, должно пройти время, суета в метро и на улицах вновь закружит меня, чужие квартиры снова станут вызывать любопытство, быть может, и профессиональный интерес.
— Девушка, вам плохо? — услышала я вдруг рядом. Интеллигентного вида пассажир смотрел на меня участливо.
Я отрицательно покачала головой.
— Вы очень бледная!
— Это сейчас модно. — Я прислушалась к своей шутке и внимательнее посмотрела на жалостливого дядьку. Он улыбнулся, стало быть, с юмором у меня пока все в порядке.
Я попробовала улыбнуться в ответ, чувствовала даже, как растягиваются губы, но точно знала — чего-то не хватает. Было ощущение нереальности происходящего, будто меня вынули из привычной среды и запихали в совершенно неподходящее для моей персоны место. Так, наверное, чувствует себя рыба, еще живая, но уже барахтающаяся в кухонной раковине.
Когда я вышла из маршрутки, снова зазвонил телефон.
— Марина, как там наши дела? — не считая нужным даже поздороваться, спросил Эдуард.
— Нормально, — как отрезала я и нажала отбой.
Не очень скоро, но все-таки я оказалась в собственном дворе. Несколько шагов — и дома, в теплой, одинокой постели. Мой взгляд вдруг упал на мужчину в знакомой уже форме.
— Скажите, пожалуйста, — очень ласково начала я, — а ваша работа связана как-то с телефонной линией?
— Че надо-то? — обернулся ко мне рабочий, тот самый бугай, который однажды чуть не убил меня своей огромной киркой.
— У меня что-то с телефоном, — произнесла я, по инерции опасливо отодвигаясь.
— Отключи пока, — буркнул мужик, — и никаких проблем.
— Не могу, — искренне вздохнула я, — у меня работа такая…
— А у меня такая… — Мужик взмахнул рукой, обводя весь двор и всем своим видом говоря о том, что его работа намного важнее моей и, что самое главное, намного труднее. Так что и нечего здесь строить из себя невесть что.
Я поняла и молча побрела дальше.
Плакала я долго, выматывая душу этими слезами, мечтая устать до изнеможения и уснуть прямо здесь, на кухне, куда прошла сразу, как оказалась дома. Больше всего на свете я сейчас боялась, что повернется ключ в замке и на пороге появится Егор. Я никого не хотела видеть.
Однако он пришел. И его лицо было таким же родным, как всегда, и я не могла вспомнить, почему хотела остаться одна. Было в этом что-то мазохистское, что-то похожее на смакование собственных бед. Я не хотела одиночества, но научилась гордиться им, поэтому, наверное, сейчас меня пугала встреча с любимым, как пугает нас любое покушение на независимость.
— Значит, ты выяснила, что он был твоим отцом, — медленно произнес Егор, — был твоим отцом, а вчера скончался, так?
Он говорил сухим, казенным тоном, и это помогло мне сосредоточиться.
— Что ты собираешься делать?
— Плакать, — улыбнулась я вопреки своему заявлению.
— Ну это само собой, — серьезно согласился Егорушка, — а потом?
