Богинями мы были и остались - Туманова Юлия (читаемые книги читать txt) 📗
— У вас маска огуречная? — спросила я ни с того ни с сего.
— Вы, наверное, Марина, — догадалась девушка, и глаза ее засияли доброй улыбкой, — а маска у меня из киви. И еще там какой-то экстракт. Послушайте, а мы с вами раньше не встречались? Мне ваше лицо очень знакомо…
— Вроде нет, — я пожала плечами, — вы извините, что я вот так примчалась, вы меня напугали…
Анжела выключила музыку и присела на диван.
— Это вы меня простите. Мама велела вам позвонить, чтобы рассказать… Теперь ведь все изменится, она тянуть не будет, поэтому и хотела, чтобы вы как можно быстрее с ней связались.
Господи, я, конечно, не знала точно, зачем сюда притащилась, чем-то притягивал меня этот дом, хотя и отталкивал одновременно. Но ведь сейчас умер человек. Человек, который жил здесь, который приходился этой девочке с маской из киви на лице ни больше ни меньше — отцом. Или я слишком много значения вкладывала в это слово — отец?!
— Анжела, я приехала просто так… То есть не просто так, я хотела… Может быть, требуется какая-то помощь? У меня много знакомых…
В глазах девушки мелькнуло недоверие. Ну конечно, кто же поверит акулам квартирного бизнеса? Я готова была отхлестать ее по щекам за этот взгляд! Конечно, конечно, все правильно, я риелтор, следовательно, примчалась сюда из-за жилплощади. Не дай бог, если кто из-под носа уведет такой выгодный вариант.
— Спасибо, Марина, у папы было много друзей, нам помогут. — Девушка сделала нетерпеливый жест рукой. — Вам, наверное, требуются какие-то гарантии, что мы будем иметь дело только с вами, да?
— Таких гарантий никто никогда не предоставляет, — отрапортовала я и поднялась.
— Господи, Марина, вы простите меня, пожалуйста! Я обидела вас, да? Вы извините, я не хотела, правда не хотела. Мама велела вам позвонить, я позвонила, я только не смогла сказать ничего толком. — Она перевела дух и решилась взглянуть мне в глаза. — Я не понимаю, как можно сейчас думать о переезде, о сделках каких-то. Но маме не терпится… Вы извините, я же не думала, что вы будете так переживать.
— Вы не ждали меня, да?
— Я думала, перезвоню, когда немного приду в себя. Дело в том, что мама сейчас занимается похоронами… У нее совсем нет времени… А я, поймите, я просто не в состоянии решать такие вопросы сейчас… Извините. — И она тихо, обреченно заплакала.
— Это вы меня извините.
За несколько минут мы уже, наверное, сотни раз попросили друг у друга прощения. Даже не смешно.
— До свидания.
— Подождите, Марина, — она встала, — давайте чайку попьем, поговорим. Я брата ждала, он должен был отвезти меня к врачу, но время еще есть. Не уходите, пожалуйста!
Я почему-то обрадовалась ее предложению, кивнула и окончательно утвердилась на стуле.
— Я только умоюсь, — радостно сказала Анжела, — знаете, мне все-таки очень знакомо ваше лицо. Вы случайно в Питере не жили? А может быть, в «Ласточке» отдыхали? Нет? Ну ладно, я сейчас.
— Марина, а вы давно риелтором работаете? — спросила молодая хозяйка, когда мы уселись за кухонный стол.
Я крутанулась на стуле, от окна поворачиваясь к ней. И увидела себя. Себя двадцатилетнюю, в банном халате, с полотенцем на голове.
— Что? Маску не до конца смыла? — засуетилась Анжела. — Почему вы так на меня смотрите?
Господи, что же она-то, не видит, что ли? Или просто не хочет верить? Да, в ее возрасте трудно представить, будто однажды ты станешь тридцатилетней неброской женщиной с усталыми глазами. Но ведь глаза-то у нас были одинаковые! Выражение — другое дело, но сами глаза! Да и остальные черты лица тоже! Я почувствовала, что голова идет кругом.
— Вы в порядке? Давайте я вам кофе сделаю.
— Не надо, Анжела, я просто вспомнила, у меня сейчас важная встреча. Я вам обязательно позвоню. Или вашей маме.
— Ну ладно, — протянула она, — если встреча…
— Не провожай меня, — почти прошептала я, все еще вглядываясь в ее лицо.
На улице мне стало чуть легче, все же какой-никакой — воздух. Я закурила, присела на лавочке в чужом, маленьком дворике и, кажется, просидела там целую вечность.
Нет, думала я, так не бывает, просто не может быть — это слишком похоже на дешевую мелодраму и триллер одновременно. В жизни нет места таким совпадениям. Однако мысли мыслями, а я должна была признать правду — сегодня я потеряла своего отца, потеряла второй раз в жизни.
Когда-то мама и некий Виктор жили вместе, не расписываясь, несколько лет. Моего рождения он не хотел, так потом рассказывала мать, а на самом деле — кто его знает? Вдруг она просто недопоняла, недослушала, такое часто случается, мне хотелось думать, что я была желанным ребенком для них обоих. Лет до семи я его еще помнила, помнила крепкие ладони, подбрасывающие меня в небо, серьезные разговоры о будущем, узкие, лукавые глаза. Когда папа разговаривал со мной, он не присаживался на корточки, как остальные, а ставил меня на скамейку или просто держал в воздухе, на уровне своего взгляда. Так мы были равны, так не он снисходил до меня, а я дорастала до него. Все выше и выше. Вот это осталось — ощущение полета и равноправия. Но разве могла трехлетняя малышка понять, почему и куда папа исчез? Разве могла знать, как сберечь в памяти какие-то детали, мелочи, слова или поступки, чтобы потом, в своей взрослой жизни, когда до боли захочется произнести вслух это сладкое слово «папа», выудить со дна души воспоминания детства. Увы, я этого не могла. У детства нет воспоминаний вообще — только образы, картинки, не всегда самые важные и непонятно, почему застрявшие в подсознании. Я, например, отлично помнила, как звали мою воспитательницу в яслях, сколько раз мне доверяли дежурство по комнате, что давали на полдник в праздничные дни. И прочую чепуху. А папино лицо моя память не сохранила, так же как мама не стала хранить его фотографии. Вот так, ни лица, ни фигуры, ни голоса — я ничего не знала о своем отце.
Никогда я не говорила матери, как мне хочется, чтобы он снова появился в нашей жизни. Нет, конечно, первое время хныкала, но она придумала для меня совершенно замечательную версию, что отец уехал на Север зарабатывать деньги, и стала от его имени присылать мне маленькие подарки. Когда я пошла в школу, мама завела серьезный разговор. Таким же тоном и точно с таким же выражением лица — абсолютно безразличным и непробиваемым — она вскоре будет рассказывать мне о физиологическом развитии человека. Умная женщина, она знала, как скудно этот предмет подается в школе, и потому все щекотливые вопросы разъяснила мне сама. Я, красная как вареный рак, сидела перед ней и слушала, а потом мы вместе смотрели картинки в газете «Семья». Мне было девять лет, и до сих пор я благодарна маме за тот разговор. Мои сверстницы получали сведения из этой области от старших подруг или путем собственных проб и ошибок.
Я закурила, должно быть, пятую уже сигарету. Трудно было признаться самой себе, что меня пугают собственные мысли. Трусиха несчастная! Думать о матери и ее методах воспитания значительно проще и даже приятнее, чем попытаться осознать, что случилось сейчас. Тогда, четверть века назад (боже, как это страшно звучит — четверть века!), все было ясно для меня. Сначала папа уехал на Север, потом мама призналась, что это вранье, я накричала на нее, применила свой любимый прием, собираясь уйти из дома, и она клятвенно пообещала мне впредь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. На этом мы помирились, еще немного поплакали вместе и заснули, жарко обнявшись, на узенькой тахте. После этого разговора я редко думала о папе, тем более что среди друзей имели полный комплект родителей только двое ребят, безотцовщина была вполне нормальным явлением. Вот я и не вспоминала о человеке по имени Виктор, но, по мере того как взрослела, на губах у меня все чаще вертелось «папа». И вот теперь я сижу на лавочке в чужом дворе, и все лицо у меня мокрое от слез, и уже кончается пачка сигарет, а я все думаю, что могло бы измениться, если бы мне удалось произнести это слово вслух, обращаясь к человеку, который на самом деле был моим отцом. Почему, почему мы оба ничего не почувствовали? Я пыталась вспомнить лицо Грушевского, этого вертлявого, полного человечка, кровь которого текла во мне, я пыталась посмотреть на него глазами любящей дочери и забыть на миг обстоятельства наших встреч. И я не верила самой себе. Для меня Грушевский был и останется клиентом, хотя сейчас я стараюсь убедить себя в обратном. Я хочу полюбить человека, которого уже нет на свете, а возможно, никогда и не было, и все про него я придумала сейчас, в этот момент. Но как же я хотела его полюбить!
