Захвачненные (ЛП) - Уайлдер Джасинда (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗

— Это не твоя вина. В моей земле, полагаю, ещё много мин, — он какое-то время молчит, накручивая на палец прядь волос. — Палец никак не мог зажить. Талибы сломали его, и потом делали это снова и снова, каждые пару дней. Думаю, хотели, чтобы мне всё время было больно. Никак не мог понять, зачем – они ни разу не потребовали от меня какой-либо информации. Не то чтобы мне действительно было что рассказать. Думаю, они ломали мой палец, чтобы ломать. Долго держали его в сломанном состоянии… не знаю. В конце концов, я потерял счёт дням. Может быть, пару недель. Со временем они потеряли интерес к этой игре и оставили мой палец в покое. Он был так погано искривлён, что я сам сломал его вскоре и попытался выправить, чтобы он стал ровнее. Конечно, у меня под рукой не было ничего, похожего на шину, поэтому палец остался кривым.

Я в ужасе прикрываю рот:

— Бог мой, Дерек. Это… это ужасно.

— Да, это совсем не прикольно.

Я провожу пальцем по его искривлённым суставам:

— Он всё ещё беспокоит тебя?

Дерек пожимает плечами:

— Да, время от времени. Обычная реакция сломанной кости. Болит, когда идёт дождь и тому подобное.

Я не должна была смотреть на его руку, не должна была трогать его. Теперь, когда я смотрю, я замечаю другие шрамы. Блестящие рубцы от ожогов, гладкие на ощупь, в отличие от шершавой кожи его сильных обветренных рук. Некоторые круглые, другие продолговатые и несколько деформированных. Что-то подсказывает мне, что эти ожоги не случайны. Я встречаюсь с ним взглядом, вижу, как он наблюдает за моими прикосновениями к его шрамам. Я убираю свою руку, возвращая всё внимание к дороге.

— Эти шрамы не случайные, да? — не могу удержаться от вопроса.

— Да, — после этого он замыкается, и я не собираюсь продолжать свои расспросы. Несколько минут проходит в молчании, а затем он произносит. — Знаешь, ты проделала невероятную работу, сохраняя эту чёртову огроменную ферму в одиночку.

Я пытаюсь несмело улыбнуться:

— Спасибо. Это было тяжело – не стану отрицать, — так хорошо произнести это вслух.

— Бьюсь об заклад, так оно и есть. Ферма очень большая. Много работы.

— Да.

— Думаю, немногие справились бы с таким. Прикидываю, как ты смогла, — я не уверена, будет ли он ещё когда-нибудь говорить о моей ферме.

— У меня не было большого выбора. Ну, знаешь – сдаться или продолжать движение? Только такие варианты. А когда родился Томми, работа на ферме превратилась в рутину, из которой я не могу выбраться. Ты просто… поднимаешься и делаешь то, что должен. Не думая о следующем дне или огромном списке того, что ещё предстоит сделать. Для этого, работая на ферме, нет времени.

Дерек вытягивает руку в окно:

— Война, в некотором роде, то же самое. Делай, что должен. Я не думаю об этом слишком много, и пытаюсь не думать о том, что сделал, или что об этом спрашивает какой-нибудь хрен. Ты просто… делаешь свою работу. Патрулируешь. Смотришь в оба, видишь, как вернулся твой приятель. Подчиняешься приказам и держишь голову опущенной. Пытаешься веселиться, когда получаешь несколько часов свободы.

Он откидывает голову на подголовник сиденья, уставившись в пространство, на деревья, выстроившиеся вдоль дороги:

— Забавно, долгое время я не думал о жизни как морской пехотинец. Я не чувствую себя солдатом. Для человека… который так долго им был. Это была моя личность: капрал Дерек Уэст, морской пехотинец Соединенных Штатов. Сейчас? Я больше не знаю … кто я, что я.

— Они собираются попытаться заставить тебя возвратиться? Я имею в виду, ты освобождён от обязательств?

— Я не знаю, как оно официально. Я знаю, что не вернусь. К чёрту это всё. К чёрту армию. К чёрту Афганистан. К чёрту войну. Они должны будут волочь меня обратно в наручниках. И я не пережил бы и первой операции, стычки или вылазки. Я раздражительный. Нервный. Я в ужасной форме, — он качает головой. — Нет. Я не вернусь.

— Я не виню тебя, — повисает долгая пауза. — Я никогда не хотела быть фермером. Я выросла на лошадином ранчо в Оклахоме. Глушь, как и здесь. Я её ненавидела. Мечтала перебраться в большой город. Финикс или Остин. Даже Нью-Йорк. Я хотела быть поваром, — я не поняла, с чего вдруг меня прорвало. Я никому не рассказывала об этом.

Дерек смотрит на меня, его голова свободно откинута. Глаза – цвета зелёного мха на дереве, тёмном и прохладном:

— Всё же ты здесь. Почему?

Я пожимаю плечами:

— Я любила Тома. Это место, где он хотел быть. Он любил эту землю. Его отец работал на ней, его дед. И прадед. Этот дом – второй, построенный на этой территории. Первый сгорел дотла в тысяча девятьсот двадцать третьем. А Том? Он просто… отождествлял себя с поместьем, с Техасом, с тем, чтобы быть фермером. Хотя он и хотел посмотреть мир, прежде чем осесть. Предполагаю, он хотел как-то по-другому прожить свою молодость. Я имею в виду, он видел, как жил его отец, который рос на этом земельном участке и никогда не оставлял его, никогда не уезжал из Техаса, и даже не выезжал дальше Галвестона.

— Ну, Тому удалось посмотреть мир, это правда. Ирак, Германия, Афганистан, Марокко.

Это для меня новость:

— Марокко? Когда Том успел побывать в Марокко?  

Дерек улыбнулся, вспоминая:

— Я, Хантер, Том, Бласт и Абрахам вместе отправились в эту поездку. Это было, когда мы дислоцировались в Багдаде, в начале нашего второго рейда. У нас было четыре дня свободы, так что мы прыгнули в самолёт до Касабланки. Устроили немного кромешного ада. Мы все писали объяснительные по этому поводу. Баррет и я за эту поездку две недели мыли сортир, — голос Дерека ломается. — Я и Хантер, мы… мы единственные, оставшиеся в живых из всего нашего отделения. Все остальные из первого отряда Фокстрот… они все мертвы. Большинство… большинство из них погибло, попав в засаду.

Я не могу не отреагировать, но я не знаю, что сказать.

— Ты видел Хантера? С тех пор, как вернулся?

Он кивает:

— Да. Он и Рания приезжали ко мне в госпиталь. Провели со мной несколько дней. У них будет ещё одна маленькая дочка, – он делает паузу, задумавшись. – Должна появиться через пару недель.

— Они хорошо живут?

— Да. Очень хорошо. Хантер работает в дорожной бригаде, а Рания – медсестра в больнице.

И вот уже мы в магазине «Всё для дома» в Бренэме. Такой странный совместный опыт – покупать краску и ограждения для забора, и разные другие бытовые мелочи. Затем мы идём в бакалею Brookshire Brothers. Ещё больше домашней жизни. Блуждаем туда-сюда по проходу, с тележкой с одним расшатанным роликом, Дерек прогуливается рядом со мной, мы ведём непринуждённую беседу о всяком разном: например, о Бейкере – старом смешном Блю Хилере Хэнка – бегущем через северное пастбище, безумно лая и спотыкаясь на каждом третьем шагу, потому что он играл со своей задней лапой; о Генри Восьмом и его бесконечном поиске расшатанных досок в заборе, чтобы сбить их в сторону и добраться до свежей травы по ту сторону; о чём угодно, только не о Томе и не о войне.

Я не ходила в продуктовый магазин с мужчиной со времени тех десяти месяцев, что Том провёл со мной между его отправками на службу. Это странное чувство – быть рядом с кем-то, кто не Хэнк, Ида или Томми. Ловлю себя на том, что разглядываю Дерека, как движутся его плечи, когда он идёт, вижу остатки бессознательного ссутуливания. Его длинные шаги, как он время от времени сжимает левую руку в кулак, шевелит безымянным пальцем. Держит руки низко на бёдрах и встряхивает ими, чтобы остановить дрожь. Его глаза постоянно сканируют зал, прыгая от человека к человеку, оценивая и замечая, когда кто-то идёт вслед за нами. Дерек замечает всё, не пропуская ни одной детали.

Мы загружаем сумки с покупками в кузов грузовика. В это время на стоянку перед магазином врывается, рыча форсированным двигателем, пикап, полный буйных подростков; из его динамиков гремит рэп, слышны крики, смех и ругательства. В кузове пикапа стоят, пихая друг друга, трое или четверо парней, пока машина с визгом тормозит через ряд от нас. У одного из них во рту сигарета, и он склоняется к своему приятелю, подталкивая и смеясь, протягивая руку, требуя что-то.