Милая любовь (СИ) - Горская Елизавета (книги онлайн полные txt) 📗
чему весь этот бред с оценками, аттестатами, успеваемостью и неудами? Как это
скажется на моей дальнейшей жизни? Ведь существует куча примеров, когда
троечники становились успешными и всеми уважаемыми людьми, а отличники
спивались и побирались где-нибудь на паперти или работали техничками и
дворниками. Нет, я, конечно, с уважением отношусь к любому труду - будь то труд
шахтера или юриста. Я согласна с тем, что все профессии важны, все профессии
нужны. Но я не понимала - и вряд ли когда-нибудь пойму - зачем родители
муштруют своих чад, заставляя их зубрить, чертить, сочинять, - и все из-за каких-
то оценок, баллов, отметок. Бред! Другое дело, если ребенку нравится чертить или
сочинять или рисовать. А иначе какой в этом смысл? Аттестат - это бумажка,
которая с годами истрепется, выцветет, потеряется, а вот тумаки, обидные слова и
клише, ярлыки типа "неуч", "бездарь", "тупица" выжигаются на детских сердцах и
сердцах подростков жестоким лазером и их не сотрешь, не замажешь, не
вычеркнешь.
Я ожесточенно вытерла катящиеся по щекам слезы и пнула валявшийся под
ногами камушек. Вот папочка понимал меня. Он называл меня "моя маленькая
леди" и всегда учил творить добро - не важно как, лишь бы это исходило из сердца.
Он был единственным в нашей семье - включая маминых родителей и ее бабушку с
дедушкой, учителей в четвертом поколении, - кто просто жил и получал
удовольствие от этого. Бережной Эдуард Александрович был художником. Я до сих
пор помню отведенную под его студию крохотную каморку, заставленную
мольбертами, баночками с краской, его полотнами и поддельными картинами
любимых художников, которым он пытался подражать - Айвазовский, Маковский,
Лагорио. Чаще всего на его набросках или работах была изображена маленькая я.
Едва продрав утром глаза, я надевала самое нарядное свое платьице и взбиралась
на единственный в той комнате стул, задрапированный тяжелой алой или белой -
в зависимости от папиного настроения - тканью, а папа, всучив мне в руки
очередную безделушку, которая на картине перевоплощалась то в очаровательную
птаху, то в гроздь винограда, то в яблоко, то в букетик фиалок, с алчным блеском в
глазах принимался за работу. Замерев в не всегда удобной позе, я с восхищением и
щемящей сердце любовью ловила каждое его движение, любой его жест, в то
время, как он, закусив кисточку, нахмурив красивые густые брови, задумчиво
исследовал мои глаза, губы, лицо, а затем медленно, четкими, выверенными
штрихами переносил это на холст. Ах, как же я любила эти моменты, когда мы
принадлежали только друг другу, когда мир вокруг словно растворялся,
становился эфемерным, беспредметным, и существовали лишь мы вдвоем - папа с
палитрой и кистью в руках и я на своем высоком стуле, вроде бы одинокая, но
счастливая.
Именно любовь к одиночеству и стала камнем преткновения в наших с мамой
отношениях. Алла Викторовна, всегда стремящаяся быть признанной и нужной
всем и каждому, не понимала моего стремления отгородиться от ее назойливого
внимания, постоянных расспросов "где была?", "что делала?", "а не прогуляться бы
мне с подружками?".
И однажды, устав от ее нравоучений и предложений проветриться, я сбежала из
дома на одну из шумных вечеринок одноклассницы Жанки, где и познакомилась с
самым красивым и сексуальным парнем нашей школы, Артемом Ждановым. Он
учился в параллельном классе и имел репутацию альфонса, то есть спал и
встречался только с женщинами намного старше себя, опытными, обеспеченными,
не скупыми на подарки и денежные поощрения, благодаря чему в свои неполные
семнадцать лет уже разъезжал на новенькой "ауди" и сорил деньгами, как Билл
Гейтс.
В тот вечер я немного выпила и разрешила ему себя поцеловать. Он тут же
попытался затащить меня в постель. Еще бы! Дочка самой директрисы строит ему
глазки - как не воспользоваться моментом? Но я, не церемонясь, заехала
красавчику коленом в пах и, чмокнув на прощанье в губы, исчезла из виду. И
появилась на его пути лишь спустя полтора месяца - вернее, слезно умоляла его
сыграть перед матерью влюбленного придурка, лишь бы та отстала от меня своими
каждодневными расспросами о личной жизни, которой у меня отродясь не было.
Если я думала, что Алла Викторовна успокоится и оставит меня в покое, то я
жестоко ошибалась. Мама, наслышанная о похождениях Темного, пришла в ужас
от моего нежного щебетания в адрес моего якобы возлюбленного и заставила меня
пообещать расстаться с ним. Иначе она отправит меня учиться в Штаты.
Мама знала мое слабое место - а именно то, что я мечтала жить и писать картины
в городе, где жил и рисовал мой отец. Я мечтала воплотить в жизнь давнюю мечту
отца - нарисовать в хронологическом порядке историю их с мамой любви: парк,
где они впервые познакомились, ресторан, в который папа пригласил маму на их
первое свидание, откуда они потом, смеясь, сбежали, потому что у отца не было
денег заплатить за ужин... Мама знала об этой моей мечте и использовала в своих
целях то, что было самым ценным для меня - любовь к отцу.
С Артемом я порвала. Только вот перестать думать о нем было выше моих сил. А
он, похоже, по-прежнему верил, что я вернусь. В итоге, мы стали жертвами
собственной самонадеянности и уверенности, что у нас все под контролем. Как бы
не так. Три месяца ежедневной игры в любовь обернулись для нас настоящей
любовью, порой граничащей с сумасшествием. Что ж, на то они и ошибки
молодости, чтобы исправлять их и жить дальше. Я сделала свой выбор.
2
- Не хочу ничего слышать, Мила. - Мама, как всегда, была непреклонна, о чем
ярко свидетельствовали гордо поднятая голова и сверкающие решимостью глаза. -
Или ты подтягиваешься по всем предметам или тебе не видать учебы в мастерской
Марининой как собственных ушей.
- Но, мама! - возмутилась я. - Я не смогу так быстро наверстать упущенное. У меня
практически по всем предметам, кроме черчения и физкультуры, четверки, а по
русскому и литературе и вовсе наверное трояки будут.
- Мне все равно, Мила, как ты собираешься исправлять свои оценки. Можешь
заниматься с репетиторами, оставаться после уроков на дополнительные занятия,
ходить на факультативы, мыть полы, поливать цветы. Мне. Все. Равно.
Выкручивайся, как хочешь. Думаю, если ты попросишь Арсения Валерьевича
позаниматься с тобой какое-то время, он не откажет тебе.
- Не буду я его ни о чем просить! - заартачилась я. - Он терпеть меня не может и
оценки специально занижает.
- Мила, - покачала головой мама, - ты как всегда преувеличиваешь. Арсений
Валерьевич - один из самых принципиальных и беспристрастных педагогов в
нашей школе. Поверь мне. Он одинаково относится ко всем своим ученикам,
никого из них не выделяя. А это сложно, если учесть, что он мужчина, а
преподавать ему приходится среди такого количества симпатичных, в
большинстве своем не совсем сексуально уравновешенных девушек.
- Ага! - усмехнулась я. - Порой я вообще сомневаюсь, что он живой мужчина и у
него все в порядке с ориентацией. Может он... робот? Или гей? Девчонки перед
ним иной раз такое вытворяют. А ему хоть бы хны. Лицо каменное, челюсти
сжаты, лишь хмуриться немного. Вот и вся его реакция.
- Ох, и доведете вы его когда-нибудь. Уйдет он от нас. А мне действительно жаль
расставаться с таким сильным и нравственно устойчивым педагогом.
- Я тебя умоляю, мама! Нравственно устойчивый? Это с виду он такой весь
правильный, а копни поглубже...
- Мне достаточно того, что я вижу! - отрезала мама. - Так ты согласна на мои
