Долина забвения - Тан Эми (библиотека электронных книг TXT) 📗
Мое беспокойство длилось еще два дня, пока логика и дедукция не помогли мне снова поверить в свое происхождение. Я размышляла так: прежде всего моя мать — американка. И хотя мой отец умер, очевидно, что он тоже был американцем, потому что у меня светлая кожа, каштановые волосы и зеленые глаза. Я носила одежду в западном стиле и обычную обувь. Мои стопы не ломали и не втискивали, словно тесто для пельменей, в крошечные туфельки. Кроме того, я получила знания во многих областях, включая историю и естественные науки, и, как говорил мой учитель: «Все это исключительно ради самих знаний». Большинство китайских девочек учились только хорошему поведению.
Более того, я даже думала не так, как китайцы: не кланялась статуям, не воскуривала благовония, не боялась призраков. Мать говорила: «Призраки — это суеверие, которое вырастает из собственных страхов этих людей. Китайцы многого боятся, вот почему у них так много суеверий». Я же ничего не боялась и не собиралась делать что-либо определенным образом только потому, что так делалось на протяжении многих тысяч лет. Мать утверждала, что я обладаю американской смекалкой и независимым умом. Например, я придумала раздать слугам современные вилки, чтобы они ели ими, а не древними палочками. Правда, мать потом заставила слуг вернуть столовое серебро на место. Она сказала, что стоимость одной вилки больше, чем годовое жалованье слуги, поэтому у них может возникнуть соблазн их продать, и вообще понятие честности у китайцев не совпадало с нашим, американским. Я согласилась. Но если бы я была китаянкой, смогла бы я в таком случае сказать о себе то же самое?
После того как я покинула Академию мисс Джуэлл, я запретила куртизанкам называть меня Вие-ла, а также ласковыми китайскими прозвищами вроде «младшей сестренки». Они должны были называть меня Виви — так я им сказала. Только тем, кто мог правильно произнести мое настоящее имя, можно было называть меня Вайолет — а это были только моя мать, Золотая Голубка и мой учитель.
Поменяв имя, я внезапно поняла, что могу делать это когда угодно, с определенной целью или просто под настроение. И вскоре после этого по воле случая у меня появилось мое первое прозвище. Я бежала через гостиную и столкнулась со слугой, который нес поднос с чаем и закусками. Поднос со всем содержимым грохнулся на пол. Слуга в сердцах назвал меня «биаоци[3] — маленький вихрь». Чудесное слово! Я была Вихрем, несущимся через знаменитый дом «Тайный нефритовый путь», с развевающимся ореолом пушистых темных волос, а за мной гналась кошка, пытающаяся поймать ленту, еще недавно вплетенную в мои волосы. С тех пор слуги должны были звать меня Вэлвинд,[4] что они произносили как «Ву-ву».
Я обожала свою золотую кошку. Она принадлежала мне, а я — ей, и больше я ни к кому не испытывала подобных чувств, даже к матери. Когда моя кошечка сидела у меня на руках, она массировала лапками корсаж платья, цепляя коготками кружева и превращая их в рыболовные сети. Глаза у нее были зеленые, как у меня, а шерсть в черно-коричневых пятнах отливала золотом. Она мягко сияла под лунным светом. Мать подарила мне кошку, когда я сказала ей, что хочу завести друзей. Она сказала, что кошка когда-то принадлежала пирату, который назвал ее Карлоттой в честь похищенной им дочери португальского короля. И хотя все могут завести себе друзей, пиратская кошка будет только у меня. И еще мать добавила, что точно знает: в отличие от друга, кошка никогда меня не предаст.
Почти все обитатели дома боялись моей пиратской кошки. Она царапалась, если ее пытались согнать с мебели. Когда ее запирали в шкафу, она завывала, как злобный дух, а если чувствовала страх в приближающихся к ней людях, то шерсть у нее сразу вставала дыбом, и все понимали, что их опасения не напрасны. Золотая Голубка застывала на месте каждый раз, когда видела, что к ней бежит Карлотта. Когда она была маленькой, ее очень сильно ранила дикая кошка, и она чуть не умерла от лихорадки. Если кто-то пинал Карлотту, она быстро и жестоко кусала обидчика, а если кто-то гладил ее без моего разрешения, в ход шли острые когти. Однажды она даже убила семнадцатилетнего паренька по имени Верный Фан, который пришел в «Тайный нефритовый путь» вместе с отцом. В тот день я искала Карлотту и заметила, что она прячется под диваном. Парень, стоя у меня на пути, начал что-то тараторить на языке, которого я не понимала. Не успела я предупредить, чтобы он не трогал Карлотту, как он наклонился и ухватил кошку за хвост, и она тут же пропорола когтями ему руку, выдрав из нее четыре окровавленные полоски кожи и мяса. Он побелел, как мел, стиснул зубы и потерял сознание от смертельной раны. Отец забрал его домой, а Золотая Голубка сказала, что он точно умрет. Позже одна из куртизанок подтвердила, что он и вправду умер. Ей было жаль, что он никогда не испытает прелестей будуара. И пусть даже юноша сам был виноват в своей смерти, я очень боялась, что Карлотту заберут у меня и утопят.
Со мной Карлотта была совсем другой. Когда я несла ее на руках, она становилась мягкой и расслабленной. Ночью она мурлыкала в моих объятиях, а утром будила меня радостным мяуканьем. Я откладывала для нее кусочки сосисок в карман фартука, привязывала к нитке зеленое перо попугая и выманивала ее этой игрушкой из-под многочисленных диванов, стоявших в гостиной. Я дразнила ее пером, а она ловила его лапами из-под диванной бахромы. Вместе мы носились по лабиринту из мебели, она прыгала на столы и стулья, взбиралась по шторам на высокие козырьки стенных панелей — я могла заманить ее куда угодно. Гостиная была нашей площадкой для игр, и не важно, что она находилась в бывшем загородном доме, населенном призраками, который моя мама превратила в «Тайный нефритовый путь».
Несколько раз я слышала, как она рассказывала западным журналистам, что ей удалось купить его почти даром.
— Если вы хотите заработать в Шанхае, — говорила она, — используйте чужие страхи.
Лулу
Эта вилла, джентльмены, была построена четыреста лет назад в качестве летнего особняка для Пань Ку Сяна, богатого ученого и выдающегося поэта. Но сейчас никто уже не сможет оценить степень его поэтического таланта, потому что все письменные памятники его мысли обратились в прах. Первоначальные четыре здания виллы занимали площадь в половину гектара, что вдвое больше, чем сейчас. С тех времен сохранилась толстая каменная стена. Но западное крыло здания и восточное были восстановлены после таинственного пожара — того самого, который уничтожил все произведения поэта. Легенда, которая передавалась из поколения в поколение в течение четырехсот лет, гласит: одна из наложниц поэта устроила в западном крыле пожар, в результате которого в восточном крыле погибла его жена. Она страшно кричала, объятая пламенем. Правда это или нет — кто теперь скажет? Но в любой легенде должны быть убийства, иначе не стоит ее и придумывать. Вы согласны, джентльмены?
После смерти поэта его старший сын нанял лучших каменотесов, чтобы они высекли из камня обелиск. Каменная стела покоилась на черепахе, а сверху была увенчана драконом — эти почетные символы обычно ставили на могилах высокопоставленных чиновников, хотя не сохранилось сведений о том, что он когда-то служил при дворе. К тому времени как его правнук стал главой семьи, стела уже рухнула, почти погребенная под зарослями высоких колючих сорняков. Ветер и дожди превратили имя и почетные звания ученого в россыпь нечитаемых засечек на камне. Сам ученый вряд ли рассчитывал на такой исход, и когда около ста лет назад его потомки по бросовой цене продали этот особняк, начало действовать проклятие. Через день после получения денег за дом потомок ученого скончался в страшных муках — его охватила такая боль, будто он горел в огне. Другого сына убил грабитель. Их дети погибли по самым разным причинам, никто из них не дожил до старости. Следующие покупатели особняка страдали от необычных недугов, их покидала удача, они не могли зачать детей, сходили с ума. Когда я увидела особняк, он представлял собой жалкое зрелище: заброшенный, заросший кустарником, оплетенный лианами — превосходное укрытие для бродячих собак. Я купила дом по цене китайской песни. И китайцы, и иностранцы говорили мне, что покупка была глупостью и неважно, как дешево он мне обошелся. Ни один плотник, каменщик или рабочий-кули[5] никогда не переступит порог проклятого места.
