Синдром Фауста - Данн Джоэль (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Слабость – как капля крови в море: она привлекает к себе акул. Но есть в ней и своя положительная сторона, потому что среди акул большинство – нелюдоеды. Просто такова их акулья суть: они иначе не могут. А в их окружении и благодаря их протекции ты можешь чувствовать себя защищенным. Уж такая отгонит от тебя прилипал – будь спок! Все возьмет на себя…
– Разве ты не хотел стабильности? – прибавил Чарли газу, обгоняя молодого негра в дрянной консервной банке, изрисованной, как старый уголовник татуировкой. – Чтобы все мелкие и досадные заботы взял на себя кто-нибудь другой? – Чарли искоса бросил взгляд на отставшего малого и продолжил: – Ты готов был ждать, стиснув зубы? Терпеть и выкладываться? Да ни в коем случае! Тебе хотелось, чтобы все шло само собой. Как по маслу. И за Абби ты ухватился только поэтому…
Я чувствовал, как накапливается во мне злость.
– Так уж устроен мир, Руди, – нравоучительно изрек Чарли и наморщил лоб. – Выигрываешь в удобстве, но проигрываешь в свободе. Это – как закон физики…
Уж этого я не мог снести.
– Эй-эй-эй! – подпрыгнул я на сиденье. – Ты что, в пророки подался, что ли? Не будь ханжой, Чарли! Тоже мне – нашел с кем блудить: с моралью?! Да эта блядь подмахнет любому, кто больше даст…
– Обиделся! – усмехнулся он.
– Нет, – успокоился я сразу: не мог я на него злиться. – Это так, ради справедливости… Скажи, а тебе самому не хотелось бы стать молодым, красивым, обаятельным?
Чарли вздохнул и включил дворники, хотя не было никакого дождя.
– Видишь ли… Я, конечно, совсем не против комфорта. И спокойствие тоже любою. Но менять реальность на мираж не собираюсь… Ладно, хватит пререкаться. У меня камень с души свалился, что ты выбрался…
Тут перед нами снова появилась изукрашенная в немыслимые цвета консервная банка на колесах, и молодой негр перекрыл нам дорогу.
– Ты только посмотри на себя, клоун сраный! – заорал он, пританцовывая на своем сиденье. – «Ягуар» у тебя белый, но рожа все равно черная. Хочешь, я трахну твою лакированную любовницу в жопу?
Чарли, не моргнув глазом, пропустил наглеца, и тот, горделиво жестикулируя, обдал нас облаком вони и дыма.
– Можно подумать, у тебя нет комплексов, – напомнил я Чарли. – Да посмотри ты только на свой «Ягуар»… На этот твой бриллиантовый перстень… На костюм от Версаче…
Он сокрушенно вздохнул:
– Наверное… Но на самом деле все куда проще: когда растешь в трущобе, дороже ценишь комфорт.
Это было уже слишком:
– Неужели? – подыздевнулся я. – Нищета, в которой рос ты, была обычной, понял? Банальной! Как у всех! А вот та интеллигентская нужда, которой я нажрался до отвала, в тысячу раз унизительней и хуже…
Ему надоел наш спор:
– Все, хватит, Руди! Отбой, баста!
Но меня обуяло какое-то словесное буйство. Словно внутри внезапно начал извергаться слезливый вулкан.
– Знаешь, что это такое? Когда стесняешься самого себя… Кладешь кусок хлеба в рот, как деликатес, а о тряпке мечтаешь, как о чем-то несбыточном…
Чарли не знал, как меня остановить, и призвал на помощь Розу:
– Но ведь Роза обшивала в Румынии партийную элиту…
Мне было так жаль себя, что я чуть не всхлипнул:
– А что это меняло? На тебя когда-нибудь смотрели как на лакея?
– У лакея тоже есть свое собственное достоинство, – поднялся Чарли над окопом с белым флагом примирения в руках. – Но он не демонстрирует его, когда на службе…
Слава богу, мы уже были на стоянке, и он затормозил. Мы вышли из машины, и Чарли скрежетнул ключом дистанционного управления. Одетый, как лорд-канцлер, клубный швейцар перед входной дверью склонился перед нами так, как если бы мы были двумя монархами. Чарли сунул ему в карман банкноту и небрежно прошел мимо. Я решил нанести ему внезапный элегантный удар. Тогда ведь победа по количеству очков будет присуждена мне.
– Во сколько тебе обходится в год это пижонство? – с невинным видом спросил я.
– В семьдесят пять тысяч, – недовольно буркнул он.
Я заржал в полный голос. Чарли даже обернулся проверить: как на мое ржание среагировали старые клубные жопы, привыкшие к тишине и благопристойности.
– Ублажаешь свое эго? Память о том, что в дни твоей молодости тебя бы не пустили сюда на порог?
– Ну, и тебя тоже: ты ведь наполовину еврей, – парировал он мгновенно.
И, пользуясь случаем, добавил:
– С этой точки зрения – не так дорого…
Внезапно перед нами возник метрдотель во фраке и белых, как у меня, перчатках. Встав в позу скрипичного ключа, он что-то зашептал Чарли на ухо. Тот согласно кивнул головой.
Я с любопытством оглядывал зал. Дизайн подчеркнуто старомодный. Мебель слишком массивна. Рамы с пейзажами на стенах так же тяжеловесны, как и живопись. Чарли заметил мой взгляд.
– О’кей, оставим все это: у тебя есть какие-то планы?
– Нет, – честно признался я.
– Желания?
Я оживился:
– О, этого в избытке, Чарли…
– Тогда не так страшно, – усмехнулся он. – Поделишься?
– Почему же нет? – пожал я плечами. – Плюнуть на опостылевший университет. Забыть о семье, которой фактически давно не существует. И заняться тем, что профукал.
– Ты что, и впрямь собираешься стать за дирижерский пульт?
Я пожал плечами и театрально вздернул брови:
– Неважно. Просто хочу гореть, а не тлеть. Летать, а не ползать. Выразился ясно?
– Уж куда ясней, – усмехнулся он. – Только ты чего-то недоговариваешь…
– Не придумывай.
Подоспел официант с бутылкой вина и плеснул на донышко бокала. Чарли сосредоточенно зажмурился и втянул глоток. Чуть прополоскав рот, он, немного подождав, кивнул:
– Порядок!.. Какого года?
– Девяносто пятого, – ответил официант учтиво.
Он еще немножко поколдовал с бокалами, полюбовался на них издалека и отошел. Откинувшись на спинке неуклюжего и громоздкого стула, Чарли поскреб лоб:
– Ничего я не придумываю. Просто хочу понять: ты что, собираешься возвратиться туда, в те наши далекие годы?
Мне стало неприятно: он угодил в точку. Я взял со стола свой бокал с вином и слегка звякнул им по его бокалу.
– Чир! [9]
Он кивнул.
Но неприятное ощущение исчезло, когда он проказливо качнул головой и улыбнулся.
– А знаешь, если бы тогда не ты и не твой кларнет, никаким врачом я бы не был. Ведь пока я готовился к экзамену, ты работал за двоих.
Я пренебрежительно махнул рукой. Он подумал о чем-то и, снова улыбнувшись, только на этот раз с грустцой, спросил:
– А Лолу ты вспоминаешь иногда?.. Вот ведь кто тебя любил!
Я слегка растерялся, но тут же взял себя в руки:
– Оставь сантименты для своих дамочек, Чарли, – буркнул я. – Они размягчают слезные железы и вагину, но у мужчин от них не стоит…
Он скривился и был прав: я сморозил пошлость.
– Почему этот гомик пялит на меня глаза? – показал я глазами на борова за соседним столом в оглашенно дорогом костюме и с золотым «Роллексом» на руке.
Надо же мне было как-то выйти из неловкого положения.
– Они здесь не привыкли к вольностям в одежде, – подвигал Чарли донышком бокала по столу. – Его наверняка смутили твой бант и косичка.
Но я уже завелся и чувствовал себя, как шофер гоночной машины, которого захватил острый ветер и виражи риска.
– Ты тоже хорош! Разве ты не крутил с Абби до меня? Что ж не предупредил, что она пресна, как тесто без дрожжей, а эмоциональности в ней – ноль целых и ноль? Еще бы – типичное дитя бюргерского воспитания…
– Ты забыл, Руди? – остановил он меня. – В тебе ведь тоже, кажется, аж половина крови – немецкая? От папаши. А, кроме того, – кого ты слушал?..
– Эй, что ты хочешь этим сказать? – встрепенулся я.
– Что Абби знала всегда не только то, чего хочет она сама, но и что нужно тебе. Тебя это, кстати, вполне устраивало. Ни о чем не надо было беспокоиться. Разве не так?
Чтобы прийти в равновесие, я зажмурился и остервенело крякнул:
9
Чир (амер.) – тост, что-то вроде «За ваше здоровье».