Вести приходят издалека - Ярославская Татьяна Владимировна (бесплатные полные книги txt) 📗
Вот и первый вопрос: почему они соглашаются на столь рискованные эксперименты? Им платят? Едва ли. Может, лечат бесплатно? И законны ли вообще такие эксперименты?
Микростимуляторами управляет сложный уникальный прибор, разработанный и созданный Цацаниди. Вот второй вопрос: почему при жизни академика прибор работал, а теперь вдруг перестал? В чем дело? В личном коде, пароле? Тогда странно, что они не нашли умельца, который взломал бы этот пароль.
Если на первый вопрос мог бы ответить только сам Цацаниди или его пациенты, то со вторым вполне можно пристать к Кузьке.
Принимаем за аксиому, что прибор перестал работать, как только умер академик, и идем дальше. Аня Григорьева разбирает архив своего шефа и действует в соответствии с его завещанием, а по нему документация, касающаяся прибора, должна достаться Стольникову. Почему только в том случае, если его изберут директором? То, что академик не хотел отдать разработку другому директору, понятно: не доверял. А вот почему нельзя отдать тому же Стольникову, если выборы пройдут не в его пользу? Почему в этом случае нужно публиковать документы под именем Цацаниди?
Кого-то очень не устраивает завещание. Ведь выборы директора еще не состоялись, а документы уже пытались выкрасть у Ани. Либо кто-то очень не хотел, чтобы они достались Стольникову, либо самому Игорю Николаевичу и неймется.
Вся проблема в том, что в архиве разработки не оказалось. Григорьева-то догадывалась, где документы взять, но почему-то боялась, что ее по дороге убьют. Значит ли это, что документы где-то далеко, куда надо ехать? Нет, не значит. Могут быть и в соседнем доме. Захотят убить, успеют. Вот она и просит Машу привезти диск.
Почему сама Григорьева так одержима была идеей найти диск, теперь тоже понятно, у нее были вживлены стимуляторы, которые позволяли ей участвовать в эксперименте. Она хотела если не вернуть, то хотя бы найти свою Леночку, и пошла бы на все ради этого. Продолжала бы работать и со Стольниковым, значит, завещание выполнила бы. Просто кто-то этого не хотел и постарался, чтобы документы Ане в руки не попали. Потому ее и убили. Маше же на завещание академика и все эти эксперименты наплевать. Ее можно не убивать, достаточно просто купить у нее документы. Или просто выкрасть их, как вот сегодня пытались.
Только с чего бы вдруг Маша стала искать документы? Ради страховки? Так умрешь доказывать, что смерть Ани не была самоубийством. Журналистское любопытство тоже как-то не настолько сильно, чтобы лезть в это осиное гнездо. Что остается? Последняя воля умершей. С этим совсем просто. Аня ведь сказала, что пока ничего делать не надо, она еще позвонит. И не позвонила. Значит, последняя ее воля была: не искать.
На этом все. Кому надо, те пускай и ищут. Проблема теперь только в том, как известить тех, кому это надо, что она ничего искать не будет. Табличку, что ли, на грудь повесить?
27
Занятая этими мыслями, Маша не заметила, как добралась до квартиры. У порога она скинула туфли, бросила на трюмо сумку, прошла в комнату и со стоном рухнула на диван. Зевая и потягиваясь, она громко сказала сама себе:
— Сейчас поваляюсь, встану и заварю крепкий чай.
— И мне, если можно, чай, — прозвучал чей-то голос.
Маша подскочила на диване. Женский голос раздался совсем рядом.
— Кто здесь?
Из-за плотной портьеры высунулось худенькое личико с покрасневшими глазами. Кажется, Катя Густова.
— Господи, как вы сюда попали? — спросила Маша, приходя в себя.
— Вы простите, — зашептала Катя, выбираясь из-за шторы, — я боялась, вдруг вы не одна придете, вот и спряталась. А от квартиры у меня ключ есть, я его на стол вон положила.
Маша окончательно опомнилась от испуга.
— Ну, пойдемте на кухню, надо и правда чайку поставить, я сегодня без завтрака. Вы ведь Катя, правда?
— Да, Катя. Я была подругой Анечки. Мы раньше с ней вместе в институте работали, только меня Стольников выжил сразу после смерти Константина Аркадьевича.
— Катя, вы меня извините, там, на поминках…
— А что на поминках? — удивилась Катя. — Вы мало заварки кладете.
«Тебя забыла спросить», — подумала Маша, но заварки добавила.
— Я, говорят, на поминках вела себя ужасно, даже не знаю, как так вышло, вы уж извините.
— Ой, ерунда, бывает, — махнула рукой Катя. — Я такое не раз видела: перенервничает человек, глотнет всего ничего, одну рюмочку, раз — и в отрубях. Гости еще не все за стол сели, как вы в обморок хлопнулись.
Маша медленно повернулась с чашкой в руках и удивленно уставилась на Густову.
— Так я ни с кем, получается, не общалась?
— Да какое там! — снова махнула Катя. — Стольников с Витюшкой вас сразу и увезли.
— Странно, а Виктор говорил, что я вам в волосы вцепилась, — озадаченно протянула Маша.
— Э… Да? Ну, это да, когда падали, наверное, — Катя побледнела, и глаза ее забегали. — Но вообще-то я была в таком расстройстве, что и не помню толком. Ах, такое горе, такое горе…
Катя вытащила из кармана измятый платочек и стала вытирать самые настоящие слезы.
— Вы, похоже, были очень дружны с Аней, а я вот последние годы у нее и не бывала, — сказала Маша, разливая чай. — Эх, жаль, варенья нет. Аня, наверное, угощала вас вареньем, которое ее мама варит?
— Да, очень вкусное, я такое варить не умею, — грустно отозвалась Катя.
— И ведь Елена Ивановна все выращивает на собственном участке в Подмосковье. И малину, и клубнику… А какой там лес изумительный! Вы там не бывали?
— Ездили как-то раз с Аней, чернику собирали, грибы… Ах, бедная Анечка, такая молодая.
Катя снова захлюпала носом.
Маша расставила чашки, конфеты, печенье и села напротив гостьи.
— Вы ведь поговорить со мной хотели, правда?
— Да-да, понимаете, я вот о чем. Я кандидат медицинских наук и вот уже много лет работаю над докторской диссертацией. Начинала я еще под руководством Цацаниди, а сейчас вот Игорь Николаевич — мой научный руководитель. И тема моей диссертации непосредственно связана с теми экспериментами, которые проводили при помощи созданного академиком прибора. Без этого прибора продолжение моей работы невозможно. Теперь все документы исчезли. Только Аня знала, где они, но не успела передать их Игорю Николаевичу. Понимаете, для меня смерть Ани — не только личное горе, но и полный научный крах. Теперь, когда ее не стало, у меня осталась только одна надежда, на вас. Умоляю, если вы знаете, где документы, верните их. Вы, возможно, полагаете, что их можно выгодно продать, например, за границу, но, уверяю вас, без той части разработки, которая есть только у Стольникова, документы Цацаниди ровным счетом ничего не стоят. И все же я готова вам заплатить. Сколько вы хотите? Я думаю, что и Игорь Николаевич не поскупится. Но бумаги нужны нам срочно, вы же умный человек. Знаете, как бывает в науке: работы ведутся в разных странах параллельно, но автором открытия будет тот, кто первым опубликует результаты. Ведь это престиж страны, огромный скачок в отечественной науке. И потом, вы женщина, вы меня поймете, я одна воспитываю ребенка-инвалида. Для меня эта работа — элементарный кусок хлеба. Лет мне много, начинать с нуля я уже не могу. Ну, назовите вашу цену, я вас очень прошу.
Катя трогательно сложила ладони на груди и смотрела на Машу полными отчаянья глазами.
Маша вздохнула и покачала головой.
— С чего вы взяли, что бумаги у меня?
— Может, они еще и не у вас, но вы же одна знаете, где они, — убежденно закивала Катя.
— Да с какого перепуга вы это решили?
— Аня сама это сказала в телефонном разговоре.
— Как Аня? Интересно, что же именно она вам сказала? Только, желательно, дословно.
— Ну, она не мне сказала, только я слышала. Она сказала: «Это единственное богатство, настоящее состояние, которое за всю мою жизнь свалилось мне в руки. Спасибо Константину Аркадьевичу, что мне так повезло. И оставлю я все это Машке, Рокотовой Марии Владимировне. Это единственный человек, который ни разу меня не предал, из тех, конечно, кто еще жив». Вот так, примерно, она сказала.
