Родительный падеж - Иванцова Людмила Петровна (библиотека электронных книг TXT) 📗
Неподалеку от них еще оставался за своим стеллажом Саня — в народе Санчес, — продавец восточных ароматов и эзотерических сувениров, который щедро поджигал весь день специальные ароматические палочки, и ветер разносил по улице их пряный дымок. Он помахал рукой соседям, уже собравшим свои вещи.
— Ну, пока! Завтра будете?
— Нет, мы завтра на пленер в Пущу.
— На этюды, что ли? — переспросил Санчес.
— Ага! С шампурами, мясом и «Тамянкой»! — засмеялся, скрипнув кожаной курткой в заклепках, лидер веселой компании художников по прозвищу Зингер. Другие тоже засмеялись.
— Санчес, бросай этот фэн-шуй, отпросись у своего гуру и айда с нами! — мотнув головой, сказала миниатюрная девушка по прозвищу Гайка, и ее три десятка тоненьких косичек со старательно вплетенными в них яркими нитками с бусинами разметались во все стороны.
Рядом стояла темноволосая смуглая девушка, держа перекинутую через плечо полотняную сумку-торбу с папками бумаги, карандашами и красками. Она оторвала задумчивый взгляд от серого на фоне весеннего неба замка Ричарда Львиное Сердце и тоже улыбнулась:
— И правда, каждый день одно и то же, хоть бы раз учудил что-то нетипичное, вот взял бы и пошел с нами на шашлык! Или ты вегетарианец? Так мы идейных вегетарианцев уважаем. Пожарим тебе соевых стейков! — Ее брови взметнулись, и Санчес смутился.
— Да я бы охотно, Лей, но я — человек подневольный, реализатор, не то что вы — богема! Да еще и в воскресенье, когда самый выторг! Нет, как-нибудь в другой раз. А что празднуете? Или просто весенний пикник?
— А у Сервантеса на неделе был день рождения, так решили перенести на выходной, вот сегодня еще немного денег наколядовали — можно гульнуть! — ответил Зингер, закидывая на плечи видавший виды рюкзак.
Сам Сервантес, высокий, худощавый парень с длинными русыми волосами, перехваченными на лбу льняной полоской, и со старой гитарой за спиной, как-то безразлично пожал плечами, будто его это вовсе не касалось.
— Оба-на! — выкрикнул Санчес и забегал глазами по своему товару. — Сервант, поздравляю! Что ж ты молчал? Сколько тебе шарахнуло? На, держи на счастье, чтоб деньги водились! — Санчес посадил себе на ладонь небольшую керамическую жабку с монетой во рту и протянул ее имениннику.
— Спасибо! — произнес задумчивый Сервантес, взял жабку, посмотрел на нее внимательно и спросил: — Как думаешь, если ее целовать каждый день утром и вечером, станет девицей-красавицей, моей суженой?
Гайка и Зингер прыснули со смеху, а Лей посмотрела на него, будто знала больше других, и промолчала.
— Вряд ли, — ответил Санчес, — по условиям игры жаба для начала должна быть живой.
— Бееее! — изобразила отвращение Гайка.
— А как знать, кто из них живой, а кто нет? — все еще глядя на статуэтку, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Сервантес.
— Так! Хватит уже меланхолию разводить! Пойдемте, еще мяса надо купить на завтра, спустимся на рынок, там под вечер можно дешевле взять, что не продано, — энергично скомандовал Зингер, махнул рукой Санчесу и направился вниз по улице.
* * *
Леся Стоцкая, она же студентка-художница Лей, возвращаясь домой, знала, что, скорее всего, отца она застанет, а мама, как обычно, на работе. Хотя так было не всегда. Последние лет восемь-десять. Да, именно после третьего класса ее забрали от бабушка из Умани, и они зажили, как и должно быть, семьей — мама, папа и она — единственная их дочка. А перед этим родители проведывали ее на праздники, привозили гостинцев, какую-то одежду, иногда забирали в Киев, но тогдашнее их жилье было тесным и каким-то серым, а мама с папой уставшими и озабоченными делами. Денег лишних не было, очень уж хорошего настроения тоже. Отец был добрым, но каким-то тихим и второстепенным в семье, а мама, хоть и не демонстрировала этого, была и ее двигателем, и рулем, и горючим. Еще будучи маленькой, Леся ощущала за мамой молчаливую волю идти вперед, как и ощущала, что отец готов был следовать за женой. Хорошо это было или плохо, но уж как-то было.
Жизнь у бабушки Лесю не угнетала, разве что не хватало детского общества, и она иногда просила у родителей родить ей сестричку и привезти для компании, чтобы им с бабушкой было веселее. Родители почему-то не хотели, а бабушка говорила, что ей и так скучать некогда. Несмотря на все хлопоты, у нее всегда находилось время поговорить с внучкой, чему-то ее научить, что-то рассказать из своей жизни, и они не грустили, жили скромно, но душевно.
Говоря о зяте, бабушка, когда-то ведущий инженер-технолог химического производства, вздыхала и не скрывала, что не о такой партии для Светланы она мечтала, да уж как сложилось. Однажды даже вырвалось у нее, что Лесины родители когда-то разводились, но после рождения дочки сошлись опять, да так и живут.
Леся тоже в глубине души считала, что мама, сегодня уже заметный банковский работник, заместитель директора филиала, достаточно яркая, энергичная и умная женщина, достойна бы иметь возле себя более волевого мужчину — единомышленника и соратника. Ведь не каждый, пройдя, как она, постсоветские мытарства по базарам, нашел в себе силы на второе высшее образование, карьеру в новой сфере и мощный рывок в том возрасте, когда молодые уже наступают на пятки. Отца Леся, конечно, тоже любила, но, подрастая, понимала своим юным женским умом, что «хороший человек» — не профессия и что их семейная лодка не затонула только благодаря маминой воле и ее упрямой преданности мужу. Ясное дело, ни один ребенок не желает развала собственной семьи, но чем старше становилась Леся, тем чаще смотрела на родителей как бы со стороны и никак не могла ответить на вопрос, что же держит их уже больше двадцати лет вместе.
Под конец ее учебы в школе мать пыталась повлиять на выбор дочкиной профессии, обещая ей всяческую поддержку в учебе и гарантируя продвижение в банковском деле, но когда младшая Стоцкая настояла на творческой профессии, Светлана махнула рукой, сказав:
«Если и правда унаследовала отцовский темперамент, то лучше рисуй. Может, мужа найдешь, который тебя прокормит!» — И пообещала оплачивать учебу в институте и все околохудожественные расходы молодого дарования.
Леся поставила на кресло возле двери свою полотняную сумку с красками и эскизами, сняла кроссовки, повесила ветровку на кованый крючок и с удовольствием пошла без тапочек по холодному кафельному полу просторной и тихой квартиры. К ее удивлению, отца нигде не было, но на плите, накрытая полотенцем, ждала полная сковорода жареной картошки, в керамической миске на столе — салат из ранних огурчиков с майонезом, а рядом — записка его рукой: «Курица в холодильнике».
Леся открыла холодильник, постояла задумчиво, а когда он жалобно запищал, схватила пакет молока и быстренько закрыла холодное царство. Затем она вымыла руки, отрезала уголок пакета и пошла в свою комнату — вечер, пора бы проверить почту, ответить на письма друзей со всего мира, потому что такая уж наркота этот Инет: можешь не есть и не спать, но не засесть за компьютер — такого не бывает!
@@@
Привет! Эй, Николя! Чего молчишь? Куда подевался?
Я уже «подсела» на твои письма, как открываю почту, а от тебя ничего нет — как-то даже странно ☺ Только не выкручивайся, что не было коннекта или сломался комп! На вашей планете такого не бывает! ☺
А мы сегодня снова на Андреевском стояли. Там мне иногда приходит мысль: я, наверное, самая счастливая девушка в мире — молодая художница в самом сердце цветущего старого города… Здорово заниматься тем, что любишь!
Погода классная, завтра собираемся в Пущу, шашлык-именины. Сейчас солью с цифры на комп фотки, покажу интересные крыши и дома на Андреевском. Устала, правда, за день. Если хватит сил, отсканирую эскизы, тоже вышлю. Знаешь, такие типы попадаются… интересные. Они себе бродят или торгуются возле товара, а я сижу в сторонке да их зарисовываю. Правда, Зингер говорит, что от такого продавца мало толку, но разве ж я продавец? Я — производитель творческого товара! Хотя…
