Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (читать полную версию книги .TXT) 📗
Эйприл подсела с другой стороны, она аккуратно повернула Елену к себе. Сломанную Елену, у которой во взгляде — потухший пепел, у которой в душе — зияющая пустота. Мальвина уставилась на Эйприл невидящим взглядом, совсем как тогда, когда она потеряла мать, когда Сальваторе ее вылечивал. Будь он рядом, он бы снова помог.
Девушка встряхнула Гилберт.
— Выпей, — она расцепила ее руки и сунула в них таблетку, — тебе надо расслабиться. Выпей, Елена.
Стефан поднес Елене бокал. Девушка Сначала искривилась, но потом словно по велению подсознания, под ласковый шепот Эйприл засунул таблетку в рот и запила спиртным.
Парень аккуратно отставил бокал, а подруга услуживала убрала руки, позволяя Мальвине полулечь на мягкий диванчик. Спустя пару минут изображение стало размываться, тело — расслабляться, все мысли — исчезать. Память отшибало напрочь. Гилберт помнила себя, но она вмиг забывала то, о чем хотела подумать или что хотела спросить. Музыка была какой-то гулкой, но убаюкивающей.
Еще спустя пару минут, совсем незначительных, Гилберт прогнулась в позвоночнике, испытывая кайф от прихода. На ее губах появилась блаженная улыбка, а сама девушка уже не контролировала ход событий. Кто-то вытащил ее на танцплощадку. Кто-то пригласил танцевать. Тело наполняло приятной истомой, тревоги растворялись, смыслы забывали.
Елена исчезала. Теряла себя. По крупицам.
Потом Эйприл вытащила ее из темноты, попросила передать что-то кому-то и забрать деньги. Гилберт согласилась —, а почему бы не помочь? В конце концов, ей как-никак помогли. Елена взяла таблетки и направилась к парню, на которого указали. Она передала ему их, взяла деньги и отдала их Эйприл. Потом о такой же услуге попросил Стефан — Елена снова не отказала. Она не отказала и в третий раз, постепенно продвигая наркотики все большему количеству людей, половина из которых была довольно солидного вида. Танцующая в ритме забвения, в ритме басов, в ритме некоего транса, трактуемого самой Судьбой, Елена стала плясать и под другую мелодию — мелодию декаданса.
Когда к самому утру вся тройка вывалилась из клуба, Елена практически протрезвела. Эйприл и Стефан подвезли ее до дома.
— Ты нам помогла, — сказали они, — и мы тебе поможем.
Сунули ей в сумку неплохую суму и, дружественно попрощавшись, сказали: «До встречи в колледже». Гилберт не стала анализировать этот момент. Она знала только одно — ей в эту ночь стало чуть легче. Чуть спокойнее. Спокойствие ведь в темноте.
Девушка вошла в дом, не разуваясь и не закрывая дверь, прошла на кухню и вывалила из сумки все содержимое. Сумма оказалось нехилой. Гилберт взяла пачку денег, поднесла ее к глазам. Прежние комплексы дали о себе знать — постоянная смена квартир, кредиты, материальные нужды. Мальвина не знала, что такое «тратить на себя», что такое «легкие деньги», что такое «карманные расходы».
Гилберт разжала руку, купюры рассыпались каскадом к ногам. Девушка наступила на эти бумажки, ради которых живет большинство людей, расправила плечи и выше подняла подбородок. В ее глазах был пепел. И в нем стали загораться новые искры. Улыбка прежней Мальвины появилась на губах. Девушка сделала глубокий вдох и вновь почувствовала себя в контексте мира.
Новые смыслы найдены.
====== Глава 37. Контрольный выстрел ======
1.
Четвертая неделя ноября началась с того, что Елена вернулась в амплуа себя прежней. Раскованная, порочная, шикарная, желанная — она стала той, кем хотят быть многие. О ней заговорили старшие курсы, хоть сама девушка контактировала лишь с немногими. И ничего вызывающего в ее одежде или поведении не было. Но этот искрящийся взгляд, завитые волосы, кошачья походка — это привлекало внимание. У Гилберт появились деньги, а следовательно — новые вещи, новые аксессуары и новые потребности.
Она умела делать то, чего не умела Бонни — совмещать учебу и новые увлечения. Вечерами Гилберт толкала дурь в клубах, сама иногда пропуская по таблетке, ночами готовилась к занятиям, утром была на учебе, а днем отсыпалась. Такой темп жизни вполне устраивал. Иногда выключить чувства — это единственный способ не сойти с ума.
Девушка тратилась не только на новые вещи или походы в другие клубы, она тратилась на неплохую технику: купила себе плеер новенький, наушники, карту памяти и телефон. Это учитывая тот факт, что Гилберт, как потерявшая одного кормильца, получала еще и повышенную стипендию. Может быть, тратить деньги — это по-детски наивно, но это приятнее, чем тратить нервы.
Новые скрижали вытатуировывались на душе, пропечатывались в сознании аксиомами и правилами. Плохая девочка Елена стала отвратительной. Плохая девочка Елена снова стала играть в свои дьявольские игры.
Приступы человечности (как конвульсии агонии) пронзали ее стрелами, причем довольно болезненно. Гилберт умела терпеть эту боль, стискивать зубы, а потом снова становиться двуличной сукой. Сукой со слишком длинными ногами. Новая такая стрела человечности (последующий за ней приступ стервозности) пронзил именно в этот треклятый вечер. Гилберт задержалась в библиотеке, подготавливала статистику и новый материал для статьи по граффити. Она обработала достаточно много информации, много сделала своих наблюдений и теперь оставалось нанести финальные штрихи. Елена закончила с бумажной волокитой, схватила папки и отправилась на кафедру, к Харрингтону.
У нее с ним были чисто официальные отношения. Никакой фамильярности, никакого флирта. Оба словно пришли к безмолвному консенсусу. Встреться они в иной Вселенной, или хотя бы элементарно в другое время, все бы сложилось куда лучше. Но сейчас Гилберт, которая быть может и позволила бы себе флирт, уж точно не позволила бы себе какие-то отношения. Ее сердце тяготело к другим людям. К людям, которые никогда не будут принадлежать ей. Которым она никогда не будет принадлежать.
Девушка положила груду папок на стол. Десмонд встал рядом, повернул папки к себе. Елена подумала о том, что таблетки и клубы спасали ее от мыслей о Бонни. Но ничто не спасало ее от мыслей о Добермане. Еще одно замирание сердца. Еще одна клиническая смерть под названием «человечность». Это как головная боль — сокрушает мгновенно, проходит медленно, но легко забывается.
— Отлично, — сказал он, отходя от девушки на шаг и поворачиваясь к ней. Елена тоже к нему повернулась. У нее всплыло воспоминание совершенно иного разговора. Чуть более жесткого, чуть более бескомпромиссного, но до сведения судорог страстного и обжигающего.
— Ну, так что? Возьмешь меня?
— Ты — лишь маленькая дрянная потаскушка. Неужели ты думаешь, что я буду пачкать о тебя руки?
Маленькая дрянная потаскушка. Характеристика. Если кому-то долго говорить, что он свинья… тот в конце концов захрюкает. Мы лепим из людей то, что хотим в них видеть. И получаем желаемое. Почему же тогда так тошно?
Потому что желания всегда сбываются не так, как нам хочется. С совершенно иного угла, иного ракурса.
— Ты поедешь на конференцию со мной, — он прервал ее воспоминания. Маленькая дрянная потаскушка, о которою никто не хочет марать руки, но марает, хотела бы быть маленькой дрянной и всеми забытой потаскушкой.
Елена непонимающе посмотрела на преподавателя психологии искусства.
— Зачем?
Он улыбнулся, взял папки и потащил их к шкафам.
— Ты предоставила отличный материал, помогала мне с муторной работой…
— Но ведь речь шла только о статье? — он впервые слышал ее взволнованный голос. Десмонд спрятал бумаги, повернулся к ней, улыбнулся. Елена Гилберт, поспешившая ему на помощь, была не такой уж плохой, какой ее все считали. Она просто была такой, какой ее хотели видеть люди. Душевные порывы ведь остались прежними. И эта наивность, это удивление во взгляде — это все как-то по-детски, как-то совсем по-юношески. Не приступы человечности, а приступы агрессии, вот и вся разгадка.
— Будут и статья и конференция. Послезавтра встречаемся в восемь…
— Нет, — она невольно отступила назад. Удивление сменилось страхом. — Что я буду говорить? Как я… Как я… О блять, как я смог…
