Птицы рождены летать (СИ) - Матвеева Ульяна (читать книги полностью .txt) 📗
Несмотря на то, что большинство моих принципов превратились в колющиеся осколки, я никогда не приглашала в дом мужчин. Моя квартира было единственным местом на земле, сохранившим свою чистоту и первозданность. Но в ней не было жизни. Стерильная, скучная, порой опостылевшая, как бы я ни стремилась вернуться в нее каждый день, чтобы скрыться от осуждающих глаз. Мне чудилось, что каждый, кто смотрит на меня, видит меня изнутри, и, неуютно съеживаясь, я уползала в тень, подальше от них, подальше от себя.
Иногда я говорила себе, набравшись смелости, что я взрослая женщина и могу делать все, что захочу. А в ответ слышала насмешливое: «И чего же ты хочешь?». Ничего. Я не хочу любви, не хочу семьи, не хочу… жизни… Боюсь. Я превратилась в трусливого бродячего пса, не вылезающего из своего укрытия и время от времени рычащего на незнакомцев для порядка. Потому что так надо. Положено так.
В один из тихих вечеров я решила изменить привычкам и, вместо художественной классической литературы, почитать что-то мотивирующее. Не определившись с тематикой, я практически опустошила полки книжного магазина из разделов «Психология» и «Философия». Многое в них повторялось, но была и ценная информация. Я погрузилась в изучение более тонких наук, чем те, с которыми я уже была знакома, и в некоторой степени обрела смысл существования. Теперь я старалась уловить каждую свободную минуту, чтобы поразмышлять и перестроить мышление с учетом новых сведений и прошлого опыта.
Помню, я все задавалась вопросом: почему, даже разобравшись во многих важнейших вопросах из теории устройства мира, приблизившись к природе и вернув себе чувствительность, благодаря различным эзотерическим практикам, убрав из себя лишний мусор и проведя мысленную работу над совершенными ошибками, я, по сути, продолжала сидеть на месте и созерцать, теперь уже распахнувшимися глазами, происходящее, все те же безликие будни своей жизни. Внешне неподвижная, я подолгу сидела у окна, а внутри вулканом извергались все новые и новые умозаключения, обжигая и нередко приводя меня к отчаянию. Так шли годы, а я все ковырялась с льдинками, составляя слово «Жизнь».
Тогда же я впустила в себя такое понятие, как зависть. Раньше я никак не могла понять, что оно означает. Мне казалось, это то неприятное чувство, когда хочется того же, что и у других. Но теперь, когда я закрылась в себе и погрязла в самокопании, оно проявилось во всей красе. Добровольно уйдя в тень, я все чаще искала ниточки, которые связывали бы меня с миром. В моем арсенале были яркие представители чудес техники: телевизор, ноутбук, смартфон… Они будто бы засасывали меня и крали мое внимание. Время от времени, меня накрывало осознанием, что наступил один из тех ключевых моментов, когда я могу что-то изменить. Чаще всего под рукой оказывался мобильник, и я поспешно включала его, в надежде записать свои мысли, найти какую-то нужную мне информацию, изобрести что-нибудь эдакое, что угодно, только бы положить конец мучившим меня метаниям. Но, как правило, заканчивалось это тем, что я минуту уныло глядела на маленький кораблик на обоях главного экрана, потом по привычке открывала социальные сети и бессмысленно листала красивые картинки со счастливыми лицами. В конце концов, я отрывалась от телефона и шла по делам с новообретенной подружкой — завистью.
Она начала преследовать меня повсюду. И, как это часто бывает, чем больше я думала об этом и старалась избавиться от нее, тем крепче она держала меня за руку. К нашей компании присоединилась злость на саму себя и стыд. Они шли вприпрыжку, а я… я не хотела идти, мне все чаще просто хотелось спать, оградив себя от мира плотным одеялом.
Помню вечер, когда во всем районе отключили электричество, и, спасаясь от безделья, я решила вспомнить одно свое давнее увлечение — вышивание. Танцующее пламя догорающей свечи отбрасывало мрачные тени на стене напротив, которые я улавливала краем глаза, сидя у подсвечника в полуночной тишине. Мои пальцы ловко орудовали тонкой иглой, а глаза устало глядели на то, как неспешно проявляется рисунок. То была Жар-птица на фоне золотых прутьев. Вокруг нее изящным орнаментом алели розы, с каждой минутой становясь все более отчетливее. Цветы выходили прелестно, а птицу приходилось исправлять несколько раз. Я не могла понять, что же мне в ней не нравится, но каждый раз старалась вышивать точно по схеме. Я тогда еще не знала, что дело не вовсе не в технике, а в самом эскизе. Птицы рождены для того, чтобы летать. Это я поняла значительно позже, хотя, казалось бы, что более простой истины нет на всем белом свете.
Эти годы я не хочу вспоминать. Ничего не происходило, кроме того, что составляло каждый мой день, без каких-либо изменений. Говоря о них, мне почему-то всегда вспоминаются слова из песни Вячеслава Бутусова, хотя они немного о другом:
В комнате Полины на пороге нерешительно мнется рассвет,
Утро Полины продолжается сто миллиардов лет…
В моем случае, рассвет был ярким, но он давно закончился, и солнце боязливо спряталось за облака. Оно где-то там, но его не видно. Я не хотела спрашивать себя, чего я жду, потому что страшилась услышать правду. Если бы на прилавках магазинов мне попался пульт, которым можно отматывать временные отрезки, я без раздумий купила бы его за любые деньги. А пока его изобретают, я, время от времени, совершала набеги на прилавки магазинов в отделах алкоголя.
Как-то раз я встретилась в одном из таких отделов с бывшей коллегой, которая ушла в декрет пару лет назад. Она тепло поприветствовала меня и пригласила на ужин отпраздновать ее день рождения.
Признаться, я с гораздо большим удовольствием провела бы вечер с книжкой и бокалом вина, но отказываться было как-то неприлично. Мы с Жанной никогда особенно не дружили, лишь изредка встречаясь по утрам за чашкой кофе и обсуждая только рабочие моменты. С чего бы вдруг такое гостеприимство?
Когда мы зашли в ее квартиру, мимо меня молча прошел долговязый парнишка лет двенадцати, а следом за ним чопорно шагала маленькая девочка, которая также сделала вид, будто меня здесь нет.
— Эй, Ваши Высочества! — насмешливо окликнула их Жанна. — Ну-ка быстро подошли сюда и поздоровались с тетей Элеонорой!
Девочка с пухлыми щечками тут же послушно вернулась, а ее брат в ответ лишь махнул рукой и уселся компьютерный стол, оснащенный двумя огромными мониторами с какими-то стрелялками. В это время девочка взяла маму за руку и немного певуче произнесла:
— Здравствуйте, тетя Элеонора, добро пожаловать в наш дом, — и следом тихонько добавила маме: — А теперь можно я пойду в комнату?
Мне стало не по себе, но я заставила себя улыбнуться и пройти на кухню, звеня бутылками шампанского и шелестя пакетами.
— Проходи, садись сюда, — она указала на дальний угол стола. — Ну, рассказывай, как дела на работе, как сама?
Повелительные наклонения так и сыпались из ее речи весь вечер. «Подвинь тарелку, поешь салат, налей еще бокал…». Вроде бы мелочь и ничего особенного, но я почему-то обратила на это внимание, хотя и не подала виду.
— Да, пожалуй, мало что изменилось, с тех пор, как ты ушла, — пожала я плечами, изо всех сил стараясь вспомнить происходящие события за последние несколько лет. Переезд в новый офис? Ах, нет, это же было лет десять назад…
— Ушла в декрет, — зачем-то поправила меня Жанна. — Я рассчитываю вернуться, так и знайте. А то поди та белобрысая, что сидит на моем месте, уже размечталась, что это место ее.
Этот вечер становился все более тягостным, а мечты об уютном пледе все более притягательными, настолько, что я уже непроизвольно начинала поглядывать на дверь. Я вдруг вспомнила о причинах своего затворничества в нерабочее время. Пустое общение никогда не привлекало меня. Исключения составляли лишь мои немногочисленные друзья, которые едва ли переступали рубеж «знакомых». Но, как это часто бывает, как раз с ними у нас попросту не хватало времени на общение. Ну а сплетни, о которых так не терпелось узнать имениннице напротив меня, я презирала.
