Танцующая с лошадьми - Мойес Джоджо (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

– Ты сидишь comme ca, приучаешь его не слушать тебя.

Ей было очень жарко.

– Ладно. – Она взяла уздечку в одну руку и соскользнула с лошади. – Если я никуда не гожусь, покажи сам.

Она стояла на твердой почве, сама пораженная своим непослушанием. Она редко возражала Папa.

Он прожигал ее взглядом, и она чувствовала себя нагадившей собачонкой.

– Je m’excuse [28], – резко сказала она.

Она ждала, не зная, что он сделает. Дед быстро подошел к Бо, с небольшим усилием вставил левую ногу в стремя, подпрыгнул и плавно приземлился на спину коня. Бо дернул ушами, озадаченный непривычным весом. Папa ничего ему не сказал. Он перекинул стремена через седло, чтобы ноги могли свешиваться свободно. Затем, до невозможности выпрямив спину, без всякого участия рук направил Бо по большому кругу. Затем послал Бо сигнал к действию.

Заслоняя ладонью глаза от солнца, Сара смотрела, как ее дедушка, которого она до этого и не видела верхом, каким-то неуловимым движением попросил коня сделать что-то, чего тот не знал, и Бо, с белой пеной у рта, стал поднимать ноги все выше и выше, стоя на месте. У Сары перехватило дыхание. Папa был похож на всадников из видео. Казалось, он ничего не делал, а результат говорил об обратном. У нее сжались кулаки, и она засунула руки в карманы. Бо так сильно напрягся, что по его мускулистой шее струился пот. При этом казалось, что Папa ничего не делает, а копыта Бо тем временем ритмично застучали по коричневой потрескавшейся земле. Неожиданно он стал раскачиваться, переходя на легкий галоп тер-а-тер. И потом вдруг раздался крик «но!», и она попятилась, а Бо поднялся на задние ноги, аккуратно подогнув передние. Мышцы на крупе подрагивали: он изо всех сил пытался удержать равновесие. Левада.

Кто-то на тротуаре крикнул: «Во дает!» – и Сара услышала, как люди у нее за спиной озабоченно переговаривались. А потом конь опустился. Папa ловко спрыгнул, перекинув ногу через седло. Только темные пятна на голубой рубашке выдавали напряжение.

Он что-то прошептал лошади, огладив ее шею, видимо выражая благодарность, потом протянул уздечку Саре. Ей хотелось спросить, как он это сделал, почему он больше не занимается верховой ездой, если может так. Но он заговорил прежде, чем она подобрала слова.

– Он слишком старается, – сказал дед пренебрежительно. – Слишком напряжен. Нужно сбавить обороты, чтобы он меньше волновался по поводу сохранения равновесия.

Группа женщин сидела на траве, наблюдая за происходящим с безопасного расстояния. Они ели фруктовый лед на палочке, задрав юбки и обнажив загорелые ноги.

– Покажите еще, – попросила одна.

Сара не могла опомниться от того, что видела.

– Хочешь, чтобы я продолжила? – спросила она.

Папa погладил шею Бо.

– Нет, – ответил он тихо. Потом утер лицо рукой, и она была мокрой от пота. – Нет, он устал.

Она отпустила поводья, и благодарный Бо вытянул шею.

– Садись. Домой пора.

– Там тележка с мороженым, – сказала она с надежной, но, похоже, он ее не слышал.

– Не расстраивайся. – Дед пошел с ней рядом. – Иногда… иногда я хочу слишком многого. Он молод… Ты молода… – Он дотронулся до ее руки, и Сара поняла, что это признание вины.

Они сделали круг по парку, чтобы Бо мог растянуть и расслабить мышцы, потом направились по дорожке к воротам. Папa погрузился в свои мысли, и Сара не знала, что сказать. Перед глазами все еще стояла картина дедушки верхом. Она никогда раньше не видела его таким. Знала, что Папa когда-то был одним из самых молодых наездников в Кадр-Нуар. Нанa рассказывала, что двадцати двум юношам разрешалось носить черную форму с золотыми галунами: знак мастерства. Большинство уже представляло свою страну на международном уровне – в выездке, в скачках по пересеченной местности или в конкуре. Но Папa проделал трудный путь, прежде чем попасть в школу: он служил в кавалерии, пока не добился, чтобы его, крестьянина из Тулона, приняли в классическую школу, где учились по преимуществу выходцы из высших слоев общества.

Нанa рассказывала Саре, держа в руках фотографию, на которой они были вместе. Когда бабушка увидела его в первый раз, он показался ей таким красивым на своем коне, что у нее чуть не остановилось сердце и она едва не потеряла сознание. Она не интересовалась лошадьми, но каждый день приходила и стояла у самой арены, чтобы, позабыв обо всем, смотреть на мужчину, который, позабыв обо всем, был сосредоточен на чем-то, о чем она даже не имела представления.

Теперь Сара знала, что имела в виду Нанa, вспоминая, как он просто сидел в седле, а Бо понимал, о чем его просят, словно читал мысли всадника. Она видела чудо.

Кивнув и помахав рукой сторожу у ворот, который никогда не запрещал ездить в парке, они пошли по дороге к дому. Копыта Бо постукивали по гудронному покрытию, он тяжело переступал ногами.

Наконец, когда они пересекли проспект и вышли на улицу, ведущую к конюшне, Папa прервал молчание:

– Джон сказал, что подумывает продать заведение.

Он назвал Джона по имени вместо обычного «сумасшедший ковбой», и она поняла, что дело серьезное.

– А где же будет Бо?

– Он говорит, нам не нужно искать новое место. Конный двор останется конным двором.

Месяца не проходило, чтобы Ковбою Джону не предлагали съехать за большие деньги. Иногда суммы были так неправдоподобно велики, что вызывали у него смех. Он всякий раз отказывался, спрашивая у потенциального покупателя, куда он денет своих лошадей, кошек и кур.

Папa покачал головой:

– Он говорит, кто-то из местных интересовался, обещал оставить все по-старому. Не нравится мне это. – Он остановился, чтобы утереть лицо, и выглядел растерянным. – Яйца у нас есть?

– Есть, я тебе уже говорила, Папa. Они на дворе.

– Это все жара.

Воротничок его рубашки потемнел от пота. Когда он ехал верхом, то потел не так сильно. Он схватился за шею коня, словно искал опору, и погладил его по гриве, что-то ему нашептывая.

Впоследствии она решила, что должна была заметить, как изменилось его настроение, как он не пожурил Бо, когда тот не остановился у края тротуара: он всегда настаивал на том, чтобы конь стоял неподвижно, получив команду остановиться. Мимо проехали два грузовика, и водитель сделал неприличный жест. Папa стоял к ней спиной, и она ответила водителю тем же. Некоторые мужчины считали, что если девушки ездят верхом, то они испорченные.

Они свернули на более тихую улицу и оказались под приятной тенью каштанов. Бо нагнул голову, подталкивая дедушку в спину, будто хотел привлечь внимание, но Папa, казалось, этого не почувствовал. Он снова отер лицо, потом руку.

– Вечером будет омлет. Omelette aux fines herbes [29].

– Я приготовлю, – вызвалась Сара.

Они переходили через улицу, ведущую на двор, и она поблагодарила жестом водителя, который остановился, чтобы их пропустить.

– Можно еще сделать салат.

– Берешь яйцо… – Папa выпустил уздечку из рук и закатил глаза.

– Что?

Но он ее не слышал.

– Надо присесть…

– Папa? – Она посмотрела на машину, которая ждала, когда они перейдут.

Они все еще были посредине дороги.

– Все ушли, – прошептал он.

– Папa! – крикнула она. – Надо перейти улицу.

Бо нервничал, перебирал копытами по булыжнику, оглядывался назад, дергая головой. Впереди дедушка Сары медленно оседал на мостовую, словно сворачивался калачиком на кровати, кренясь вбок. Водитель машины нетерпеливо просигналил, потом, видимо, понял: что-то случилось, и стал пристально смотреть через ветровое стекло.

Все вокруг происходило как в замедленной съемке. Сара спрыгнула с лошади, мягко приземлившись на ноги.

– Папa! – закричала она и потянула его за руку, не выпуская уздечки.

Его глаза были закрыты: казалось, он напряженно думал о том, что происходило у него в голове. Он не слышал ее, как бы громко она ни кричала. Лицо перекосилось на одну сторону, будто кто-то его сдвинул. И эта странная искаженность напугала Сару, поскольку она привыкла видеть дедушку всегда собранным и сдержанным.