Святая грешница - Нуровская Мария (читать книги онлайн .TXT) 📗
И вдруг увидела тебя. Ты шел быстрым шагом через двор. Я хотела принять мало-мальское выражение лица, даже пыталась выдавить из себя улыбку, но была не в состоянии. Я не владела своим лицом. И вообще собой. Все во мне распалось на отдельные частички. Казалось, что уже никогда не смогу себя собрать. Ты подошел ко мне, но я не успела заглянуть тебе в лицо, проверить, найду ли я в глазах знакомое выражение беспокойства.
Ты прижал меня к себе.
— Кристина, — услышала я твой голос, — успокойся. Я все тебе сейчас объясню, пойдем…
Мы отправились в кондитерскую на углу, куда я когда-то носила пончики, которые пекла твоя мама. Мы сели за столик, точнее, ты усадил меня за него. Я была не в состоянии выбрать место. Даже это решение казалось мне слишком трудным. Я видела перед собой твое лицо. Ты смотрел мне в глаза.
— Кристина, — сказал ты, — нам немного сложнее стало жить, но мы вместе и должны быть вместе. Ты же знаешь это не хуже моего…
Я кивнула, потому что не могла выдавить из себя ни единого звука.
— Она не захотела ехать в Краков. Я ей все рассказал, но она все равно хочет быть с нами… она очень тяжело больна.
Слезы наполнили мне глаза. Твои слова были приговором или, точнее, подтверждением его.
— Марыся будет спать в комнате с Михалом… Она страдает нервной болезнью. Врачи считают, что, может быть, семейная обстановка ее вылечит…
— А ты хочешь предложить ей пекло, — услышала я свой голос, словно прозвучавший с магнитофонной ленты. — Чем будет для нее мое присутствие?
— Она согласна.
— Как ты можешь требовать от нее такого решения! Это не по-человечески. Знаешь, как это называется? — Теперь это уже была я. В одну минуту из брошенной любовницы превратилась в женщину, способную понять другую женщину.
— Она в таком состоянии, что твое присутствие не может ей ни помочь, ни навредить. Она хочет быть рядом с сыном.
— Анджей! Ну что ты такое говоришь!
Минуту назад мне казалось, что ты не в своем уме. И все же произошло так, как ты сказал. Мы проговорили с тобой еще какое-то время, ты пытался убедить меня, чтобы я пошла посмотреть на нее и только после этого приняла решение.
Я поднималась по ступенькам с бьющимся сердцем. За дверью с табличкой «Портной Иосиф Круп» меня вновь ждала неизвестность… Она сидела на топчане и смотрела перед собой. Когда мы вошли, повернула голову в нашу сторону. Я увидела высушенное лицо, на котором выделялись только глаза и очень большой рот. Она усмехнулась. Я сразу узнала этот оскал — предвестник смерти. И снова почувствовала, как во мне все разрушается, болезненно подрагивая и покалывая.
— Ты Кристина, — сказала Марыся странным голосом, словно он существовал вне ее. Она протянула ко мне руки, и я взяла их с ощущением, что держу пару косточек. — Я рада, что ты у Анджея есть… это хорошо.
И вновь появилось ощущение нереальности. Раньше оно было связано с моим прошлым, теперь уже захватывало настоящее.
— Михал так хорошо выглядит, — продолжала Марыся, — так вырос…
— А где он? — спросила я.
Уже как-то раз (мы жили тогда в деревянном доме) я не могла в себе разобраться и искала у мальчика помощи. Теперь так же в ней нуждалась.
— Он в другой комнате, — ответила она, — кажется, он меня сторонится.
— Пойду к нему.
Я прошла по комнате, как на костылях, а когда увидела Михала, прочла на его лице те же самые чувства.
— Она будет с нами жить? — спросил он.
— Это твоя мама…
Я не знаю, мог ли кто-нибудь, кроме нас, понять эту ситуацию, а мы научились в ней жить. Две комнаты были достаточно большими, но мы загромоздили их мебелью, которая осталась неразграбленной. Марыся действительно спала в маленькой комнате с Михалом, а мы в проходной на топчане. Но если спящий рядом Михал в том деревянном доме не мешал нашим занятиям любовью, то присутствие за стеной твоей жены действовало парализующе. Мы лежали бок о бок, не способные ни к какому ласковому жесту. Разговаривали шепотом о текущих делах, о ближайших планах и так далее. Когда она тут появилась, у меня прибавилось обязанностей. Самым трудным было уговорить твою жену что-нибудь съесть. Но она не могла есть. Именно в этом выражалась болезнь. Случалось, что мы отвозили ее в больницу, где ей ставили капельницу. Потом, через пару дней, привозили назад. Я знала, что своими уговорами мы ее только мучаем. При виде ложки, опущенной в отвар, на ее лице появлялось выражение омерзения, граничащего со страхом.
— Марыся, — просила я, — еще одну ложечку. Последнюю ложечку…
Большие глаза наполнялись слезами. И она держала содержимое ложки за щекой, как маленький ребенок.
— Ну проглоти, проглоти, — умоляла я.
Михал обходил мать стороной. Ему не нравилось, что она спит в его комнате, которая до этого была в его распоряжении.
Как-то я предложила ему пойти погулять. Мы направились в парк. Я пробовала объяснить мальчику, что его поведение по отношению к маме несправедливо и жестоко. Может быть, ее выздоровление зависит от того, как он будет к ней относиться.
— Но ведь мне только семь лет, — ответил он со слезами на глазах.
Михал хотел напомнить мне, что он сам еще ребенок и о нем нужно заботиться, ухаживать за ним. Неожиданно я почувствовала: эти претензии обращены ко мне. С момента появления матери в доме мальчик почувствовал, что я не занимаюсь им.
— Михал, — ласково сказала я. — Мы не должны говорить друг другу, что любим. Мы ведь знаем об этом…
— Я ей тоже не должен этого говорить, — выкрикнул он. — Потому что не люблю ее.
— А ты любишь свою ногу или руку?
— Нет, — удивленно ответил он.
— Видишь, а попробуй без них жить. Так же и с твоей мамой. Это твоя мама. Она тебя родила.
— Но ее не было… А ты была…
Однако же после нашего разговора что-то изменилось. Как-то я вернулась с работы домой запыхавшись — ждала трамвая, потом бегала за продуктами, переживая, что твоя жена слишком надолго осталась одна. Я застала ее в возбужденном нервном состоянии и подумала: чего-то она, видно, испугалась. Прижала ее к себе, гладила вздрагивающие плечи.
— Уже все хорошо, Марыся, все в порядке, — сочувственно повторяла я.
Она высвободилась, явно собираясь мне что-то сказать, но не могла. Наконец дрожащими руками вынула из-под подушки красочный рисунок: дом, забор, дерево и солнце с лучами.
— Это Михал нарисовал?
Она закивала, а потом показала на себя. И я все сразу поняла. Михал нарисовал рисунок специально для нее. Она тяжело переживала это эмоциональное потрясение. И ни в этот, ни на следующий день не могла ничего проглотить. Мы хотели везти ее в больницу, но ей вдруг стало лучше, а потом Марыся сама съела четверть тарелки отвара.
— Видишь, — сказала я Михалу, — каким лекарством может быть доброта.
А он, как бы застыдившись, тихо проговорил:
— Я вовсе не добрый.
Мне стало его жалко. Никто из нас не мог приспособиться к этой ситуации. Она нас перерастала. Точнее, вся наша жизнь вертелась вокруг болезни Марыси, но ей от этого было ничуть не лучше. Но разве имелся другой выход? Пару раз появлялась ее сестра из Кракова, но ее совершенно не радовала перспектива забрать Марысю к себе. Она сказала, что у нее двое детей, они с мужем оба работают и ей требуется какой-нибудь помощник. Мы согласились оплачивать эту помощь, но все наши планы рухнули, потому что при одном лишь намеке на выезд Марыся впала в кому. Мы думали, это конец. «Скорая» долго не приезжала. В больнице ее откачали. То, что она оказалась там, было для нас как упрек, хотя мы навещали ее каждый день и вскоре забрали домой.
Прошли месяцы. Как-то вечером я отскребла ванну и выкупала сначала Марысю. Для меня каждый раз было испытанием видеть перед собой ее обнаженное тело. Тонкие, как прутики, руки и ноги, почти мальчуковая фигурка, обозначенная острыми ребрышками, сморщенные пожелтевшие груди с высохшими сосками. Марысю нельзя было оставлять в ванной одну — могла потерять сознание. Из-за того что обязана присутствовать там с ней, я очень нервничала. Марыся отдавала себе отчет, что она неполноценная женщина, и смирилась с этим. А может, мне это только казалось? Что я в действительности знала о ней? Иногда глаза ее наполнялись слезами, плечи начинали вздрагивать. Кого оплакивала она тогда? Себя? Потерянного мужа или избегающего ее сына? Михал старался, даже очень, но ощущал физическое нежелание пребывания около матери. По существу, он перебрался в нашу комнату, делал уроки, играл, туда ходил только спать. Я помогла Марысе обтереться, надела на нее ночную рубашку и позвала тебя, чтобы проводил ее в комнату.
