Ангел для кактуса (СИ) - Евсеева Мария (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Мы трогаемся. Я пытаюсь проанализировать услышанное и буквально сразу же понимаю, что Алексей прав. Можно написать этому горе-любовнику сегодня же вечером: «У вас еще остались к нам какие-то претензии?» или «Как чувствует себя наша красавица на новом месте?»
— Звучит неплохо, — соглашаюсь я.
На что он быстро отзывается:
— И это тоже звучит неплохо.
— О чем ты?
— Кажется, кто-то спрятал свои колючки и впервые согласился со мной. И этот кто-то…
О, нет!
Или… да.
По-моему, это звучит, и в правду, не так уж плохо. Но мне трудно признаться даже самой себе, что с самого начала я была несправедлива по отношению к нему.
Я жму плечами:
— Иногда ты генерируешь умные мысли и говоришь по делу.
— Иногда? — он коротко усмехается.
Его рука все так же свободно лежит на руле, но мне кажется, что в ней заключена вся его сила.
— Да, это случается крайне редко. Какие-то единичные случаи…
— Ты ведешь подсчет?
— Не-ет, — я тоже смеюсь и отворачиваюсь. Даже в очках я не могу смотреть ему в глаза.
Мимо меня проплывают стройные тополя, столбы с рекламными щитами, мелкие магазинчики, редкие велосипедисты. Жутко печет солнце, и я убираю локоть.
— Твое полное имя Алина? — вдруг спрашивает он.
Я невольно хихикаю: Алексей первый, кто так подумал.
— Нет, Ангелина. — И смотрю на него с интересом. Жду комментария.
Но он молчит. Молчит и даже не улыбнется. Он испытывает меня?
Я силюсь, но не выдерживаю:
— Чем тебе не нравится мое имя? — отстреливаюсь его же фразой.
Он приподнимает бровь:
— Почему ты решила, что мне не нравится твое имя?
На секунду он позволяет себе оторваться от дороги — а этот участок, действительно, требует максимум сосредоточенности! — и одаривает меня коротким, но глубоким, многоговорящим взглядом. Я читаю в нем все. Кажется, даже больше, чем нужно. Поэтому приказываю себе остановиться и не выдумывать то, чего нет и быть не может, но зачем-то продолжаю изучать его лицо. Изучать каждый миллиметр. Ведь где-то, может быть, в непоколебимой мимике, должен, ну просто обязан скрываться хотя бы один весомый подвох. Но его взгляд даже теперь, когда он смотрит прямо перед собой, излучает теплоту, и я впитываю ее, как губка. Смешно! И почему я решила, что Алексей — один из тех заносчивых супчиков, которые упиваются своим статусом?
Вот пропасть! Меня кидает из крайности в крайность. Я должна быть последовательной. Должна, должна, должна… Но все еще смотрю на него и зачем-то пытаюсь приподнять бровь. Брови… То одну, то другую… На его манеру. Предпринимаю попытку за попыткой, зная, что могу скрыть свой глуповатый вид под очками, но в какой-то момент, представив себя со стороны, все-таки срываюсь на хохот.
Алексей наконец-то одаривает меня своей потрясающей улыбкой:
— Вижу, тебе показалось?
Я киваю:
— Мне показалось. — И заметив любимую кофейню в паре шагов от остановки, привстаю, но, вовремя вспомнив о фиалке на коленях, плюхаюсь обратно на сидение, после чего торопливо машу свободной рукой и в порыве легкого, невесомого счастья, хватаюсь за его локоть: — Тормози!
— Тормозить?
— Да! — Но тут же спохватываюсь: — Если мы, конечно, не нарушаем никакие правила.
Он мягко усмехается:
— С тобой не соскучишься. Ты снова где-то что-то забыла? — и, не дожидаясь моего ответа, заставляет Черную Убийцу обратиться в податливую Черную Кошечку. Машина плавно тормозит у обочины.
Я довольна. Но не могу обойтись без сарказма:
— Хочешь, сказать, что я Маша-растеряша?
Он отстегивает ремень безопасности, разворачивается ко мне всем корпусом, согнув правую ногу и закинув ее на левую, и отвечает на мой вопрос одним лишь взглядом, от которого я по-настоящему теряюсь. Мое сердце подпрыгивает вверх, превращаясь в вагончик, несущийся по мертвой петле американских горок, внутри которого, вцепившись копытами друг в друга, ошалело визжат розовые пони.
И я направляю все свои внутренние силы на то, чтобы унять его.
— Ты опять это делаешь.
— Что?
— Смотришь на меня.
— Ты запрещаешь мне смотреть на тебя? — он не сводит с меня глаз. И улыбается. Божественно улыбается.
— Нет. То есть да. — В моей голове творится полная неразбериха, и я решаю, что нам необходимо сменить тему. Срочно. — В этой кофейне, — я указываю на неприметную вывеску с витиеватыми буквами, — самый лучший «ванильный капучино». И тающий во рту «Венский штрудель», — я втягиваю в себя воздух и невольно зажмуриваюсь, понимая, как сильно проголодалась. Но не позволяю себе надолго забыться: снимаю очки и кладу их на приборную панель. — Ты любишь «ванильный капучино»? Или предпочитаешь «американо»? «Мокко», «Эспрессо», «Бреве»?
Кажется, я слишком много и часто думаю о кофе.
Алексей смеется:
— Ты отважилась выпить со мной кофе?
— Я отважилась позвать тебя туда, где ты, возможно, никогда не был. Я знаю, что люди твоего круга не посещают подобные заведения, не сидят на высоких стульях, поедая кремовые пирожные, пачкая нос, но…
Но он меня перебивает:
— «Бреве» здесь так же бесподобен, как и «ванильный капучино». Пошли!
Я бью его по коленке:
— Подхалим!
Он блистательно улыбается:
— Тебе очень идет твое имя.
Глава 10. Алексей
Единственное, что мне не нравится в этой кофейне, так это шум перфоратора, неустанно работающего где-то по соседству. А в остальном — все очень даже прилично.
Я стараюсь не смущать Лину, пока она расправляется с десертом, но у меня это плохо получается. То, как она ест, удостоено отдельного внимания, ведь она кайфует, кайфует от таких обыденных вещей, как кофе и кусочек торта. Я делаю еще один глоток «ванильного капучино» и киваю, указывая на вертикальную витрину-холодильник:.
— Мне кажется, вот то пирожное смотрит прямо на тебя.
— Какое? — она оборачивается, чтобы отыскать его, и ее мелкие кудри пружинят по плечам. Хочется потрогать эти колечки, поиграть с ними, попробовать распрямить…
И о чем я думаю? Чувствую себя пятнадцатилетним мальчишкой!
— Шоколадное, во втором ряду, — наклоняюсь к ней ближе, чтобы указать направление, а сам ловлю момент и без зазрения совести любуюсь ею, в который раз пытаясь понять, чем она притягивает мое внимание.
— Хорошо, — она кладет ложечку на блюдце и встает. — Но оно будет последним! Иначе я стану подозревать, что ты в сговоре с моей бабушкой.
Я смеюсь. И сжатой ладонью прикрываю рот:
— Роза, Роза! Я Тюльпан. Нас разоблачили. Как слышно? Прием!
Я говорю негромко, но Лина меня слышит. И улыбается. Она открывает холодильник, берет оттуда тарелку с пирожным, говорит что-то официанту, а потом возвращается за наш столик.
— Еще пару часов назад я бы сказала, что ты не Тюльпан, а Нарцисс, — она перекладывает бисквит на салфетку и подносит его к губам, — но Тюльпан, как ни странно, тебе тоже подходит.
Она кусает его и почти не пачкается. Только крошечная капля шоколадной глазури остается в ямке над верхней губой.
— Я требую подробностей!
— Я требую, чтобы ты тоже ел, а не пялился на меня.
Я снова смеюсь. Но теперь уже не над ее словами или действиями, а над собой. Черт, ведь я действительно пялюсь! Не смотрю, а именно пялюсь. Темно-коричневая точка под ее вздернутым носиком меня гипнотизирует. Ничего не могу с собой поделать — безотрывно слежу за движением ее губ. Но так нельзя!
— Хорошо, — я виновато утыкаюсь в меню.
— Не стоит, — она улыбается и тянется за чистой салфеткой. — Я уже заказала на вас двоих фирменный рулет.
Я перехватываю ее руку и отнимаю салфетку. Лина в недоумении замирает.
Мне не нужна салфетка: я просто не хочу, чтобы она вытирала губы.
— «На вас двоих»? — хохотнув, я переспрашиваю. — Нас здесь трое?
— Нет, — она как ни в чем не бывало ведет плечом, — двое. Но раз вы в сговоре, тебе придется отдуваться и за себя и за Розу.
