Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame" (электронные книги без регистрации txt) 📗
- Ты ошибся, - вспоминаю о первом вопросе и благосклонно прощаю то, что на свой риторический так и не получила ответа. - Мы не расстались, я просто не планировала связывать себя узами брака снова. Мне просто надоело внимание прессы.
Знакомый прищур возвращается. Черта с два я его обманула. Он все знает, наша тесная связь не прерывалась ни на секунду. Диаграмма моей боли и чувство неловкости начали стремительно снижаться, стоило Марко подписать контракт с норвежским футбольным клубом, а мне понять, что любовь на расстоянии - не моя участь. Я смотрю в потеплевшую гладь разбавленного эспрессо и понимаю, что он знает это так же, как знаю я сама. Мои стрелы достигли цели, возможно, он понимал, что это была жестокая игра с моей стороны, но она все равно наносила ему один за другим сокрушительные удары. Моя месть была тоньше, коварнее и опаснее. Она называлась равнодушием, тогда как его вендетта была одержимостью, исключающей бесстрастность.
- Никогда больше не смей мне врать! - теперь дрогнул даже голос. - Тебе самой не надоело отрицать неизбежное? Ты же просто делаешь это мне назло! Я устал ждать, когда тебе это надоест!
- А ты отбей у меня эту охоту тем, что до сих пор лежит в твоем столе. - Даже воспоминание об этом уже не бьет по сознанию.
Победителей не судят, а моя победа настолько влилась в кровь за время холодного противостояния, что воспринимается как должное. Я спокойно поднимаюсь, даже не замечая, как дрожат ноги. Скоро выход, может, мэру глубоко наплевать на воспитанников детских домов, но лично мне - нет. Благотворительность для меня не пустой звук и я не собираюсь задерживать наш с Доминикой выход.
- Юля, перестань.
Непонятно, что размывает мое отражение в зеркале в тот момент, когда я слышу его голос. Я больше не умею плакать даже наедине с собой. Я услышала в его голосе то, чего там никогда не было и не могло быть.
- Возвращайся. Просто давай попробуем начать все сначала.
Когда-то я это уже слышала. Точно, в прошлой жизни. Сколько ни представляла нашу встречу, в моем воображении всегда были долгие переговоры, а угрозы сменялись просьбами, и наоборот. Время вносит свои коррективы во все. Может, сложно было ожидать от политика долгих прелюдий и пояснений.
Мне не надоело играть в свои игры. Мне стало скучно играть в них на одном и том же поле.
Губы выглядят пересохшими, все, что меня занимает в данный момент - капля блеска. И еще выход на подиум, у стилиста меньше семи минут. Я улыбаюсь своему отражению. Обычная улыбка, но я мысленно добавляю ей демонический оскал.
- Ну давай, попробуем все сначала, если у тебя хватит на это сил…
В ту ночь мы впервые говорили. Долго. Обстоятельно. И что меня поразило сильнее всего, без желания впиться зубами в его глотку или утопить в упреках. Наоборот, я поражалась своему спокойствию. Легко принимала озвученные доводы, как должное. И в его словах не было ничего того, что я сама не знала.
Когда я впервые перешагнула порог его дома с намерением остаться - хоть в этом я не бежала от себя, - я все для себя уже решила. И опять-таки, черта с два я бы призналась себе в этом.
- Мои правила никто не отменял! – это, я так понимала, был аналог ритуальному поднятию на руки, переносу через порог и кота на счастье вперед. Тогда моя уверенность в том, что я поступаю правильно, несколько пошатнулась. Зря я ожидала, что он сразу упадет к моим ногам за одно только появление на его территории. Заявление о правилах показалось мне несколько преувеличенным. Теперь в доме двое детей, ни о каких ошейниках, цепях, позах покорности и прочих прелестях ЛС не могло идти и речи. Как и о том, чтобы расслабиться окончательно и сдаться на милость победителя. Возможно, я считала свое возвращение чистой воды авантюрой и уповала исключительно на время, которое расставит все по своим местам. Стена непонимания и прошлых обид не рухнула с первыми шагами по коридорам его особняка, она, может быть, только слегка пошатнулась, после того как я почувствовала кожей расположение Данила… дети никогда ни в чем не виноваты. Даже если бы у меня возникла когда-либо мысль заставить его ребенка испытать то, что коснулось Евы, я бы никогда не позволила ей укрепиться в сознании.
Вместе с неуверенностью и сомнением в том, правильно ли я поступаю, вернулся страх. Были моменты, когда он засыпал окончательно, и тогда сознание подпитывалось триумфом. Несмотря на то, что я не прекратила ощущать довлеющую, не всегда дискомфортную власть сильного мужчины, чувство собственной победы никуда не уходило. Стать центром вселенной того, кого ты не переставала любить никогда, как бы в себе ни отрицала подобного, – то, что должно было поддерживать ужас на пике самого высокого градуса, сейчас стало предметом гордости и самодовольства. Шаткая система, которая еще долго не обретет своей окончательной стабильности. Его одержимость уснула, мне хотелось верить, что в этот раз надолго. Непривычная прежде нежность затопила мои оборонные баррикады волнами растерянности и смятения… это могло стать моей реальностью гораздо раньше, исключить тот кошмар, через который я прошла снова и выстояла. Все еще сомневаясь в правильности своего выбора и успокаивая себя тем, что могу уйти в любой момент и никто меня не остановит (обманчивое заблуждение – все, что сейчас не давало мне сорваться), я перешагнула самый высокий барьер своего сознания. В самую первую ночь на вражеской территории, когда вначале просто оцепенела, не в состоянии пошевелиться, меня пугал полумрак, хоть это и не была всепоглощающая тьма. Я даже не вздрагивала от его прикосновений и старалась не показать, какой ужас вызывает во мне одна только мысль о предстоящем. Кажется, я могла думать только о том, сколько боли причинила любимому мужчине своим поведением по возвращении в Харьков от Крамер и чем мне это сейчас обернется на том поле боя, где я никогда не умела выигрывать. Я не имела права даже на крики и истерику, не столько потому, что боялась напугать детей, а лишь от мысли, что добровольно согласилась и на это тоже, когда пришла сюда по собственной воле.
Если бы в нем было хоть на несколько процентов больше той самой одержимости, которая едва не разрушила мою жизнь, я бы умерла от остановки сердца в ту самую ночь. Если нежность и власть можно соединить, расплавить в одном котле и изваять нечто новое, именно это в итоге и унесло мой ужас окончательно, отправив в глубокий сабспейс без каких-либо физических и психологических воздействий. Все движется по кругу. Утром я понимала, что перешагнула точку невозврата окончательно… и впервые в жизни это сделало меня окончательно счастливой. Если страх и остался в сознании, он стал совершенно иным: сладким, будоражащим и манящим, как персональный сорт эксклюзивного наркотика. Уже спустя несколько недель бесконечная нежность и обращение, как с фарфоровой статуэткой династии Минь, начали вызывать тихое раздражение. Я скучала по проявлениям первобытной страсти, по тому накалу эмоций, когда останавливается сердце, бесконтрольная дрожь берет власть над телом, а чувства мечутся по огромной вселенной, которая сейчас скомпонована до размеров обычной коробки, и в ней безумно тесно. Наверное, я уже не могла жить без его одержимой любви, которая требовала постоянного доказательства…
Мои крылья выросли и приобрели широкий размах. Иногда мне кажется, что они пылают огнем преисподней даже сейчас, когда трепещут от страсти, а я забываю себя в его руках. Это уникальное время, пожалуй, единственное, когда моя сущность заключает с ним временное перемирие… но все равно я позволяю себе отрывистые контрудары по сознанию мужчины, который очень виноват передо мной. “Я хочу поиграть”, - мне в последнее время кажется, что он боится кодовой фразы, а вовсе не того, что я рассыплюсь на осколки от санкционированного вторжения тьмы.
В ту ночь я все это получила сполна. После того как я обнаружила особо не скрывающихся надсмотрщиков, во мне клокотала ярость:
- Ева, мы уезжаем!
Мне не пришлось даже собирать вещи или вызывать такси. Наши дома располагались в одном коттеджном поселке на расстоянии километра. Я сцепила зубы, когда Ева вместе с Данилом, два маленьких манипулятора, залились слезами. Лавров все услышал по телефону, сейчас я была избавлена от необходимости устраивать сцену перед детьми. «Дома поговорим», - кажется, я оторвала его от очередного заседания горсовета. У меня сжалось сердце, и я едва не произнесла ругательство вслух, когда Ева, маленькая предательница, вырвала свою ладошку из моей руки и бросилась к Лаврову, размазывая по лицу слезы. Словно для того, чтобы добить меня сильнее, моя дочка позволила Диме поднять себя на руки и уткнулась заплаканным личиком в его плечо, обвив шею руками. Ничего наигранного я в этом не увидела.
