Девочки-лунатики (СИ) - Ланской Георгий Александрович (полная версия книги txt) 📗
— Наверное! — крикнула Наташа, хотя, если честно, ничего не понимала.
Атмосфера полностью завладела сознанием. Наташа притоптывала в такт музыке и думала, что здесь найдет настоящих друзей, которые помогут, поймут, с удовольствием выслушают ее странные песни, и не станут придурочно фыркать, как идиот Алмазов.
— Это значит, что наш народ еще не разучился думать и излагать свои мысли, Натах! Мы, может, со стороны выглядим нелепо, но ты не думай. Среди нас полно серьезных людей, крупных бизнесменов, политиков, депутатов. Просто не все могут светиться, не все приходят. У них свой фронт. Держись за нас, и все будет тип-топ.
Она кивнула и отпила из бутылки.
«Меченосец, — подумала Наташа. — Точно меченосец».
Ближе к утру тусовка частично рассосалась, притихла, музыку приглушили, и Наташа сразу почувствовала, как устала, невероятно, до ломоты в затылке. Блаженная тишина подействовала, как бальзам, заставив расслабиться. Ей тут же захотелось прилечь и уснуть. Поспать так часа два, а лучше три.
Когда она высыпалась в последний раз? Кажется, в поезде. Скамейка в парке не в счет, постель у Ларисы — тем более. Наташа проверила мобильный. Не услышать звонка от подруги в таком грохоте было немудрено. Беспокоится поди…
Пропущеных вызовов было три. Два из дома, один от оставшейся в Екатеринбурге одноклассницы. Лариса не позвонила, и на смс не ответила. Умом Наташа понимала, что надо все бросать и ехать к ней на квартиру, через всю Москву, только-только отходившую от беспокойного сна.
Делать это не было ни желания ни сил.
Остатки компании разбрелись по углам, валились прямо на пол, впадая в сонное беспамятство, усиленное алкоголем и наркотиками. Помимо травки, тут охотно потребляли кокаин. Наташа, войдя в ванную, сама увидела на полочке слабые следы от дорожек, втянутых чьими-то жадными ноздрями, но это ее ничуть не напугало. Подумаешь, кокаин. Его все «звезды» употребляют для вдохновения или стимуляции. Ничего страшного.
В середине ночи Миша пропал. Она попыталась его найти, но в этой громадной квартире было слишком темно, а люди то и дело сновали туда-сюда, перемещаясь суетливыми муравьями в порядке, известном только им, или муравьиной матке, чью роль выполнял Шершень, кажется, ни разу не поднявшийся со своего бесформенного насыпного кресла. Все толклись около него, огибая, приближаясь, удаляясь, и вновь возвращаясь к нему, словно он был галактическим светилом, а они сами планетами и метеорами самой разной величины, про которые талдычила училка Людмила Михайловна на уроке астрономии.
В астрономии Наташа была не сильна, да и вообще считала ее предметом бесполезным. Есть Солнце, Луна, куча звезд, складывающихся в созвездия, из которых она идентифицировала только Большую Медведицу. Остальное было словесным мусором, никчемной ерундой. Однако подчинившись общему безумию, она и сама бегала туда-сюда, все время натыкаясь на этот центральный столп тусовки, пока не выдохлась и не забилась в самый дальний угол, блаженно вытянув ноги.
Когда за окном небо, почти скрытое высотками, стало светлеть, обретая лазуревые краски, а луна скатилась вбок, Наташа протерла усталые глаза и решила ехать. Денег было мало, но на метро хватит. Вчерашняя эйфория рассеялась, как дым, уступив место тяжелому осознанию собственного провала.
Что делать? Попробовать пристроиться в Москве? Или ехать обратно в Екатеринбург? А что делать там? Учиться на парикмахера или пристроиться в кулинарный техникум, куда шли все, кто не сдавал экзамены в вузы. Та еще перспективка… Еще и Миша куда-то пропал.
Она поднялась, держась за затекшую поясницу.
Надо смотреть правде в лицо. Никто не поможет. Никому она не нужна. Кастинг она провалила, и, если верить Мише и Ларисе, самобытные провинциалки с репертуаром поумнее «юбочки из плюша» в столице не котируются.
И какой отсюда вывод?
Спотыкаясь о разбросанные по полу туловища, она побрела искать кухню в этой черной квартире, потом вернулась за сумкой, и снова пошла, наступив кому-то на руку. Есть хотелось жутко, может быть, там найдется какая-нибудь еда, глоток чая или чего-нибудь еще, и тогда уже будет не так страшно ехать через весь город к Ларисе.
Кухня нашлась быстро. Посреди ее, на старом табурете, сидел Шершень и курил, глядя на Наташу осоловелыми глазами.
— С добрым утром, — вежливо сказала она.
— Ага. И вам не кашлять, — пробурчал он в ответ. — Чего не спится-то?
— Ехать пора, — виновато ответила Наташа, чувствуя себя Золушкой, сбегающей с бала в разгар самого интересного. — Тут это… того…
— Чего?
— Пожевать ничего нет?
— Вряд ли, — вяло ответил Шершень и махнул подбородком в сторону заваленного хламом стола. — Если и было что, все сожрали. Но поищи. Может, повезет.
Она порылась среди кучи объедков и пустых оберток от чипсов, сухариков и печенья, но ничего съедобного не нашла. Чтобы заглянуть в холодильник, пришлось протиснуться мимо Шершня, который даже не подумал подвинуться, однако и лапать не полез. В холодильнике тоже ничего интересного не оказалось. В кухонном шкафчике, когда-то дорогом и красивом, обнаружилась полупустая банка с растворимым кофе и упаковка заменителя сахара. Уже что-то. Наташа обрадовалась и стала озираться по сторонам.
— И чего мы ищем? — лениво спросил Шершень.
— Чайник.
— Экая ты… забавная, — фыркнул он. — Чайник! Рыба моя, откуда тут чайник? Ты бы еще самовар попросила.
Наташа наморщила лоб в недоумении, а потом более внимательно пригляделась к обстановке, сообразив, что не давало ей покоя все время. Квартира явно была не жилой. Тут не ели, не пили чай, не ложились спать, и если и собирались, то лишь для тусовок.
— Да-да, — усмехнулся Шершень. — Дом аварийный. Здесь в свое время был теракт, фундамент повредили, по дому трещина пошла. Жильцов расселили почти. На днях будут сносить, но пока жить можно. Вода еще есть и электричество, а газ перекрыли давно. Днем, ночью, в тишине можно слышать шорохи и треск, и это, блин, так странно, словно под тобой ад готов разверзнуться. Собираемся тут на свой страх и риск, хотя это запрещено, и после каждой тусовки думаем: что если наша башня сегодня рухнет?
Наташа застыла и даже прислушалась: не трясется ли под ней пол.
— Зачем? — прошептала она, боясь, что даже голос вызовет разрушительный диссонанс в балках перекрытий.
— Адреналин, — спокойно пожал плечами Шершень. — Мы танцуем на вулкане, рыба моя.
— Да вы ненормальные!
— Да. А кто нормальный?
Против своей воли Наташа почувствовала, что ее желание быть причисленной к этому странному обществу растет.
Всю жизнь она была… странной. Училась плохо, в меру хулиганила, а, когда выросла, стала таскаться вместе с дворовой шпаной по подъездам, в обнимку с гитарой, горланя песни, в которых строчки налезали друг на друга, тараня видимым отсутствием смысла. Жизнь в последние школьные годы казалась чудесной, наполненной фрондерскими противоречиями, что невероятно огорчало мать, простую швею из задрипанного ателье, и бабушку, которая вышла на пенсию, но упорно тащила в дом копеечку, торгуя газетами и журналами. Каждый раз, когда Наташа вляпывалась в историю, они сокрушенно качали головами, пытались воспитывать ором и слезами, рассказывали соседям, что «с девкой беда». А Наташа жила, доказывая всем на свете, что протестует не с больной головы, а потому что — человек, и имеет на это право, вопреки молве и установленным правилам.
Жизнь вопреки.
Она отвлеклась от мыслей, потому что в коридорчике, отделявшего кухню от готических черных развалин затопало, завозилось, послышались сонные голоса, а потом на кухню в обнимку ввалились Миша и давешняя блондинка, лохматая, щуря глаза с размазанной тушью. Под ярким светом одинокой лампыНаташа разглядела ее лучше.
Блондиночка тоже была не так молода, как казалось на первый взгляд, и вчерашнее неверное освещение ее невероятно красило. Вблизи она выглядела не так, чтоб очень. Кожа в разгар лета казалась бледноватой, не очень чистой, грудь мала, а тоненькие ножки слегка кривоваты. Недостатков, впрочем, было не так много, чтобы опорочить ее в чьих-то глазах, к тому же на фоне ее дорогой, не вписывающейся в атмосферу революционного движения одежды, Наташино барахлишко выглядело бледно.
