Евангелие лжецов (ЛП) - Олдерман Наоми (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
Они бежали, крича. С потемневшей кожей и красными распахнутыми ртами, выдыхая скрежетом дыхания их легких — острым, как и лезвия их оружий. С дикими криками, яростным завыванием, размахивая набухшими металлом злости руками свободных людей, чьи дома заполнил какой-то сброд, они разбежались по ступеням Ипподрома и начали убивать. Первые стражники, застигнутые врасплох мгновенным пробегом и топотом ног, погибли, не успев обнажить свои мечи. Мириам увидела, как разрубили одного от живота до горла — тихо улыбающийся солдат, ослабивший завязки металлической пластины на груди из-за жаркости дня. Другой солдат упал крича, взывая к помощи гарнизона.
Какие-то руки внезапно схватили ее. Сильные руки — за ее бока под плечами, поднимая с земли, хотя она пиналась и барахталась, прижимая ее к кому-то, и заняло несколько мгновений ее беспорядочных мыслей, чтобы до нее дошло, что голос, кричащий ей в ухо «Не двигайся! Не двигайся!», был голосом ее отца.
Он бежал с ней, а дождь все усиливался, а люди кричали, а он бежал с ней сквозь толпу. Он пробирался, упершись вперед плечом, прижав ее к своей груди так плотно, что ей оставалась лишь крохотная щелка для дыхания и один глаз для вида людей, двигающихся им навстречу. Они были с оскалами жаждущих крови улыбок. Это были те солдаты, забравшие их землю, и тот человек и этот, укравшие их урожаи, их женщин, их Бога. Мириам не видела, куда бежал ее отец, понимая только одно, что он бежал против течения от места убийств и крови.
Когда они остановились, и шум отдалился, она увидела у отца две раны: одна — на плече порезом сквозь материю робы, а другая — на полуотрубленном ухе с темной сочащейся кровью. Он упал на кучу мешков, все так же плотно прижимая ее рукой. Они находились в темной комнате напротив Ипподрома. Она попыталась встать, но отец дернул ее к себе.
«Не двигайся», прошептал он и вновь завалился на мешки.
Прижатая к его груди, Мириам слышала его прерывистое быстрое дыхание. Его прижатие ослабело, и она выползла из-под его руки, все так же держась близко к полу. Крики и плачи на площади усиливались. Она увидела длинный ручеек крови на шее отца и, нащупывая пальцами в темноте, нашла влажное место на голове отца. Он все еще дышал. Она положила свою ладонь ему на грудь, чтобы он знал, что она — рядом. Да, все еще.
Она оглянулась вокруг. Они, должно быть, находились в конюшне, возможно, семьи священника — поближе к Храму. Явно пахло лошадьми и соломой. Они были за окнами, закрытыми ставнями, но она прижалась глазами к трещине в дереве. Стрелы летали по площади, и одна вонзилась в толстые ставни, и она подумала: — вдруг стрела воткнется мне в глаз? — но не смогла отвернуться от вида происходящего.
Убийство шло безостановочно. Солдаты на Ипподроме опустили металлические ворота, чтобы остановить атакующих. Они стояли на верху, встречая поднимающихся по ступеням евреев. Они стреляли стрелами из-за решетки ворот, и она увидела, как двадцать человек упали, пронзенные в живот, в грудь и в пах. Неподалеку от их места сидел человек со стрелой в бедре. Он попытался выдернуть ее из себя и закричал. Он был молод, как показалось ей, восемнадцати-девятнадцати лет. Пот блестел на лбу. Он искал себе убежища. А что, если он зайдет сюда? А что, если он откроет дверь и их обнаружат здесь? А если придут солдаты, то что тогда? Еще одна стрела вошла ему в шею резким хрустом, и он упал спиной — мертвый. Боже прости ее, она обрадовалась.
И смотрела она, как евреи, не в силах совладать с тяжелыми потерями от лучников, отошли к примыкающим улицам. Площадь перед Ипподромом была темной от тел и крови — кровь римлян и кровь евреев, подумалось ей. Один из солдат все еще шевелился, стоная. Как долго его товарищи будут смотреть на него? Ее отец все еще дышал. Она намочила его губы водой из ее кожаной фляжки. Он облизал их. Это был хороший знак. Через два-три часа стемнеет, и тогда, возможно, он сможет передвигаться.
Она услышала радостные крики на улице. Римляне праздновали свою победу? Но крики усиливались. Не радостное празднование. Вновь яростным ором. От битвы. Она прижимается глазами к щели во второй раз. С крыш ближайших домов евреи протянули лестницы и веревки, и по ним прошли к верхним уровням коллонады. Оттуда, сверху, они стали кидать вниз камни и блоки, вытянутые из здания. Там были подростки с пращами, запускающие снаряды по римлянам, и чем больше те смотрели вверх, тем опаснее становилось для них же. Она увидела, как одному солдату попали кирпичом в рот, и от верхней губы не осталось ничего, вылетели зубы, и середина лица залилась кровью и кусками плоти. Римляне сначала попытались отбиться: они перевели стрельбу стрелами на верхние уровни и смогли выгнать часть атакующих вниз к себе, где набросились на них мечами, отрубая головы и конечности от тел.
Только преимущество высоты все же взяло верх. Римляне ушли, отступив в колоннаду. Центр Ипподрома, как видела Мириам, был завален телами погибших. И тогда возликовали евреи с верха Ипподрома радостным кличем. Мириам не могла видеть, чем занимались римляне. И евреи наверху колоннады тоже не видели ничего.
Она вернулась к своему отцу. Губы его двигались. Она намочила рукав ее платья водой из фляжки и выкапала несколько капель ему в рот. Он проглотил. В конюшне было темно и холодно. Она наклонилась ближе к его губам.
Он шептал: «Беги, Мириам, беги к дому своего дяди Елиху. Беги сейчас же».
Она вновь посмотрела наружу. Площадь был тихой. Она увидела, как плачущая женщина шла по краю, нашла тело и встала перед ним на колени, обняв голову тела. Если бы она побежала, то сейчас было бы лучшим временем. Но если она побежит, а вернувшиеся на Ипподром солдаты найдут здесь отца, они тут же убьют его. По крайней мере, если она останется — молодая девушка — она сможет упросить их за него. Она не уйдет.
«Опасность прошла, отец», сказала она, «и площадь затихла. Отдыхай, и, когда ты сможешь встать, мы пойдем вместе».
«Беги», продолжал шептать он, «беги сейчас же».
Его пальцы рук и ноги стали холодными. Он дрожал. Ползя по полу, она притащила еще мешков и накинула их поверх него. Дрожь уменьшилась. Он слегка отодвинулся от нее подальше и задышал медленнее и ровнее. Он заснул настоящим сном, а не потерял сознание.
С площади донесся треск, похожий на шум падающих деревьев. Громкий рокочущий треск. Может, римляне принесли свои тараны? Потом послышался еле слышный, урчащий гул, как от далекого моря. Она вновь приникла к ставням.
Римляне подожгли Ипподром. Нижняя часть сооружения была каменной, но верхние этажи и галереи, куда вскарабкались евреи, были деревянными. И дерево охватило гудящее пламя, и как в алтаре Храма, как будто запахом горящих жертв, дерево горело огнем.
Она видела, как люди перебрались на самую крышу Ипподрома, где пламя еще не дошло до глиняной черепицы. Но не оставалось никакого пути вниз. Лестницы сгорели, и не было зданий близких настолько, чтобы можно было спрыгнуть с Ипподрома на них. Они сгорят там заживо — на плоской крыше здания. Кто-то жался к другому, кто-то встал на колени и молился, кто-то рвал на себе одежду и волоса. Она увидела, как один человек отошел от края крыши на пять шагов и побежал, стараясь перепрыгнуть, но было слишком далеко, и он упал на каменный пол и больше не двигался.
Вскоре за ним последовали еще другие, прыгая от смерти огнем. Она видела, как кто-то вынимал свой меч при приближении пламени и падал на него. И кто-то не прыгал и не падал на свой меч, но ждал или карабкался вниз сквозь жар, и их крики были самыми громкими и страдающими. Она слышала, что кто погибнет от рук Рима, тот будет вознагражден небесами. Разрастающее, ненасытное пламя посылало искры в небо, и она вспомнила, что жизнь агнца уходит назад создателю, пока плоть остается здесь на земле, но крики были настолько громкими, что вскоре она не смогла думать более не о чем.
Площадь между конюшнями и Ипподромом была каменной и мраморной. Огонь не перешел через площадь. Она следила всю ночь, готовая перетащить отца на спине, если он не сможет встать, и если огонь перепрыгнет на близкостоящие дома. Но этого не случилось. Солдаты знали, что делали. И дождь своими приходами помог немного. Огонь прогорел за ночь, оставив почерневшие деревянные обломки, торчащие в небо из каменного основания. Перед рассветом Мириам растолкала отца, чтобы тот проснулся, и шатающийся, с трудом соображающий, иногда ползущий, он добрался с ней до дома брата своего Елиху.
