Мой желанный принц - Александровская Елена (книги серии онлайн .txt) 📗
– Иди уж, питайся!
– Сейчас, ты уйдешь со связи, и я пойду. У меня тут под боком пивоварня «Миргород», там хорошие обеды, и не очень дорого, вот с главной редакторшей и пойдем.
– Понятненько, так это вам везет, а не мне…
– Может, даже по бокалу пива на грудь примем, а, может, соком ограничимся.
– Пива и потом еще работать? Вот это по-нашенски, по-бразильски!
– Так свежее же и немного! Да я и не работаю особо – это вокруг меня тут все крутится, а моя задача смотреть перед собой, выкатив глаза, надувать щеки. В общем, руководить.
– Ну тогда другое дело)).
– А что, бабушка всерьез заболела?
– И весьма неслабо – блин, не хватает слов для выражения восторгов по поводу этой медицины. Что бы я делала, если бы не друзья и их друзья, и друзья их друзей?
– А самой слабо вылечить?
– Извини, не могу, я не этому училась.
– Ты на Новый год куда убегала?
– Никуда не убегала. Дома так и отметила: с бабулей и холодцом. А бывший не материализовался в принципе…
– Ты же хотела за город свалить, я не путаю?
– Хотела свалить, но не понадобилось. Да и двигаться не хотелось категорически – я на Новый год только пирог испекла и холодец сварила.
– Я тоже дома сидел, мама в гости уехала к подруге…
– Странный какой-то был Новый год, честное слово – все по домам сидели, в три ночи уже спали, как сурки.
– И не говори, даже стреляли как-то мало…
– Я не слышала стрельбы вообще!
– Я вышел прогуляться, еле-еле стреляли… Ну да ладно, пошел я. Пока-пока!
Ирина пожала плечами. И чего было вообще на связь выходить? Вот и пойми мужиков после этого!
Глава шестая
Июнь 2010
– И когда мой систер в пятый раз начала пересказывать последнюю серию, я понял, что сейчас ее собственными руками удушу.
– Леш, успокойся. Она-то ни в чем не виновата. Ну, мозги куриные. Зато мордочка славная, о фигуре я вообще молчу.
Алексей удивленно посмотрел на друга.
– Не, ничего такого, что ты… Лялечка просто милая малышка. Она мне почти как сестренка. Не бойся, я не украду ее из благополучной семьи, чтобы сделать женой безденежного дона…
– …Самого молодого профессора университета, автора монографий и потенциального Нобелевского лауреата, ты хотел сказать?
– Для твоих это пустой звук, Леха, и ты это отлично знаешь.
– Знаю, Дим, знаю. Поверишь, иногда сбегаю из дома, когда они ждут каких-нибудь гостей. Боюсь, опять какую-нибудь «достойную» невесту приведут. Блин, надоело-то как!
– Ты удивительно дипломатичен сегодня, Леш. По-моему, тебя это вконец достало.
– Именно, братишка. Достало вконец. Хочется на все плюнуть и свалить на далекий необитаемый остров…
– Одному?
– Что?
– Одному свалить-то? Или есть компания приятная?
– Одному свалить. Не слушать всяких там доброхотов, которые намекают, что в тридцать три нужно быть или солидным женатым человеком, или взойти на крест. Не вздрагивать от слов «а это хорошая девочка Танечка, племянница папиного партнера…» Хочется просто жить самому и своим умом.
Дмитрий молча улыбнулся – Лешка, конечно, малость преувеличивает, но самую малость. С одной стороны, вроде все у мужика есть: отличная должность, непыльная работа и более чем достойная зарплата, родители, которые могут обеспечить его и его детей до седьмого колена без особых усилий, отличная внешность. А с другой – ему-то нужно совсем другое…
Когда-то давно, они оба только закончили институт, Алексей признался:
– Знаешь, Димон, я готов год своей жизни променять на день в твоей семье…
Тогда Дима очень удивился этим словам друга.
– Понимаешь, ты живешь в мире, где тебя понимают. Тебя, а не то, чем ты должен быть, с точки зрения твоей мамы и по указанию твоего папы. Ценят тебя самого, уважают тебя как человека, твои взгляды и твои цели.
У Димы хватило ума не спрашивать, может ли быть иначе: он прекрасно знал, что в семье его друга все именно так, иначе, и обстоит. Там ценят не человека, а статус, не личность, а место в структуре, клане, семье… И связи… Да, связи в этой семье ценятся почти так же высоко, как статус и принадлежность к «нашему кругу».
После того разговора прошло много лет, но Лешкины вкусы почти не изменились, семейство его порой ужасно бесило. Хотя, положа руку на сердце, временами он пользовался и связями своего семейства, и влиянием, которое оно имело. Но, воспользовавшись, так долго каялся и клялся, что больше этого делать не будет, – ему даже можно было поверить.
Дмитрий уже и вспомнить не мог, когда началась их дружба – дружба более чем благополучного Алексея, сына богатых родителей, и Дмитрия, сына отца-одиночки. Должно быть, это было в классе пятом. Конечно, тогда разделение на богатых и бедных, успешных и лузеров было менее заметно, да и мать Димы еще была жива, хотя уже серьезно болела. Но годы, похоже, соединили мальчишек куда сильнее, чем могли бы это сделать большие деньги или надежные связи. Поругавшись в очередной раз с отцом, Лешка убегал, да и до сих пор убегает к нему. Когда-то он все рассказывал Димкиной маме, потом отцу, а теперь вот самому Дмитрию. Просто излить душу, может быть, выпить пивка, потрепаться о мелочах. Убегает из благополучной сытости в мир понимания и сочувствия.
«Каждому нужно только то, чего у него нет, – частенько думал Дмитрий, глядя на друга. – И только то, чего у него никогда не будет. Только за это любой из нас и готов на все: за достижение недостижимого…»
Профессорское настоящее иногда заставляло Диму становиться мудрецом. Хотя он вовсе не был уверен, что нечто подобное уже не сказал лет на пятьсот раньше другой великий мыслитель.
Тут Дмитрий пришел в себя – он-то великим мыслителем точно не был. Просто ему сильно повезло и с учителями, которые разглядели его нерядовые способности, и с родителями, которые не давили на него, превращая в «такого как все». Они никогда не заставляли его сидеть за уроками, никогда не выгоняли на улицу поиграть в футбол – они уважали сына просто по определению. И поэтому кандидатская по математике в двадцать семь и докторская в тридцать один стали закономерным итогом, благодарностью за уважение и мудрое воспитание.
– Прикинь, как иначе я мог отблагодарить отца за то, что он для меня сделал? Или как мог показать маме, что ценю каждый день, который она провела с нами?
Алексей соглашался – пожалуй, и в самом деле больше никак. И в глубине души завидовал другу – тот чего-то добился сам, к чему-то стремился, опираясь на собственные взгляды и вкусы, и, к тому же, заботился об овдовевшем отце, – и материально, и, что куда важнее, морально поддерживая его.
Сам же Рябинин-младший, пусть и принимал как данность существующий порядок вещей, не хотел ни поддержки отца, ни его помощи и его влияния. Даже более того, он не хотел становиться для отца тем, кем стал Димка для своего. И прекрасно понимал, почему это происходит – отец считал нужным весь мир вокруг себя построить по своему разумению, сломав всех окружающих и подогнав их под свой ранжир. Когда-то давно Димку он назвал малолетним хулиганом и менять своего мнения не собирался. Услышав о более чем успешной карьере Лешиного друга, только пожимал плечами и говорил, что физик-теоретик – это и есть работа для хулиганов и лузеров: денег не приносит, зато оправдывает полное пренебрежение к социальному разделению.
– Профессор? Дмитрий стал профессором? Ты что-то спутал, сын. Этого быть не может – наверняка он вылетит с работы уже завтра. Хулиганью не место за университетской кафедрой… Похоже, тамошнее начальство не в курсе совершенно… Сирота, сын отца-одиночки… Нет, Алексей, ты все перепутал.
И в этом был весь отец – не существовало другого мнения, кроме его мнения, не существовало иных оценок, кроме его оценок, не существовало ничего, что не соответствовало его раз и навсегда принятой им «правильной» шкале ценностей.
О своем отношении к матери Алексей не задумывался – она приняла мир, который сотворил отец, с удовольствием. Первые же по-настоящему большие деньги, заработанные Рябининым-старшим, изменили ее совершенно. Теперь это была лощеная светская львица, любящая салоны и спа, светские тусовки и поездки на дорогие курорты, сдержанно любящая младшую дочь – именно потому, что та была именно такой, какой положено быть девушке из обеспеченной семьи. Ни мать, ни сестру Алексей и не любил, и не уважал. И не слушал. Хотя крови они ему почти не портили – им было лень.